Подав прошение о помиловании, Ходорковский признал свое поражение в борьбе за власть

Тем самым признав, что действительно вел эту борьбу

Одной из наиболее обсуждающихся в связи с освобождением Ходорковского тем стало то, означало или не означало прошение о помиловании признания им своей вины.

Изначально в большинстве комментариев констатировалось, что, безусловно, означает. Через день пресс-служба экс-олигарха заявила, что о признании вины речь не шла, и тут же дружественные известным политическим группам журналисты стали, как по команде, утверждать, что прошение о помиловании не предполагает признания виновности.

Спор от обсуждения естественного факта перешел к противостоянию трактовок. И не столько к оценке самой истории ЮКОСа, сколько к оценке того, чем и зачем занимались люди, превратившие свой личный пиар в качестве «защитников Ходорковского» в свой личный бизнес.

Если Ходорковский признал вину – значит, либо они все ошибались, доказывая его невиновность, и были наивными чудаками, на мнение которых в будущем не стоит обращать внимания, либо же они все были мошенниками, наживавшимися на утверждениях о невиновности виновного. Мошенниками, откровенно лгавшими, утверждая, что Ходорковский невиновен, в расчете заработать деньги и известность. И так к ним ко всем в будущем и нужно относиться.

Так что если «Единая Россия» – «жулики и воры», то они все – корыстные лжецы и мошенники, готовые за деньги твердить что угодно: что Земля круглая – и что она квадратная; что Бог есть – и что Бога нет; что люди ходят на ногах – и что люди ходят на головах...

В рамках этого, если Ходорковский не признал вину, то можно представлять его освобождение как подтверждение его невиновности и признание властью либо неоправданности своих обвинений в его адрес, либо своей слабости и капитуляции – то есть уже своей вины и своего поражения в противостоянии с Ходорковским. Тогда он – герой, победивший «кровавую тиранию», вышедший на свободу с гордо поднятой головой «в результате мужественной и честной борьбы честных простых людей, принявших вызов противостояния с бесчеловечной системой». И тогда те люди, которые вели «борьбу за его свободу» все эти десять лет, – герои и праведники, «совесть нации» и, может быть, даже ее «мозг».

В принципе, понятно, что больше всех заключение Ходорковского было нужно именно им, ибо давало им комфортное и хорошо оплачиваемое занятие на длительное время. Желательно – пожизненно. И освобождение Ходорковского – в любом случае удар именно по ним, поскольку ведет их к трагической потере данного поля деятельности и данного заработка.

Для власти освобождение Ходорковского несло в себе большой риск, потому что могло выглядеть как ее капитуляция перед олигархическими кланами, как признание своего бессилия. Форма помилования, осуществленного (неясно, намеренно или нет, но, тем не менее, почти символически) в «День чекиста», эти риски минимизировала.

Помилование в день образования Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, с одной стороны, почти открыто декларировало, кто помиловал и кто вообще имеет право миловать и, следовательно, казнить в России. С другой стороны, оно намекнуло или напомнило, что контрреволюция и спекуляция – вещи неразделимые: где имеет место контрреволюция, всегда можно будет найти и спекуляцию. Имея в виду под первым преступление политическое, а под вторым – преступление экономическое.

Если быть точными, то заявление о том, что при подаче прошения о помиловании речь о признании вины не шла, вовсе не означает, что вина отрицалась. «Речь не шла» ровно также может предполагать, что она не оспаривалась, что вопрос не обсуждался как по умолчанию принятый в своей на сегодня официальной трактовке: где есть контрреволюция, там найдется и саботаж, и, тем более, спекуляция. Как честно сказал в одном из интервью Ходорковский: «Мы все понимали – и я, и власть».

И здесь, тем не менее, есть два интересных и заслуживающих внимания вопроса. Первый: является ли само по себе помилование фактом признания вины? Второй: о признании или непризнании какой, собственно, вины идет речь?

Помилование, по определению, есть акт верховной власти, полностью или частично освобождающий осужденного от наказания либо заменяющий назначенное ему судом наказание более мягким. Осужденный – значит признанный виновным. Прошение о помиловании, таким образом, есть признание себя осужденным (то есть, опять же, признанным виновным) и отказ от оспаривания этого признания.

Признание или непризнание вины – это некая публичная позиция. Не признающий себя виновным либо требует официального оправдания, либо принимает наказание со словами: «Все вытерплю, но правда – на моей стороне». То есть восходит на крест, подвигом утверждая свою правоту. Но тогда он восходит на свой крест и несет его до конца.

Есть, впрочем, и третий вариант, когда не признающий себя виновным говорит что-то вроде: «Да, я невиновен, но сил терпеть моих больше нет. Будьте людьми, пожалейте». И тогда ему могут сказать: «Ладно. Мы же люди. Иди. Но помни, что ты виноват. И подумай – больше так не делай».

Возможно, именно так и было в данном случае. Но об этом никому не известно. А все эти варианты – варианты публичной декларации. Без публичной фиксации они для общества не существуют.

Помилование – акт милости, освобождение от наказания, признанного справедливым. Прошение о милости есть отказ от борьбы и признание как поражения, так и заслуженности наказания. По российскому законодательству «актом помилования лицо, осужденное за преступление, может быть освобождено от дальнейшего отбывания наказания либо назначенное ему наказание может быть сокращено или заменено более мягким видом наказания».

Когда-то спорили о том, бывает ли преступление без наказания. Потом – бывает ли наказание без вины. Можно, конечно, спорить, бывает ли освобождение от наказания за преступление без преступления. Но – не бывает. Не бывает помилования без преступления хотя бы потому, что тогда это не помилование, а оправдание. И не бывает прошения об освобождении от наказания за преступление без признания факта преступления: тогда это не прошение о помиловании, а апелляция на приговор, объявляемый несправедливым.

Кстати, сам спор о признании или непризнании вины Ходорковским лукав, ибо важно, о признании или непризнании какой именно вины идет речь. Если речь идет о том, что было объявлено его виной судом, – это одно. И это, вообще-то, никому не интересно: никого не волнует, что делал Ходорковский с «нефтяной жидкостью», равно как никто не знает и никому не интересно, что это вообще такое.

Все понимали, что вина Ходорковского в другом: мягко говоря, в «борьбе за власть неконвенциональными способами». В такой борьбе либо побеждают, либо несут бремя поражения.

Любое артикулированное признание или непризнание им вины рождало бы вопрос о том, к чему оно относится – к «нефтяной жидкости» или к «борьбе за власть». «Нефтяная жидкость» никому не интересна, «борьба за власть» всем очевидна.

Признаешь вину по «нефтяной жидкости» – получается, что отрицаешь вину в борьбе за власть, то есть отрицаешь очевидное. Отрицание очевидного делает тебя смешным. Признаешь вину в «борьбе за власть» – так ее никто и не оспаривал...

Вообще в борьбе за власть всегда есть только одна вина – поражение. Рискнул – выиграл – все твое. Проиграл – получи «ответку» и не жалуйся.

Ходорковский рискнул. И проиграл. Сколько мог – пытался выиграть. Когда стало ясно, что не получится, – признал поражение. Тем более что вел борьбу «неконвенциональными методами».

Прошение о помиловании есть декларация о прекращении борьбы. Раз борьба прекращена – значит, она была. Если она была – то была и вина. Что им и признано. И, по молчаливому согласию, всем понятно, в чем она признана.

Sapienti sat. Умному достаточно.

Неразумные же пусть смешат людей утверждениями о непризнании очевидного. Самое интересно, что они исходят из того, что, по их мнению, непризнание Ходорковским вины было бы достоинством, не понимая, что в сложившейся ситуации достоинство – именно в признании вины. Потому что тот, кто, потерпев поражение, открыто говорит: «Я проиграл, я виноват», выглядит куда лучше, чем тот, кто начинает царапаться, плеваться и истеричным голосом осыпать всех проклятиями и угрозами.

Истерика – не дело серьезных мужчин. Истерика – амплуа квазилибералов и «правозащитников».