Счастье

СССР. 1934. 66 минут.

Автор сценария Александр Медведкин

Режиссер Александр Медведкин

Оператор Глеб Троянский

Художник Алексей Уткин

В ролях: Петр Зиновьев, Елена Егорова, Лидия Ненашева, В.Успенский, Г.Миргорьян.

Оценка - 9,5 (из 10).

Сатира.

В тот год, когда были сняты «Чапаев», «Юность Максима» и «Крестьяне», вместе получившие главную премию по решению жюри во главе с Сергеем Эйзенштейном на первом Московском международном кинофестивале в 1935 году, появилась еще немая лента «Счастье», первоначальное название которой было не вынужденно лакировочным, а напротив, хлестко-обличительным - «Стяжатели». И хотя в числе горячих поклонников этого фильма, очень необычного для советского кино, причем именно той созидательной поры энтузиастичного строительства социализма, были вкупе с Эйзенштейном два других живых классика - Всеволод Пудовкин и Александр Довженко (кстати, не под косвенным ли влиянием «Счастья» они потом поставили собственные картины «Победа» и «Аэроград» с элементами социального утопизма), произведение Медведкина оказалось явно не ко времени. Оно, как и все его творчество 30-х годов, сатирически заостренное и дерзко вторгающееся в реальную действительность, было заново воспринято три десятилетия спустя прежде всего на Западе, благодаря Крису Маркеру и Жан-Люку Годару, породившими культ вокруг «медведкино».

Казалось бы, какое им было дело до эстетики русского лубка, лукавой сказки о крестьянине-бедняке с говорящей фамилией Хмырь, который ищет по свету счастье, вроде находит его в нежданном богатстве и тут же теряет, обобранный сильными мира сего, выпоротый и отправленный на войну, а после революции совсем не жаждущий хорошо работать в колхозе, пока столь же случайно Хмырь не спасает хлеб от расхитителей - и удостаивается почестей и похвальбы, что заставляет его чуть ли не в миг превратиться в лучшего колхозника. Разумеется, западных интеллектуалов в большей степени привлекла нетрадиционная форма, как бы анимационный стиль режиссера в игровом кино, авангардное обращение с материалом с целью разрушения кинематографической иллюзии и чуть ли не прямой апелляции к зрителям, что Александр Медведкин виртуозно использовал еще в своих ранних короткометражках, показывая их по городам и селам в своем «кинопоезде». Но несомненный социально-гражданственный пафос постановщика, в более идеологизированном виде проявившийся в его поздних документальных лентах, отступает на задний план в нашем сегодняшнем восприятии. И внезапно обнаруживается некая странная перекличка между почти брехтовским методом «очуждения» в «Счастье» Медведкина и особым платоновским письмом с литературно неповоротливыми, косноязычными фразами и типично советскими канцеляризмами.

А главное - даже под видом развенчания стяжательских, собственнических, заскорузло отсталых представлений о том, что богатство и достаток, уважение и слава, мировая утопия и вожделенный рай на земле сами упадут в руки бедных, сирых и страждущих, ничего не делающих ради этого, скрывается такая щемящая, тонкой иглой царапающая сердце, неизбывная, чисто российская тоска о недостижимости счастья и материального благосостояния по причине непреодолимой человеческой слабости, жалкости, ленивости и нерадивости. То же и в русских сказках о Емеле или Иванушке-дурачке - как повезет ненароком, так и убудет, по усам стечет, в рот не попав, и останется старик у разбитого корыта... Только прежний безыдеологичный и вневременной фольклорный мотив приобретает и у Александра Медведкина, и у Андрея Платонова в соответствии с требованиями социалистической эпохи уже трудно утаиваемую общественную утопичность. Но и она, в первую очередь за счет исторической прозорливости авторов (любопытно, что оба практически параллельно вдохновились тогда и темой «новой Москвы»), оказывается с четко выраженным пессимистическим подтекстом. Видимо, именно «утопическим пессимизмом» следует назвать этот радостно и с открытым сердцем воспринятый оптимистический порыв революционного переустройства мира, который неизбежно приведет лишь к «счастью для избранных» и «котловану для всех». А искомый и обретаемый несмотря ни на что «сокровенный человек» поневоле теряется среди нерасчлененной толпы, среди бессловесного быдла, покорно ведомого к всеобщему раю-аду.

Газета «Экран и сцена», 1999.