Пока Сердюков на свободе, общество будет мечтать о «новом 37-м годе»

Либо власть будет справедливой, либо стремительно покатится под откос

Перспективы дела Сердюкова и «Оборонсервиса» действительно выглядят достаточно туманно. Кого-то как будто бы задерживают, но держат не в камере, а в домашних условиях. Кого-то выпускают, но под охраной. Самого Сердюкова вроде бы допрашивают, но он отделывается тем, что привозит письменные неизвестно кем составленные ответы и на остальные вопросы попросту не отвечает.

И по его пути идут уже и другие опрашиваемые и в других делах (см., например, так называемое «дело СПС»): привозят отписки, на вопросы не отвечают, но поскольку отписки привозят, то считается, что они вроде как бы дают показания и не отказываются от сотрудничества со следствием.

А с учетом адвокатско-судебной практики и манеры постановки вопросов со стороны защиты можно поставить под сомнение любое очевидное доказательство.

«– Этот человек на моих глазах очередью из автомата расстрелял троих детей!
– А можете ли Вы с уверенностью утверждать, что это – именно тот человек?
– Да я своими глазами видел!
– А давно ли Вы были у окулиста? А проводили ли Вы генную экспертизу данного человека, чтобы утверждать, что это – именно он? А уверены ли Вы, что убитые были именно детьми? Проверяли ли Вы у убитых паспорта? Можете ли Вы с уверенностью утверждать, что это были именно дети, а не карлики? Я прошу суд и присяжных принять во внимание и занести в протокол, что свидетель не сумел представить доказательства своего хорошего зрения. Генную экспертизу подозреваемого он не проводил, паспорта у убитых не проверял; следовательно, никаких показаний с уверенностью он дать не может, и высокий суд не имеет основания считать их достоверными свидетельствами...»

Очень увлекательная игра. И, главное, прибыльная. Только нужно иметь в виду, что в свое время в ответ, в частности, именно на такое поведение оставшейся с дореволюционных времен адвокатуры один видный юрист сформулировал замечательную теорию: «Поскольку в полной достоверностью судить об обстоятельствах преступления не может никто, кроме того, кто его совершил, то главным доказательством вины является признание обвиняемого».

Фамилия юриста была Вышинский, Андрей Януарьевич. И, между прочим, чисто теоретически в его рассуждениях все верно. Все действительно так: с полной уверенностью о том, совершал человек преступление или нет, может судить только он сам. Поэтому без того, чтобы он признал свою вину, осуждать его нельзя, и никакие иные свидетельства доказательством вины не являются. Поэтому эти свидетельства значения не имеют, и нужно не их изыскивать, а просто получать признание обвиняемого.

Как когда-то писал Збигнев Бжезинский, «тоталитаризм – это, по существу, всего лишь доведенная до логического завершения демократия». И те, кто играет в вышеописанную элегантную адвокатскую игру, не осознают, что подводят общество именно к выводам в духе описанной доктрины и требованию ввести «упрощенное судопроизводство».

Когда Путин на встрече с журналистами в конце минувшего года на вопрос, почему не сидит Сердюков, ответил в том духе, что пока нет оснований, и вопросил: «Вы что, 37-го года хотите?», формально юридически он, конечно, ответил правильно, но вот политически поступил не вполне дальновидно. Потому что когда общество видит тех, кто, по общему убеждению (действительно, не всегда верному), считается явно виновным, и требует их наказания, а ему говорят: «Тогда получится 37-й год», то первая реакция, может быть, и будет: «Нет, этого, конечно, не надо». Зато вторая, которая последует почти сразу вслед за первой, будет уже иной: «А почему, собственно, не надо?»

Если есть человек, вызывающий общественное негодование (Сердюков, или, допустим, тот же Ливанов), который, по общему убеждению, должен быть наказан, а нам говорят, что если его наказать, то «будет 37-й год», тогда в обществе с неизбежностью будет зреть мнение: «Тогда пусть будет 37-й год». Потому что если без «37-го года» любой мерзавец оказывается на свободе, а когда его сажают, то это называется «37-й год», то, логически рассуждая, получается, что 37-й год – это когда данный мерзавец сидит. То есть возрождается трактовка «37-го года» не как необоснованных репрессий, а как такого положения дел, когда «сажают быстро» и сажают в основном «начальство».

И даже тот факт, что тот же самый пресловутый 1937 год был осужден самим Сталиным в 1938 году, будет встречать уже и еще более далеко идущую реакцию: «Иосиф Виссарионович вообще слишком добрый и либеральный человек был. Слишком многих прощал. Детей врагов велел не преследовать. Вот поэтому-то всякие Горбачевы и Ельцины выжили и страну погубили. Теперь кто-то покруче нужен».

Самое парадоксальное, что эту вызревающую в обществе и в определенных условиях могущую обернуться страшными последствиями реакцию и зреющий запрос общества на кровь выращивают и рождают именно использующие описанную в начале статьи технологию адвокаты, «правозащитники», «детоталитаристы» и антисталинисты.

Путин однажды высказал очень верное положение: «Закон должен иметь моральную основу. Если он ее не имеет – он не будет действовать».

По идее, главное требование к суду – «скорый и справедливый». Если он тянется долго – он лишается доверия. Если он расходится с представлениями о справедливости – он воспринимается как заведомо неправый.

Какая разница, воровал Сердюков или не воровал, если он, по мнению общества, должен сидеть? А вот почему общество полагает, что он должен сидеть, – это уже более сложный вопрос. «Потому что достал».

Вообще, действительно, общество волнует не столько то, воровал он или нет, а то, что своими «реформами» он вызывал негодование армии, которое передалось остальным. А дальше – уже выбор власти: или завоевать и сохранять расположение общества, или начинать вызывать раздражение к себе. Точнее, углублять уже имеющееся раздражение.

В конце 1970-х гг. во вполне просоветских низах общества ходил анекдот: «Почему в стране дефицит бобриковых шапок? – Потому что бобриков каждый год отстреливают, а начальство с 37-го года не стреляли». Анекдот тогда был абсолютно просоветский и прокоммунистический. Но советская власть и компартия не поняли ожиданий и настроений общества – и спустя десятилетие перестали существовать.

Любая власть и любая политическая система должны охранять свою легитимность, в частности, сохраняя и оберегая восприятие себя как справедливых. И должны выбирать, что важнее – общественное впечатление о своей справедливости или благополучие тех из своей среды, кто такое впечатление разрушает. И что важнее: то, что такие аллергены как будто бы «свои», или то, что они наносят власти ущерб, подрывая ее авторитет в глазах общества.

Нынешней власти нужно просто решить, что для нее полезнее – Сердюков на свободе и Ливанов в кресле министра или они оба в тюрьме. В противном случае она сама будет растить в обществе мечту о «новом 37-м годе» и готовить почву для того, кто пообещает эту мечту воплотить.