«Колониальная демократия: стоит ли повторять эксперимент?»

Рецепт модернизации от ИНСОР сводит модернизацию фактически к насаждению западной модели демократии

На сегодняшний день существует множество определений понятия «модернизация». Рассмотрим некоторые из них.

Модернизация (франц. modernisation, от moderne – новейший, современный) – изменение в соответствии с новейшими, современными требованиями и нормами; например, модернизация (обновление) технического оборудования, производственного процесса и т. п.

Модернизация – усовершенствование, улучшение, обновление объекта, приведение его в соответствие с новыми требованиями и нормами, техническими условиями, показателями качества. Модернизируются в основном машины, оборудование, технологические процессы.

Оба определения являются узкими и не раскрывают полностью суть термина «модернизация», сводя его к чисто технократическому содержанию.

Рассмотрим еще одно определение понятия «модернизация» – изменение в соответствии с требованиями современности; придание современного характера чему-либо, приспособление к современным взглядам, идеям, потребностям. Данное определение является более широким и характеризует весь комплекс явлений, охватываемых термином «модернизация», т. к. модернизация – это вопрос не только технологий. Она должна охватывать все стороны жизни общества: технологии, институты, идеологию.

Именно из такого понимания модернизации исходит Концепция долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года, в которой раскрывается комплекс мер по модернизации экономики. В свою очередь, Институт современного развития (ИНСОР) 2 февраля 2010 года представил доклад «Россия XXI века: образ желаемого завтра». Сравнивая эти два документа, можно сделать вывод о том, что они имеют сходные целевые ориентиры. Так, и в Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года, и в докладе «Россия XXI века: образ желаемого завтра» в качестве главных целевых ориентиров выступают повышение качества жизни и уровня доходов россиян до уровня развитых стран Запада, сокращение уровня социальной поляризации, увеличение ВВП до уровня пятерки стран мировых лидеров, гарантия реализации конституционных прав граждан, повышение качества человеческого капитала, повышение доли расходов на образование до 6,5-7% ВВП, повышение доли экономики знаний в структуре ВВП до 17-20%, повышение конкурентоспособности российской экономики до уровня мировых лидеров и т. д.

Однако эти два документа содержат разные предложения способов и средств достижения поставленных целей. Оба документа предлагают комплексную программу мер по достижению поставленных целей, но если в Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года приоритет отдается экономическим преобразованиям и мерам, которые повлекут за собой политические и прочие преобразования, то в докладе «Россия XXI века: образ желаемого завтра» акцент сделан на политических преобразованиях как главном условии модернизации страны.

По мнению авторов доклада ИНСОР, экономическая модернизация невозможна без политической. И, т. к. «инновационная экономика несовместима с элементами неофеодализма и архаичными институтами», то государство должно стать арбитром при столкновении интересов, что подразумевает политический плюрализм, соревновательность и смену у власти различных сил. Однако является ли довод о необходимости внедрения в России западной модели демократии столь бесспорным?

Европейский опыт подсказывает, что становление там гражданского общества и сопутствующие ему политические реформы возникли после появления класса собственников – людей, способных и готовых защищать свое имущество.

В Британии до 1832 года право голосовать имел только 1 из 12 взрослых мужчин. К 1867 году это право было уже у 1 мужчины из 7. Следовательно, в период наивысшего величия Британии демократия была ограниченной. Участие в выборах считалось не правом, а привилегией.

Произошедшие в Китае за последние 20 лет грандиозные изменения убедительно продемонстрировали, что экономический рост не нуждается в демократии (по крайней мере, такой, какую мы знали в ХХ веке). Радикальные экономические реформы (в т. ч. фактическое восстановление частной собственности) стали в Китае реальностью без участия демократических институтов: всеобщего избирательного права, свободы собраний, свободы слова, политической конкуренции и организованных групп избирателей, использующих свои голоса как инструмент давления. По сути дела, успех китайских реформ опровергает западную сентенцию, что от режима, лишенного таких институтов, не может исходить ничего хорошего.

Тайвань, Сингапур, Гонконг тоже достигли процветания и самых высоких в мире темпов экономического роста в отсутствие демократических институтов в западном понимании этого термина.

Обычно процветание влечет за собой демократию, как это недавно продемонстрировали Чили, Тайвань и Южная Корея. Но, увы, не наоборот – как это видно на множестве примеров, от горбачевской перестройки до большинства африканских стран.

Прожив три года в Африке в качестве корреспондента Washington Post, Кейт Ричбург написал книгу «За пределами Америки: Черный человек в столкновении с Африкой» (1997). Он отметил, что демократия – «расхваленное» решение, навязываемое профессорами и специалистами по Африке, которые натаскивали его перед отъездом за рубеж. Но, освещая одни африканские выборы за другими, он увидел, что от них больше вреда, чем пользы, потому что они позволяют «диктаторам обеспечить себе новую ауру легитимности». Прежде чем проводить выборы, заключает он, нужно изменить Конституцию, ограничить властные полномочия президентов, поставить полицию и службу безопасности под неполитический контроль, усилить роль парламентов и судов».

Слово «демократия» часто используется не в своем исконном значении – «народовластие» или «власть большинства народа», но как краткое обозначение т. н. западной формы правления. Впрочем, творцы американской Конституции знали, что голосование – мягко говоря, недостаточная гарантия хорошего правительства. Оно неспособно предотвратить диктатуру. От Узбекистана до Бенина, от Сербии до Судана все диктаторы научились обеспечивать свое признание. Арафат провел безальтернативные выборы и легитимизировал себя в качестве правителя Палестины, за что и был вознагражден международным сообществом.

Рецепт модернизации от ИНСОР сводит модернизацию фактически к насаждению западной модели демократии. Модернизация определяется всего лишь как расширение и распространение на весь мир сложившейся в течение столетий капиталистической системы. Авторы доклада «Россия XXI века: образ желаемого завтра» видят модернизацию в том, чтобы внедрить заимствованную извне новую западную форму правления. По их мнению, это и есть модернизация. Она состоит в восстановлении сознания своей «современности», ради чего в России и предпринимались все реформы. Они оправдывались здесь не естественным желанием что-то изменить, улучшить, усовершенствовать в своей жизни, оставаясь при этом самими собой, а именно стремлением стать во всем «другими», избавиться от собственной якобы «тупиковой» идентичности. Понятно, что соответствующие реформы, шедшие вразрез с образом жизни и менталитетом большинства, могли носить только принудительный и деструктивный характер.

На фоне кризиса проекта перманентного насаждения западной модели демократии в исторически и культурологически не приспособленных для этого странах (Ирак и Афганистан, где национально-культурная среда отторгает эти шаблоны), на фоне экономического и технологического прорыва Китая, который использует для этого далеко не демократические методы, подход ИНСОР к модернизации кажется несколько устаревшим.

Россия в начале 90-х годов ХХ века тщательно следовала западным либеральным рецептам в проведении экономических преобразований, забыв про специфику своей институциональной среды, про особенности своего исторического развития, политико-правовой культуры. У нас были десятки политических партий (большинство из них – партии-«головастики», создававшиеся исключительно для повышения имиджа одного-единственного политика или бизнесмена), «независимые телеканалы» (на практике принадлежавшие олигархам, создавшими, в соответствии с последними выводами российских судов, организованные преступные группы), сверхактивный парламент, получивший право распределять намного раньше, чем появился экономический пирог, который можно было бы поделить… Результат этого всем известен.

К концу 90-х годов ХХ века Россия скатывалась по наклонной в третий мир, на уровне которого мы оказались по целому ряду факторов – от реальных доходов граждан до качества управления государством, власть в котором на уровне «высшего эшелона» принадлежала олигархам, а на низовом – различным ОПГ локального масштаба. Набирал силу региональный сепаратизм, страна была на грани развала, численность населения с 1989 по 2002 гг. сократилась на 10 млн человек. Таковы «достижения» либеральной модели, навязанной нашему обществу извне. С тех прошло всего лишь 10 лет, и нам снова предлагают повторить эксперимент. Стоит ли это делать сейчас?

Очевидно, что для успеха модернизация должна опираться на традиционные ценности, учитывать специфику институциональной среды. А это возможно, только если государство способно жить не только всеобщей жизнью, выходя за рамки своего локального, местного, национального, регионального существования, но и имеет определенный уровень обособленности – суверенитета. С технологической точки зрения данная обособленность предполагает самостоятельный отбор демократических институтов, их форматов, сроков внедрения и реформирования и т. д. А это – не что иное как суверенная демократия.

Мы утверждаем, что не существует универсального определения понятия «демократия», а оптимальный уровень политических свобод везде имеет свою специфику. Демократия – это вообще некий компромисс между хаосом (охлократией) и тоталитаризмом (тиранией), и этот компромисс различается от страны к стране. Большое влияние на этот компромисс – уровень политических свобод оказывает специфика институциональной среды того или иного государства.

Современной России для успешной модернизации не хватает сегодня не политических свобод (их у граждан сейчас столько, сколько обещано Конституцией), а свобод экономических.

Исследования, проведенные институтом Фрейзера в Ванкувере (Британская Колумбия), выявили поразительную корреляцию между уровнем экономической свободы в разных странах, с одной стороны, и темпами экономического роста и доходами на душу населения – с другой. На реализацию проекта ушло 10 лет, а участие в нем приняли десятки экономистов, в т. ч. три нобелевских лауреата. По уровню экономической свободы на первое место вышел Гонконг, а на второе – Сингапур, и обе страны оказались почти в самом верху списка стран по размеру ВВП на душу населения. В самом низу списка находятся наименее экономически свободные страны (типа Бурунди или Гаити), и они же оказались в числе самых бедных стран.

Таким образом, именно акцент на экономические свободы и опора на опыт собственной политической традиции являются залогом успеха модернизации, которые позволят России стать ведущей мировой державой XXI века, занимающей передовые позиции в глобальной экономической конкуренции и надежно обеспечивающей национальную безопасность и реализацию конституционных прав граждан.