Чтобы выбраться из пропасти, России необходим революционный прорыв
России, конечно, нужна революция. России, конечно, нужны перемены. У России сегодня слабая индустрия. У России сегодня слабая по сравнению с необходимой армия. В России сегодня так и не восстановлено даже до уровня РСФСР 1990 года производство. Деградирует сфера образования и науки. У власти находится во многом дефектная элита, не способная определять долгосрочные цели развития. В России малоэффективная система государственного управления. В России дефектная политическая система. В России разрушена одна и не создана другая мотивационная система…
Все это, в общем-то, очевидно. Как очевидно и то, что десять лет назад положение было еще хуже. И пороки системы были созданы не в 2000-е годы, а раньше.
Все это, конечно, нужно менять. Причем ситуация такова, что, с одной стороны, в общем-то, все понимают, что изменения нужны, в том числе и высшая власть. С другой стороны, те, кто обладает объективной возможностью изменить существующее положение, по совокупности причин либо на это не решаются, либо не знают, как это сделать. С третьей стороны, нужно признать, что представления о том, какие изменения на самом деле нужны, подчас прямо противоположны друг другу.
Нынешнее состояние России – это состояние «зависания». Процесс распада был приостановлен в начале 2000-х годов, в значительной степени благодаря Путину и путинистам разных фракций. Вопрос в том, чтобы не только не падать вниз и не просто постепенно карабкаться вверх, но осуществить прорыв. Технологический, производственный, социальный, ментальный.
Не имея современных технологий и современного производства, можно сколько угодно рассуждать и о правах человека, и о величии страны: все это будет либо коллаборационистским оправданием прислуживания внешним центрам влияния, либо мечтаниями в послеобеденный час.
Духовность – это замечательно. Но всякая духовность только тогда чего-либо стоит, когда на ее страже стоит современная армия. Стратегический бомбардировщик не удастся сбить троеперстным крестом, ракетный удар не остановит взметнувшийся ему навстречу портрет Сталина.
Но для производственно-технологического прорыва нужна другая организация экономики, ориентированная не на быстрейшую и наибольшую окупаемость, а на программы развития, создание наукоемкой продукции. То есть на производство не того, что можно быстро и выгодно продать, а того, что обеспечит создание нового производства.
Нынешняя элита частью это понимает, но не решается на действия. Частью она боится признаться самой себе в том, как была обманута (еще когда не была элитой), поверив в лжеутопию рыночной экономики. А частью слишком материально заинтересована в сохранении нынешнего положения дел, либо даже в возврате к положению 1990-х годов. И вот здесь существует развилка: либо «назад в девяностые», либо «вперед в ХХI век». Стоять на месте – значит терять время и отставать все больше.
И одни хотят перемен. И другие хотят перемен. Перемен хочет даже та часть, которая не хочет перемен, а хочет сохранения статус-кво. Но она требует существенного укрепления системы, а не постоянного балансирования на границах противостояния векторов движения вперед и назад.
В чем-то у нас сегодня воспроизведена ситуация середины 80-х годов, только на более низком витке развития. В подобных условиях призыв «Мы ждем перемен» становится своего рода «зовом из могилы», потому что абсолютизация «стремления к переменам» ставит значимость «перемен» как таковых выше понимания того, какие именно перемены нужны и стране в целом, и тому классу, к которому принадлежит желающий перемен, и самому желающему. А в такой ситуации страсть к переменам, ограниченная тем, то «что-то нужно поменять», становится только оправданием любого разрушения. Разрушения, приравненного к переменам, – потому что разрушение, конечно, есть перемена. А главным героем становится тот, кто зовет что-нибудь разрушить.
Есть две цивилизационные задачи: переход к постиндустриальному производству и создание системы, скажем так, социальной демократии при доминирующей власти тех, кто является носителем обеспечивающего это производство труда. Чтобы все это создать, нужно поменять экономику, реорганизовать производство и создать новую систему власти, то есть изменить производственные отношения, производительные силы и политическую организацию общества. Строго говоря, именно это и называется революцией.
Стране и большинству общества это нужно. Определенным социальным группам – не нужно: и тем, кто экономически выигрывает от нынешнего состояния, и тем, кто получил возможность политически, интеллектуально и информационно их обслуживать. Они, естественно, заинтересованы в противоположном – даже не в сохранении статус-кво, а в возвращении в «допутинский» период. И они, естественно, сопротивляются и будут сопротивляться всему тому, о чем шла речь выше: и невозврату назад, и движению вперед. И нельзя двигаться вперед, не сломав их сопротивление и не разрушив их рубежи обороны.
Но когда речь идет о необходимости революции, речь идет не об этом сломе и разрушении. Теоретически это вообще необязательно. Речь идет о необходимости строительства, созидания. Когда говорится о необходимости революции, говорится о необходимости созидания и строительства. Свержение, разрушение, подавление, слом и прочее тому подобное не есть продукт революции как таковой: это результат сопротивления тех, кто не хочет строить и создавать, кому это невыгодно. В принципе, можно (более того, желательно) и вполне реально обходиться без этого.
Только ситуация, к сожалению, такова, что из всех тех, кто пытается оппонировать нынешней власти и клеймит ее на каждом шагу, ни один не продемонстрировал, что он способен что-то строить. В лучшем случае они обещают все (или что-то) сломать, объявляя, что намерены ломать все «старое» и «отжившее». Но сломать старое без хотя бы общего плана строительства нового означает обречь себя на жизнь на груде обломков. Чем, собственно, страна и занималась после начала перестройки.
Повторять похмелье на развалинах не хочется. Поэтому пока нет тех, кто готов строить, кто знает, что будет строить, и действительно способен строить, лучше сохранять имеющееся, а не ломать его. Хотя, безусловно, простое сохранение возможно лишь как некая временная мера, оправдывающая себя лишь постольку, поскольку позволяет вызреть силам, способным строить, и организоваться тем, кто способен выразить их интересы.
Строго говоря, если на данном этапе просто реализовать то, что записал в своих предвыборных обещаниях и «майских указах» Путин, – это уже само по себе было бы огромным шагом вперед, создающим начало нового движения и строительства будущего.
