Жизнь и судьба Афанасия Матвеевича Селищева

Никитин О.В.

Афанасий Матвеевич Селищев принадлежит к тому редкому типу самоучек и первопроходцев, которые, возникнув ниоткуда, ушли в вечность. И действительно, нелегко было пробиваться в жизни крестьянскому сыну из российской глубинки. А родился он 11 января 1886 г. в селе Волове Ливенского уезда Орловской губернии (ныне — Липецкая область). Привыкший с раннего возраста к труду и имевший огромную тягу к знаниям, он, благодаря своим природным качествам, усердию и просто невероятному упорству смог получить среднее образование и выдержал экзамены в Ливенское реальное училище. Е. А. Василевская по его воспоминаниям воспроизвела этот колоритный эпизод в начинавшейся уже тогда ученой деятельности юного Афанасия Селищева. И он весьма показателен: «А. М. Селищев рассказывал, как с запыленной котомкой за плечами, босиком он прошагал десятки верст от Волова до Ливен. Мальчик очень торопился и все-таки опоздал на экзамены, потому что узнал о них слишком поздно.

А. М. Селищев направился к инспектору. Его пустили не сразу, пришлось долго ждать. С отчаянием в душе стоял он в приемной. И случилось невероятное. Инспектор принял его и во время беседы с мальчиком был поражен его смышленостью и любовью к науке.<…> Инспектор пошел наперекор сложившимся традициям. Он собрал экзаменационную комиссию только для того, чтобы принять экзамен у одного крестьянского паренька. А. М. Селищев блестяще выдержал экзамены и стал учеником реального училища»[i] .

После его окончания он вновь держал экзамены в Курской гимназии и в 1906 г. был принят на историко-филологический факультет Императорского Казанского университета, который тогда славился своей особой школой, воспитавшей не одно поколение талантливых, самобытно мыслящих филологов. Так А. М. Селищев оказался в подлинно ученом кругу выдающихся лингвистов, гуманитариев и просто ярких личностей — И. А. Бодуэна де Куртенэ[ii] , Е. Ф. Будде, В. А. Богородицкого, Н. М. Покровского, А. И. Александрова. Двух последних профессоров, с которыми А. М. Селищеву приходилось тесно работать, он называл своими учителями. Его одаренность, редкие лингвистические способности и прежде всего знания языков и диалектов открыли ему путь в классическую науку. И после окончания регулярного курса с дипломом первой степени в 1911 г. молодого специалиста оставляют при университете по кафедре славянской филологии для подготовки к профессорскому званию. В 1913 г. он успешно сдал магистерские экзамены и был принят приват-доцентом по той же кафедре[iii] . Тогда же публикует свои первые работы, посвященные широкому кругу славистической проблематики: «Карл Гавличек о русской литературе и “Славяно-православной партии”» (1912), «Взгляды К. Гавличка на Россию. К истории славянских взаимоотношений в половине XIX века» (1913), а также переводы, рецензии на учебные труды и хрестоматии С. М. Кульбакина, Н. М. Каринского, Е. Ф. Карского (1914).

Находясь в Казани, А. М. Селищев ведет большую общественную работу на ниве просвещения. Он принимает активное участие в деятельности Педагогического общества Императорского Казанского университета (он был избран в его действительные члены в 1911 г.), немало времени и сил уделяет работе в библиотеке славянской филологии. Наконец, начинает читать лекционные курсы и ведет практические занятия по широкому кругу весьма сложных и ответственных дисциплин: сравнительная грамматика славянских языков, старославянский и болгарский языки, введение в славянскую филологию и др. С. Б. Бернштейн в своей книжке приводит такие воспоминания историка Н. П. Грацианского об этом периоде университетской деятельности А. М. Селищева: «Я как-то попал на его лекцию, посвященную истории [буквы ять]. Сюжет от моих интересов весьма далекий. Однако во время лекции мне, как и всем слушателям, казалось, что важнее вопроса об [яте] в жизни ничего нет»[iv] .

Первый большой литографированный курс лекций А. М. Селищева «Введение в сравнительную грамматику славянских языков» (вып. 1. Казань, 1914) определил приоритеты ученого и выразил уже тогда четко сформировавшееся научное кредо. С выходом этого труда А. М. Селищева заметили в столице, и сам И. А. Бодуэн де Куртенэ в феврале 1915 г. обращается к нему с просьбой «ознакомиться основательно» с книгой, «на которую мне было указано, и которая, вероятно, пригодна как пособие для готовящихся к экзамену по этому предмету»[v] , а также просит еще один экземпляр для Л. В. Щербы. По получении он пишет ее автору: «Я прочол[vi] <…> Вашу книгу и могу с чистой совестью рекомендовать ее своим слушателям на В<ысших> ж<енских> к<урсах>»[vii] .

В русской дореволюционной школе существовала замечательная традиция молодых талантливых исследователей отправлять на практику в Европу, преимущественно в славянские страны (но не только) для ознакомления на месте с диалектами и языками, культурой, бытом, местными памятниками, которыми были знамениты монастыри балканских государств. И такая счастливая возможность представилась А. М. Селищеву (счастливая еще и потому, что уже больше ему никогда не удалось побывать в славянских странах). Такую поездку он совершил в 1914 г., находясь преимущественно в Македонии и изучая ее богатую и сложную историю, а главное — он обратился к исследованию межславянских лингвистических связей, определению того культурно-языкового феномена, который и представляет собой славянский мир. И делал он это с исключительной тщательностью, радением и любовью[viii] . Начавшаяся империалистическая война помешала дальнейшим планам ученого: пробыв на Балканах два с половиной месяца, он возвратился в Россию, остановился на некоторое время в Петрограде с целью поработать в архивах и библиотеках для сбора материалов по македонским говорам, а затем вернулся в Казань и продолжил учебные занятия.

В этот период его деятельность была в основном сконцентрирована на обработке полученных во время поездки материалов для будущей диссертации. Тогда же он пишет рецензии на книги Н. С. Державина «Болгарско-сербские взаимоотношения и македонский вопрос» (1915) и А. В. Миртова «Учебник по истории русского языка» (1916), публикует в эти же годы программу по истории русского языка в средней школе и указатель учебных пособий по данному предмету.

В 1918 г. А. М. Селищев издает свою диссертацию «Очерки по македонской диалектологии» (т. 1, Казань). В том же году состоялась ее блестящая защита, и его удостаивают ученой степени магистра славянской филологии.

Вскоре А. М. Селищев покидает Казань и прибывает в Иркутск, где открылся первый в Восточной Сибири университет. Ученый стал заведовать кафедрой русского языка и ближайшие годы посвятил изучению наречий и культуры местного населения. С целью ознакомления с коренными говорами того края А. М. Селищев участвовал в диалектологических экспедициях. И главный его труд этого периода как раз и был посвящен исследованию необычной в языковом отношении этносоциальной группы, которая на фоне местных северновеликорусских говоров сохраняла черты «южновеликорусскости». Он назывался «Забайкальские старообрядцы. Семейские» (Иркутск, 1920). Автор исследовал полученные им в результате поездок редкие документальные свидетельства, рукописи из местных архивов, богатые личные наблюдения, сумел опубликовать даже фотографии «семейских». Эта книга, известная в общем-то небольшому кругу специалистов, только теперь обретает второе дыхание[ix] .

Другой крупный труд иркутского периода деятельности ученого — «Диалектологический очерк Сибири» (вып. 1. Иркутск, 1921), посвященный памяти академика А. А. Шахматова, содержит анализ фонетики и морфологии русских диалектных групп в Сибири, а также Камчатки. Автор обоснованно говорит, что «изучение говоров Сибири представляет глубокий интерес» и называет такие главные проблемы в этой области:

«1) Русские говоры Сибири, оторвавшись от ближайших говоров европейской России, начали свою жизнь с тем запасом звуков, форм и лексики, какой был свойствен говорам их метрополии в XVI, XVII вв. Сравнительное изучение говоров Сибири и европейской России прольет свет на состояние тех или иных русских диалектов в XVI и XVII столетиях. С другой стороны, такое изучение укажет, какие языковые процессы были пережиты русскими поселенцами в Сибири в течение последних 300—200 лет.

2) Сравнительное изучение говоров Сибири и европейской России определит путь освоения Сибири.

3) Русские выходцы из разных местностей России, поселившись в Сибири, оказывали влияние одни на других. Ассимиляция происходила и в отношении языка. Влияние шло преимущественно со стороны носителей северновеликорусских говоров. От средневеликорусов, или от языка общерусского, усвоено в некоторых местностях аканье и иканье.

4) Русские поселенцы в Сибири и народы Сибири приходили в различные взаимоотношения. Следы этих взаимоотношений отражаются также в языке и русского населения, и народов Сибири»[x] .

Находясь в Сибири, в этом отдаленном и заброшенном в научном отношении крае, в период гражданской войны, голода и смены идеологических приоритетов А. М. Селищеву стоило немалого личного мужества заниматься сбором диалектологических данных. Но он смог сохранить научные контакты с крупнейшими представителями столичной науки, которые в меру своих, теперь уже скудных сил и возможностей, помогали ученому. Так, исполнявший обязанности председательствующего в Отделении русского языка и словесности АН академик В. М. Истрин в письме А. М. Селищеву 1920-х гг. сообщает: «Многоуважаемый Афанасий Матвеевич! Отделение ассигновало Вам на поездку в Сибирь 100 тысяч. Но получить их Вам, по теперешним советским мудрым правилам, пожалуй, будет более чем затруднительно. Не будет удивительным, если получите их уже осенью. Мы бессильны ускорить»[xi] .

А. М. Селищев проработал в Иркутске с осени 1918 до лета 1920 г. Затем ученый на некоторое время возвращается в Казанский университет, где его избирают профессором, но там ему не пришлось работать с полной отдачей. «После преждевременной смерти Н. М. Петровского, — пишет биограф и ученик А. М. Селищева С. Б. Бернштейн, — 6 февраля 1921 г. он возглавил преподавание славяноведческих дисциплин в Казанском университете. Однако педагогическая нагрузка была незначительной, так как весь цикл славистических дисциплин подвергся в это время здесь значительному сокращению»[xii] . Но все же А. М. Селищеву и здесь удалось сделать интересные открытия в области бытования русского языка в неславянской среде. Позже, по результатам поездки ученого в Чувашию, им были изданы статьи: «Русский язык у инородцев Поволжья» (1925), «Русские говоры Казанского края и русский язык у чуваш и черемис. К изучению культурно-языковых взаимоотношений в Среднем Поволжье» (1927) и «Культурно-общественные взаимоотношения чуваш с соседними народами» (1927). На этом завершился еще один этап в научной биографии А. М. Селищева.

К концу 1921 г. ученый получает приглашение из столицы возглавить оставшуюся вакантной после смерти В. Н. Щепкина кафедру славянской филологии в Московском университете. С начала 1922 г. начинается, пожалуй, самый плодотворный и в то же время самый трагический период в его жизни. А. М. Селищев много публикуется по проблемам балканского языкознания (в частности, по болгарскому языку и албанистике), пишет рецензии, занимается преподавательской деятельностью.

Еще в 1921 г. его избирают действительным членом Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), куда позднее, с закрытием МГУ, он переходит работать в Лингвистическую секцию, возглавлявшуюся Д. Н. Ушаковым[xiii] . Уже на одном из первых заседаний, 8 июня 1923 г., А. М. Селищев делает доклад «К вопросу о культурно-языковых отношениях на Балканах. Один из ранних балканизмов в болгарском языке»[xiv] . Надо сказать, что ученый попал в среду, где мог реализовать и свои способности, и успешно работать как педагог среди таких крупных ученых, как М. Н. Петерсон, Р. О. Шор, А. И. Соболевский, М. В. Сергиевский, Н. Н. Дурново и других. По протоколам заседаний Лингвистической секции видно, что в 1923/24 учебном году он вел семинарии по старославянскому языку и сравнительной грамматике, по южно- и западнославянским языкам. Кроме собственных (и притом неоднократных выступлений) там обсуждались очень разные доклады. Например, на заседании 16 ноября 1923 г. слушали сообщение Р. О. Шор «О некоторых стилистических фигурах в Ригведе», 30 ноября того же года — Б. И. Ярхо «Рифмованные секвенции X в.», 14 декабря — М. Н. Петерсона «Синтаксис Лермонтова»[xv] . 22 февраля 1924 г. А. М. Селищев произнес речь на тему «К изучению процесса языковых взаимосвязей», в которой, в частности, сказал (по записям Д. Н. Ушакова): «Нет оснований признать смешение яз<ыков> единств<енной> причиной языковых изменений, но отвергать совсем его нельзя»[xvi] . Снова он выступил с докладом 15 февраля 1926 г., с критическими замечаниями к «Очерку истории русского языка» Н. Н. Дурново, и, наконец, 22 ноября 1926 г. представил слушателям результаты своих наблюдений «за последние 3 года»: «Из наблюдений над русским языком последних лет» — так назывался его доклад, который затем был продолжен на следующем заседании 6 декабря[xvii] . В июне 1927 г. состоялось последнее заседание Лингвистической секции, и А. М. Селищев продолжает свои исследования уже в стенах других научных и учебных заведениях.

В 1926 г. его избирают членом-корреспондентом Академического финно-угорского общества в Гельсингфорсе. В 1929 г. он становится членом-корреспондентом Академии наук СССР, а в 1930-м — членом-корреспондентом болгарской Академии наук и почетным членом Македонского научного института. Плодотворную ученую деятельность он совмещает с преподаванием, работая одновременно и в МГУ, и в РАНИОНе, и в ряде областных пединститутов (например, в Ярославле, где один из его учеников, С. А. Копорский, стал впоследствии известным лингвистом). В 1930 г. был открыт Научно-исследовательский институт языкознания (НИЯЗ), сотрудником которого он также состоял.

В эти годы А. М. Селищев издает свои многочисленные труды по славяноведению, в числе которых такие крупные и до сих пор почитаемые многими лингвистами работы, как «Полог и его болгарское население» (1929), «Славянское население в Албании» (1931), «Македонские кодики XVI—XVIII вв.» и другие[xviii] .

Тогда же, как мы могли заметить из его выступления на Лингвистической секции РАНИОН, его увлекла совершенно другая область, называемая теперь социолингвистикой. Он выпускает ряд статей, посвященных анализу лексики и в целом языка конца 1910-х — начала 1920-х гг., а позднее издает обобщающий труд «Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917—1927)» (М., 1928), остававшийся по причине цитирования произведений «врагов народа» в фондах спецхрана вплоть до начала 1990-х.

Для истории отечественного языкознания 1920–1930-е гг. — еще и период активного формирования марксисткой лингвистики, пропаганды и внедрения коммунистических идей во все отрасли знания, в том числе и в филологию. В это время происходили известные «дискуссии», центром которых являлись взгляды противоположных сторон: «новое учение о языке» Н. Я. Марра с советской лингвистикой и сравнительно-исторические, славистические исследования, не вписывавшиеся в идеологическую линию в науке тех лет.

Одно из таких малоизвестных событий связано с именем и школой А. М. Селищева, когда он работал в Научно-исследовательском институте языкознания (НИЯЗ). Кроме своего основного дела — славистики, которая не входила в тематику работы этого института, ученый занимался изучением языка советской эпохи («советизмов»), вел большую исследовательскую работу по современному и историческому языкознанию, читал лекции аспирантам. Он писал: «Я работаю в двух областях: по изучению социально-языковых отношений на Балканах, преимущественно в Македонии, и по изучению русских языковых процессов и явлений в связи с соответствующими явлениями в политической, классовой, производственной и культурной жизни нашей эпохи» (РГАЛИ. Ф. 2231. Оп. 1. Ед. хр. № 143. Л. 25).

«Дискуссия» относится к периоду 1931–1932 гг. Ее целью было изгнать А. М. Селищева из института, фактически низвергнуть его исследования. Для ее достижения организаторы (М. Н. Бочачер, Г. К. Данилов, Т. П. Ломтев и др.) созвали пленум Методологического сектора НИЯЗ, где прозвучали обвинительные речи в адрес ученого с «разгромом» его научной деятельности. Он проводился по нескольким направлениям.

1). Обсуждение работ А. М. Селищева по македонистике.

2). Анализ трудов А. М. Селищева по сибирской диалектологии.

3). Отдельным вопросом стояла книга «Язык революционной эпохи».

Анализ работ по славянскому языкознанию выявил то, что А. М. Селищев являлся «сторонником болгарского империализма» (там же, л. 48)

Для характеристики обвинений в адрес ученого приведем отрывок речи директора НИЯЗ М. Н. Бочачера по обозначенному нами второму пункту: «Меня интересует вопрос, зачем Селищев занялся именно этими диалектами? Для чего Селищев пошел на «разведку» в Сибирь? Чьим разведчиком он был? Анализ его работы делает ясным, что он был разведчиком царизма» (там же, л. 48). Главный козырь в руках его оппонента — идеология: А. М. Селищева обвинили в «великодержавничестве», в наличии «классовой семантики». Даже такой эпизод, как статус песен в исследовании диалектов, вызвал бурную реакцию в «дискуссии»: «Это и сближает Селищева с Поливановым и другими индоевропеистами-великодержавниками, которые при изучении диалектов, наречий, говоров ищут всегда такие говоры, которые не задеты еще влиянием города и пролетариата, в данном случае мещанского ремесленного говора» (там же, л. 50).

Говоря о книге «Язык революционной эпохи», М. Н. Бочачер, главный клеветник, обвиняет А. М. Селищева в социологизме и считает, что «эта самая вредная из его работ» (там же, л. 51). Оценка книги не ведется с лингвистических позиций: выявляется «концепция о русской революции» ее автора, говорится о «барском пренебрежительном отношении к рабочим» (л. 53). Языковые наблюдения ученого подаются в гипертрофированном, искаженном виде: «Если читать все эти выдержки, то получится, что в нашей стране есть что угодно, но только не социализм, не диктатура пролетариата, а господство бюрократов, сволочи и т. д.» (л. 54). Основной акцент снова делается на «великодержавничестве» А. М. Селищева, он обзывается «капиталистическим реставратором» и «идеологическим интервентом».

Эта лингвистическая «дискуссия» показала большую полярность мнений (ее участниками были, кроме М. Н. Бочачера, также Г. К. Данилов, Т. П. Ломтев, С. Б. Бернштейн и др.) и крайне тенденциозный, ненаучный подход к анализу языковедческих трудов ученого. Между тем ответы А. М. Селищева клеветникам представляли собой образец обстоятельной оценки «обвинений», показавших полную несостоятельность оппонентов и их необразованность в элементарных лингвистических вопросах.

Протест ученого, категорическое несогласие с нападками, его личное большое мужество в деле подлинной науки дали достойный отпор лидерам НИЯЗ, а события, связанные с травлей А. М. Селищева, получили огласку в вышестоящих инстанциях. Феномен А. М. Селищева состоит в том, что из этих, казалось бы, почти нечеловеческих гонений он вышел победителем и в итоге был восстановлен в правах профессора НИЯЗ. А сам институт вскоре закрыли[xix] .

Но при всех сложных перипетиях научной жизни судьба, казалось, благоволила А. М. Селищеву: он активно печатался и получил заслуженное признание не только в родной стране, но и далеко за ее пределами. Однако наступали страшные времена гонений на славистику. Этой участи не избежал и А. М. Селищев. В начале февраля 1934 г. его арестовали по московскому делу «Российская национальная партия» и осудили на пять лет лагерей. Находился он в так называемом Карлаге[xx] . По счастью, ему удалось избежать «высшей меры», и досрочно, с подорванным здоровьем, он был освобожден в январе 1937 г., а в апреле 1939 г. получил разрешение жить в Москве.

Последние годы жизни А. М. Селищева были наполнены не только оригинальными и глубокими идеями и проектами, но и новыми испытаниями, которые, как можно полагать, приближали его скорый уход. По возвращении из ссылки он вынужден был покинуть МИФЛИ, где на кафедре Д. Н. Ушакова, казалось бы, ученый мог работать относительно свободно и плодотворно в научном отношении, но постоянно ощущал в целом чуждый ему дух, иную атмосферу. Об этом он однажды признался Д. Н. Ушакову, уговаривавшему его остаться в МИФЛИ: «Ваша настойчивость по отношению к моим занятиям в ИФЛИ меня смущает. Мне казалось, — писал он 11 августа 1939 г., — что для Вас не подлежит сомнению обоснованность моего отказа от ИФЛИ. До сих пор мне тяжело вспомнить о некоторых обстоятельствах моей работы там. ИФЛИ — это НИЯЗ[xxi] с несколько утонченными манерами. Когда, бывало, подходишь к этому Ростокинскому[xxii] заведению, невольно задаешь вопрос: не ждет ли тебя там какая-нибудь записка на стене. Нет, я не могу больше быть там. (Скрытые махинации там производятся по отношению и к другим лицам). Я не понимаю Вашего беспокойства. Кафедра не несет ответственности за безответственность руководителей института»[xxiii] . Кроме прочего, славистические исследования в стране были тогда практически свернуты, а в учебном процессе таким предметам находилось все меньше и меньше места. А. М. Селищев без славистики жить не мог. В этом же письме он говорит: «Аспирантам необходимо побольше уделить внимания истории русского языка. Им нужен систематический курс истории этого языка, а не только разработка отдельных вопросов. Чтобы найти время для занятий по курсу истории русского языка, можно ограничиться курсом одного южного или западного славянского языка. Один язык (болг<арский>) у них пройден. И пока достаточно. А студенты будущего V-го курса сами выражали сожаление, что они не знают основного предмета — ст<аро>сл<авянского> языка. Им нужна не сравнит<ельная> грам<матика> сл<авянских> языков, а систематический курс ст<аро>сл<авянского> языка. Поэтому не лучше ли было бы, если бы им дан был курс «Ст<аро>сл<авянский> язык сравнительно с русским». Такой курс может идти и под рубрикой сравнит<ельной> грамматики слав<янских> языков»[xxiv] . Наконец, здесь же, в заключительных строках письма А. М. Селищев снова называет, по-видимому, основную причину, не позволяющую ему работать далее в МИФЛИ: «Прошу Вас: не пеняйте на меня. Ведь я оправдал Вашу рекомендацию. Студенты и аспиранты были удовлетворены моими занятиями. В общественном отношении я также безупречен. Но меня обессиливала институтская атмосфера, в особенности после постановки вопроса о продолжении (о прекращении) моей работы в институте. Если Виноградову ставилось в вину что-то новое, то у меня ничего нового не было. Нет, не могу я работать в такой атмосфере»[xxv] . Тогда же он направляет и письмо А. С. Карповой (директору МИФЛИ), где в более деликатной форме пишет: «К моему прискорбию, я не имею возможности продолжать работу в ИФЛИ». И далее: «Работа над учебными пособиями по моей специальности и лекции в Городском пед. институте будут у меня все время»[xxvi] .

С 1939 г. А. М. Селищев преподает в Московском государственном педагогическом институте, но и тогда «охота» за ним и неблагожелательные отзывы не прекращались. В Архиве РАН мы нашли яркое тому свидетельство: протокол № 7 заседания Института языка и письменности АН СССР от 1 июля 1942 г., где сотрудники этого учреждения неоднозначно оценивали «поведение» А. М. Селищева. Так, П. И. Лебедев-Полянский прямо заявил: «О проф. Селищеве, который занимал и продолжает занимать неправильную политическую (курсив наш. — О. Н.) позицию. Проф. Селищев должен интересоваться наукой, а не ставить в первую очередь вопрос своего самолюбия. Если предан науке, вернись в систему Академии Наук и постарайся вызвать доверие, а тогда можно будет и поднять тот вопрос в Президиуме, который его интересует[xxvii] . Но для этого нужно прежде всего работать в системе АН»[xxviii] . Другой участник заседания, Г. О. Винокур, выступил в более положительном ключе: «Я считаю высказанное здесь мнение о необходимости расширить сферу деятельности славянского сектора и усилить его состав — абсолютно верно. Кроме [этого], желательно было бы привлечь к работе <…> проф. Селищева, выдающегося знатока славянских языков»[xxix] .

Ни в МИФЛИ, которого к тому времени уже не существовало, ни в Академию наук А. М. Селищев уже не вернулся, продолжая преподавать в пединституте.

За два месяца до смерти, 6 октября 1942 г., он составил план предстоящей работы, который выглядел так (цитируем собственноручный автограф ученого):

«Проф. Селищев в 1942—1943 учебном году занят будет следующими работами:

1) Славянское языкознание. Том III. Восточнославянские языки.[xxx] История и диалетология ру<сско>го, украинского и белорусского языков. Намечаю закончить к 1 мая введение в это изучение, обозрение процессов древнейшей эпохи, общих всем восточнославянским группам, и фонетику русской группы.

2) Славяноведение в борьбе с гитлеризмом[xxxi] . Эту работу предполагаю закончить к 1 декабря 1942.

3) Статьи по славяноведению в связи с запросами современности»[xxxii] .

Незадолго до смерти А. М. Селищеву удается издать свой последний прижизненный капитальный труд «Славянское языкознание. Т. 1. Западнославянские языки» (М., 1941), а через десять лет выйдет подготовленный им к печати, но так и не изданный при его жизни по политическим (!) причинам учебник «Старославянский язык» (ч. 1–2. М., 1951–1952).

Полный сил, новых идей и живой веры в торжество славянского языкознания А. М. Селищев ушел из жизни 56 лет, 6 декабря 1942 г., оставив потомкам действительно фундаментальные, не устаревающие со временем труды и глубокое осознание непреходящей ценности гуманитарного образования. Он похоронен на Даниловском кладбище Москвы.

Лишь в 1950-е гг. его имя снова зазвучало в научной печати ярко и независимо, а начатое им дело продолжили ученики: вскоре после кончины ученого открыли МГУ (а Селищев очень хлопотал о реорганизации славистики в первом вузе страны); пионерские социолингвистиче- ские труды стали вновь востребованными в конце 1980-х гг.; работы по топонимике и онома-стике во многом оживили разработку лингвистических проблем в национальных республиках.

Наступали новые времена и новые испытания для трудов А. М. Селищева, из которых он еще при жизни всегда выходил с достоинством, следуя, быть может, одному духовному стержню, который так емко выражен в следующей фразе, сказанной много позднее одним из его учеников: Ученым стать легко, человеком стать — трудно.

Еще несколько слов в заключение.

Человеческий облик Афанасия Матвеевича Селищева был бы неполным без одного штриха, казалось бы, не имеющего никакого отношения к научному подвигу ученого. В. В. Виноградов, недолюбливавший по личным мотивам А. М. Селищева при жизни, потом, в своем обзоре его деятельности, пронзительно тонко сказал о нем, выразив духовную сущность этого удивительного человека: «Селищев был не только знатоком русского языка в его истории и современном состоянии, в его литературных нормах и народных говорах. Он любил русский язык как художник слова (выделено нами. — О. Н.). В А. М. Селищеве были незаурядные способности писателя. По своим литературным вкусам и симпатиям он был народником в самом общем смысле этого слова. Любовь к крестьянству, к простому народу, свою социальную связь с которым Селищев всегда живо чувствовал, бьет горячей волной в его диалектологических изысканиях и этнографических описаниях» [xxxiii] .

С этим нельзя не согласиться. Но, говоря о народе, описывая старые и новые словесные привычки населения России и Балкан, А. М. Селищев везде стремился к одному замыслу и претворял его всю свою недолгую жизнь — возвысить науку о языке, сделать ее естественной частью обыденной жизни, приобщить к ней широкие массы людей. И в этом отношении фигура А. М. Селищева сродни великим русским просветителям-филологам прошлого — А. Х. Востокову, В. И. Далю, А. А. Шахматову.

Вечная память славному сыну Отчизны — Афанасию Матвеевичу Селищеву!

Список литературы

 [i] Василевская Е. А. Афанасий Матвеевич Селищев (Биографический очерк) // Селищев А. М. Избранные труды. М., 1968. С. 5.

[ii] И. А. Бодуэн де Куртенэ к тому времени уже не работал в Казани, но есть письменные свидетельства контактов двух ученых в 1910-е гг. (РГАЛИ. Ф. 2231. Оп. 1. Ед. хр. № 74).

[iii] Ученые записки Императорского Казанского университета, год LXXXI, кн. 11, ноябрь, 1914. С. 13.

[iv] Бернштейн С. Б. А. М. Селищев — славист-балканист. М., 1987. С. 13.

[v] РГАЛИ. Ф. 2231. Оп. 1. Ед. хр. № 74. Л. 1.

[vi] Так в автографе.

[vii] Там же. Л. 2.

[viii] О своей поездке он рассказал в «Отчете о занятиях за границей в летнее вакационное время 1914 года» (Ученые записки Казанского университета, 1915, года 82-го кн. 6—7).

[ix] В 2003 г. в издательстве «Языки славянской культуры» вышел из печати 1-й том «Избранных трудов по русскому языку» А. М. Селищева «Язык и общество», куда вошла и эта книга.

[x] Цит. по изд.: Селищев А. М. Диалектологический очерк Сибири // Селищев А. М. Избранные труды. М., 1968. С. 225.

[xi] РГАЛИ. Ф. 2231. Оп. 1. Ед. хр. № 93. Л. 8.

[xii] Бернштейн С. Б. А. М. Селищев — славист-балканист. М., 1987. С. 20.

[xiii] По имеющимся у нас протоколам, она просуществовала с 1923 по 1927 гг.

[xiv] Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 93. Л. 4 об.

[xv] Там же. Л. 8.

[xvi] Там же. Л. 12.

[xvii] Там же. Лл. 53—53 об.

[xviii] Подробнее о славистической проблематике в трудах А. М. Селищева см.: Бернштейн С. Б. Селищев-балкановед // МГУ им. М. В. Ломоносова. Доклады и сообщения филологического факультета. Вып. Четвертый. 1947. С. 11—30; Он же. А. М. Селищев — славист-балканист. М., 1987. С. 61 и далее.

[xix] Эти и другие материалы по деятельности А. М. Селищева в НИЯЗ опубликованы в издании: Памяти Афанасия Матвеевича Селищева: Сборник статей и документов. — 2-е изд., испр. и доп. — Елец, 2005.

[xx] Подробнее о жизни А. М. Селищева в ГУЛАГе и его скитаниях после см.: Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. «Дело славистов»: 30-е годы. М., 1994. С. 149—164.

[xxi] О травле ученого в НИЯЗе см.: Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Материалы к биографии А. М. Селищева // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная литература. Реферат. журнал. Серия 11. 1994, № 4. С. 7—16.

[xxii] Здание ИФЛИ находилось в Ростокинском переулке в Москве.

[xxiii] Архив РАН. Ф. 502. Оп. 4. Ед. хр. № 34. Лл. 1—2.

[xxiv] Там же. Л. 2.

[xxv] Там же. Лл. 2—3.

[xxvi] Там же. Л. 4.

[xxvii] Речь идет, по-видимому, об исключении ученого из состава АН СССР и лишении звания члена-корреспондента в 1938 г. в связи с «Делом славистов», по которому проходил А. М. Селищев.

[xxviii] Архив РАН. Ф. 677. Оп. 6. Ед. хр. № 189. Л. 7 об.

[xxix] Там же. Л. 14.

[xxx] Ученый успел издать только 1-й том, см.: Селищев А. М. Славянское языкознание. Т. 1. Западнославянские языки. М., 1941.

[xxxi] См.: Селищев А. М. Извечная борьба славян против немецких варваров // Славяне. 1942. № 4. С. 23—25; Он же. Культура западных и южных славян и ее вклад в мировую культуру // Славяне. 1943. № 3. С. 29—32.

[xxxii] Архив РАН. Ф. 696. Оп. 1. Ед. хр. № 209. Л. 5 (на л. 5 об. того же дела приписано: Проф. Петерсону).

[xxxiii] Цит. по изд.: Памяти Афанасия Матвеевича Селищева: Сборник статей и документов. Елец, 2003. С. 73.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru

Дата добавления: 07.04.2010