КПСС предало ее собственное руководство

В дни августовского «путча» рядовые члены Компартии хотели ее спасти, но не могли этого сделать

Возвращаясь к событиям так называемого «путча» августа 1991 года, нельзя не отметить странность позиции, которую в те дни заняло руководство Коммунистической партии. КПСС ведь оставалась реальной силой, несмотря на кампанию по сознательной дискредитации и ее, и всего советского общества: в ней только в Москве состояли около 900 000 человек. И это с учетом всех тех, кто, демонстративно или нет, покинул к тому времени ее ряды. Даже если предположить, что половина членов партии просто выжидали, не рассчитывая принимать в событиях какое-либо участие, то все равно командиры всех воинских частей, руководители предприятий, большая часть руководителей райсоветов были членами КПСС.

Еще раз повторю то, о чем писал в предыдущей статье: 19-21 августа МГК буквально засыпают предложениями о помощи, в том числе физической. Охрана, снятая со зданий ЦК, ЦК КП РСФСР, МГК КПСС, заявляет, что подчинится только партийным органам. Когда мятежники от имени Моссовета 22 августа потребовали закрыть и опечатать райкомы партии, начальники районных управлений МВД обратились к Бюро райкомов с запросом, что делать, говоря, что готовы выполнить любое решение, и в ответ получают команду освободить помещения.

Получается, что партия организованно сдавалась собственной верхушкой, притом, что ее рядовые члены готовы были сопротивляться.

На протяжении всей предыдущей зимы 1990-91 гг. в партийных организациях бушевали страсти. От руководства КПСС требовали активного противодействия антикоммунистической кампании, которую разворачивали ведущие СМИ, а руководство говорило: «Так противодействуйте. Отбивайтесь, теперь вся власть в партии – у первичных партийных организаций».

Дело было не в том, что одни ждали указаний, а другие предавали. Просто, в общем-то, ни одни, ни другие не понимали, как вести себя в этих условиях и как не то чтобы наступать, но и даже просто защищаться.

За прошедшие десятилетия партия из «партии классовой борьбы» превратилась в «партию мирной работы». Вот организовывать «трудовые будни (подвиги для нас)» – ударные стройки, передовую работу, строительство электростанций, сбор добровольцев в какой-нибудь далекий край – это она умела. А драться – давно даже и не пробовала.

Она десятки лет жила в мире, где, согласно партийной доктрине, уже не было классовых врагов, где было социально однородное общество, состоящее из трех дружественных образований – рабочего класса, колхозного крестьянства и социалистической интеллигенции. Во второй половине 80-х годов ей от имени высшего партийного руководства вообще объявили, что классовый подход устарел и его нужно заменить «общечеловеческими ценностями», что исповедование классовой теории – признак остаточного тоталитаризма, а патриотизм – «прибежище негодяев».

Трудно ловить черную кошку в темной комнате, если ее там нет. Но ничуть не легче – если она там есть, но тебе говорят, что ее нет.

Те, кто сохранял ясность мышления и предупреждал об опасности происходящего, объявлялись догматиками и «сталинистами». И даже сохраняя понимание происходящего, лишь немногие осмеливались говорить о наступающей угрозе вслух. И все, кто их слушал, думали: «Это настолько чудовищно, что просто не может быть правдой. Идет 70-й год Советской власти. Ну не может быть в стране буржуазной контрреволюции: это же противоречит всему, что мы привыкли слышать и чему нас учили. Это всего лишь обновление социализма. Может быть, так и нужно?»

Тем не менее после горбачевского повышения цен 1 апреля 1991 года в ЦК уже тоннами пошли письма с требованием отставки генсека. На последней Московской городской конференции ему прямым текстом из зала скандировали: «Предатель!», а он деланно переспрашивал: «Что-что? Не слышу!»

На Апрельском пленуме ЦК КПСС бульдозерист Николаев внес в повестку дня вопрос об отставке Горбачева, и пленум внес это в повестку дня. Горбачев устроил истерику, заявил, что сам оставляет пост генсека, и покинул пленум. Политбюро пошло его уговаривать, а заодно и уговорило ЦК снять вопрос с повестки дня.

На октябрь-ноябрь был назначен XXIX съезд КПСС. Горбачев готовил принятие новой программы, из которой убирались остатки коммунистической идеологии и осуждению подвергалось само разделение в 1903 году на большевиков и меньшевиков. В июле 1991 года пленум ЦК обсуждал этот проект и практически его отверг. Выступая на пленуме, первый секретарь МГК КПСС и член Политбюро ЦК Юрий Прокофьев обвинил Горбачева в раздвоении политического сознания (практически – в измене партии) и объявил, что Московская организация внесет на съезд свой проект.

Одновременно по инициативе МГК КПСС начало работать совещание первых секретарей горкомов городов-героев, ставившее своей задачей исправление критического положения в партии. Считалось почти решенным, что на осеннем съезде будет принято решение о нецелесообразности совмещения одним лицом должностей генерального секретаря ЦК и президента СССР. Нерешенным оставался лишь вопрос о том, кто будет генсеком – Олег Шенин или Юрий Прокофьев. При этом последний до утра 19 августа не был осведомлен о создании ГКЧП.

Когда руководством страны было объявлено о конституционном замещении Горбачева на посту президента, ЦК потребовал созыва пленума для обсуждения ситуации, но секретариат это требование проигнорировал. Члены ЦК съехались в Москву, но пленум так и не был официально открыт. При этом Московский горком оказался единственным региональным центром, пытавшимся создать местный ГКЧП. Возглавить его, как предполагалось, должен был Юрий Лужков или его заместитель Борис Никольский.

После осуществленного Ельциным переворота в городе начались погромы райкомов и было захвачено здание МГК. В райкомах начал собираться партийный актив для их обороны и они стали укрепляться для отражения нападений мятежников. Однако выступление 22 августа вернувшегося из Фороса Горбачева, когда он объявил, что к партии не может быть претензий по поводу участия в ГКЧП и она продолжит свою работу, ослабило напряжение, и защитники партийных помещений по указанию руководителей райкомов стали расходиться.

Но через день Ельцин в присутствии Горбачева на заседании Верховного Совета РСФСР подписал Указ о приостановлении деятельности компартии в России, а Горбачев не посмел или не захотел ему возразить. В тот же день, 23 августа, МГК попытался собрать свой пленум, но помещение, где он должен был пройти, было в последний момент захвачено боевиками мятежников. 24 августа Горбачев заявил об отставке с поста генсека, обвинив партию в поддержке ГКЧП.

Ситуация оказалась следующей. Горбачев отрекся. Олег Шенин был арестован. Заместитель Генерального секретаря Ивашко бездействовал. Юрий Прокофьев был парализован прокуратурой, каждый день вызывавшей его на многочасовые допросы, чтобы лишить возможности активного действия. ЦК КП РСФСР во главе с Купцовым и Зюгановым взял курс на подчинение указам Ельцина.

Партийная организация была парализована. Историю КПСС тех дней и месяцев еще будет кто-то писать. Даже спустя 22 года тем, кто знал, что происходило тогда на самом деле, либо слишком тяжело, либо, скорее всего, достаточно стыдно говорить об этом.

Часть руководства открыто предала партию. Часть была арестована либо практически арестована. Оставшиеся давали команды на «непротивление злу насилием». Низовые же организации были готовы и к сопротивлению, и к работе в условиях запрета, и многие реально работали. Но формальный, хотя юридически и несостоятельный, запрет дополнялся идущим от остававшихся на свободе руководителей указанием не сопротивляться, сдавать имущество, прекратить работу.

Хотя даже в этой ситуации, почти с первой недели запрета КПСС наиболее активные и неравнодушные ее члены стали объединяться и проводить первые акции сопротивления. Даже с учетом всех предательств, как явных, так и выдаваемых за «разумную тактику выжидания», сотни тысяч членов КПСС, которые насчитывались только в Москве, могли, объективно говоря, повернуть ситуацию в свою пользу. Но они не имели навыка работы в таких условиях, не имели руководства, не понимали, что происходит. Вообще не верили, что все это происходит наяву. Не знали, что им делать.

И упрекать их в том, что они не смогли переломить развитие событий в свою пользу, как минимум сложно.