Строгий юноша

СССР. 1936. 100 минут.

Автор сценария Юрий Олеша

Режиссер Абрам Роом

Оператор Юрий Екельчик

Художники Владимир Каплуновский и Мориц Уманский

Композитор Гавриил Попов

В ролях: Дмитрий Дорлиак, Юрий Юрьев, Ольга Жизнева, Максим Штраух, Георгий Сочевко, Валентина Половикова (Серова), Ирина Володко, Александр Чистяков.

Оценка - 9,5 (из 10).

Лирико-социальная декадентская драма.

В отличие от скандинавской традиции, согласно которой короткое лето - это счастливая и умиротворяющая пора в жизни отдельного человека и в миропонимании многих обитателей северных ландшафтов, для нас, тоже живущих не в таких уж южных широтах, знойная пора иногда может восприниматься отнюдь не в радужных тонах. Вот и в советском кино можно найти поразительные прозрения, как за летней пасторалью и внешней благостностью размеренного, даже размягченного под солнцем ничегонеделанья скрываются опустошительная драма, общественный слом, катаклизм эпохи.

Упоминание о скандинавской традиции вовсе нелишне, поскольку режиссер Абрам Роом был большим поклонником творчества Кнута Гамсуна. И даже без знания этого факта можно интуитивно почувствовать, что в его уникальном по стилю фильме словно разлита в воздухе причудливая смесь изощренного, манерного декадентства, плотски-праздничного восприятия действительности (стоит лишь взглянуть на пышущие здоровьем и молодостью тела юных спортсменов и спортсменок, на импрессионистски, но сочно представленную наготу женщины-купальщицы, выходящей из пруда). И все сочетается со вполне советской по духу эстетикой комсомольско-спортивных парадов и оптимистически-радужного отношения к социалистическому миру в тот момент, когда он уже начал проваливаться в прорву. Отнюдь не пышное и величавое "сталинское барокко", формировавшееся в те же годы (в кино, допустим, в лентах Григория Александрова - начиная еще с "Веселых ребят" и заканчивая "Светлым путем"), а еще более странный симбиоз "сталинского декаданса", проникнутого неприкрытой чувственностью и одновременно изысканностью платонических страстей.

Но это не только не было поддержано и усвоено благодаря "Строгому юноше", а наоборот, вызвало глухое раздражение властей, по всей видимости, и самого Сталина, уже тогда превратившегося в главного киноцензора страны. Фильм был обвинен в формализме и запрещен к выпуску на экран, однако не случайно именно он был полузакрыто (для студентов и специалистов) возвращен в обиход где-то в середине 60-х годов (мне уже приходилось писать об этой еще одной "летней поре" в истории СССР), на волне переоценки творчества Роома. Режиссер явно заслуживал высочайшего признания и, кстати, тогда же смог вернуться в своей непростой карьере к утонченному поиску своеобразных стилевых решений уже на материале литературной классики ("Гранатовый браслет", "Цветы запоздалые", "Преждевременный человек"). Между прочим, и самого Абрама Роома можно было назвать "преждевременным человеком", как и Юрия Олешу, автора сценария "Строгого юноши", развившего мотивы своего гениального романа "Зависть". И сама их картина намного опередила 30-е годы, не вписавшись в представления о "лучшей на свете и счастливой эпохе".

Разумеется, этот фильм можно воспринимать и как особую love story по-советски, еще более вызывающую и радикальную, нежели тоже роомовская "Третья Мещанская", потому что нетрадиционный "любовный треугольник", этот menage a trois времен угасающего нэпа, превращен в вовсе недопустимый адюльтер периода энергичного социалистического строительства. Интересны такие предварительные варианты названия, как "Комиссар быта" и "Волшебный комсомолец". История внезапной страсти, охватившей молодого дискобола-комсомольца с мускулистым торсом и неожиданно нежной душой по отношению к гораздо более старшей по возрасту женщине - жене какого-то советского начальника, купающегося в роскоши и праздности существования в некоем особняке-дворце где-то на юге страны, подспудно выражает тайную мечту, навязчивое желание, неутолимую зависть нового поколения, воспитанного уже при социализме. Оно наперекор провозглашаемым в картинной позе идеалам все равно стремится приобщиться если не к материальным ценностям, вещному миру, беспечности обеспеченного быта, так хотя бы к ускользающей мимо (словно прошумевшая ветвь, полная цветов и листьев - вспомним изумительный олешевский образ), улетучивающейся в никуда духовности и возвышенности прежнего уклада жизни тех, кто еще застал дореволюционные времена.

Между женщиной "бальзаковского возраста" (актрисе Ольге Жизневой, жене Абрама Роома, было во время съемок 37 лет) и юношей, вероятно, ровесником Октября, пролегает не только возрастная и социальная пропасть, но - что куда неотвратимее - исторический разлом, насильственная смена эпох. Своего рода несостоявшееся "бабье лето" героини средних лет, так и не позволившей себе даже подумать о возможности ответить взаимностью на открытые и пугающие проявления чувств юного дискобола, вступает в неразрешимое противоречие с предлетним ощущением немедленной и непременной реализации своего права на радость и счастье, что переполняет тело и душу комсомольца не старше двадцати лет. Есть некое непостижимое предостережение в том, как натура южного лета, которое, кажется, продлится вечность, подобно и этой неиссякаемой молодости, в свою очередь вызывающей подсознательную зависть у прошедших "земную жизнь до половины" (любопытно, что Роом снял столь этапную картину в возрасте 42-х лет - сравните по этому принципу с "Восемь с половиной" Феллини, "Июльским дождем" Хуциева, "Все на продажу" Вайды, "Зеркалом" Тарковского...), таит в себе скрытую угрозу стремительного краха.

Зыбкая частная пастораль обернется общественной и более того - всемирной катастрофой. За летом 1936 года последует страшный 1937-й. Стремящийся выжить и приспособиться к режиму полуопальный Абрам Роом будет вынужден к июню 1939 года, почти накануне своего 45-летия, подготовить к выпуску на экран новую "оборонную" работу "Эскадрилья №5", которая на стадии съемок вообще называлась пророчески: "Война начинается". А еще через два года, именно летом, разразится настоящая война, абсолютно не такая легкая и скоротечная, как виделось.

Газета "Экран и сцена", 1998.