Умысел и его виды

Юридический Институт МВД РФ

Владивостокский филиал

Кафедра уголовного права, уголовного процесса и                                                                уголовно-исполнительного права.

КУРСОВАЯ РАБОТА

По Уголовному праву

Тема: Умысел и его виды

Выполнил: слушатель 202

группы рядовой юстиции

Денисов Д.В.

Владивосток

1998

1. Введение……………………………………………………………………………….3

2. Определение умысла в Российском уголовном законодательстве:

a) Умысел в Российском законодательстве в дореволюционный период…….4

b) Уголовное законодательство Советской России……………………………..12

c) Умысел в уголовном праве России по УК РСФСР 1960 г…………………17

d) Определение умысла в действующем уголовном законодательстве………22

3. Заключение……………………………………………………………………….31

4. Список литературы……………………………………………………….…33

Введение.

По моему мнению, изучение субъективной стороны преступления является более сложным моментом в постижении слушателями элементов состава преступления. С этим же столкнулся и я при изучении данного вопроса. В своей работе я не стремился охватить  все  признаки  данного  элемента состава преступления.  Поскольку  подробное  изучение  целого элемента состава преступления требует достаточно много времени,  большого количества специальной  научной  литературы, я выбрал для самостоятельного изучения тему:  умысел и его виды. Как известно, законодателем выделяется две  формы вины:  умысел и неосторожность.  В свою очередь умысел подразделяется   на   прямой   и   косвенный (ст.  25 УК РФ),  а  неосторожность

- на легкомыслие и небрежность (ст.  26 УК РФ). Однако данная классификация получила  законодательное  закрепление  лишь   в   Уголовном  Законе

1996 года.   В  предыдущем Уголовном законодательстве существовала иная

точка зрения на этот счёт, поэтому я решил проследить особенности законодательного закрепления такой формы вины как умысел в Уголовном законодательстве предыдущих лет. Поэтому свою работу я структурировал следующим образом: Введение; Умысел в Российском законодательстве в дореволюционный период; Уголовное законодательство Советской России; Умысел в уголовном праве России по УК 1960 года; Определение умысла в действующем уголовном законодательстве.

Я хотел бы обратить Ваше внимание на то, что за неимением других доступных источников уголовного законодательства дореволюционного периода, при рассмотрении вопроса «Умысел в Российском законодательстве в дореволюционный период» я воспользовался трудом великого русского учёного Н.С. Таганцева. На мой взгляд, профессор уголовного права не мог необъективно отразить реалии законодательства того времени.

В связи с тем, что наши современники пользовались в своей практической деятельности при применении норм уголовного права в большинстве своём Уголовным кодексом 1960 года, при изучении данного вопроса я выделил особенности определения умысла в данном законе отдельным пунктом.

2. Определение умысла в Российском уголовном законодательстве:

2. (a) Умысел в Российском законодательстве в дореволюционный период.

Уголовное уложение (ст. 48) определяет, таким образом, понятие умышленной виновности: преступное деяние почитается умыш­ленным, не только когда виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступление обусловливающего преступность сего деяния последствия.

По поводу этого определения в объяснительной записке указано: понятие умысла или вины умышленной определяется двумя признаками — сознанием совершаемого и направлением воли, хотением (в современном законодательстве - желанием). Хотение соста­вляет главный момент этого вида виновности, так как желать или даже и допускать что-либо возможно только при сознании желаемого. Поэтому комиссия в свое определение первого вида умысла и внесла только момент хотения, не упоминая о сознании действующего, хотя, само собой разу­меется, что при разрешении в каждом отдельном случае вопроса об умышленности этого рода суд должен, прежде всего, установить налич­ность сознания, а потом уже определить направление воли действовав­шего. Подобного же воззрения на существо умышленной вины держалось и Уложение 1845 г.

Поэтому умысел, оставляя пока в стороне его подразделения, может быть определен как сознательное и водимое направление деятельности, а умышленным преступным деянием может быть называемо деяние, сознаваемое и водимое деятелем в момент его учинения. Таким образом, первым элементом умысла является сознательная деятельность, т.е. наличность соотношения между событием, вызванным во внешнем мире деятельностью лица, и представлением, которое существует  совер­шившемся у деятеля[1].

Первой из простых форм такой сознательной деятельности было бы полное равенство представления и действительности, в то время как происшедшее явля­ется простым снимком, копией образов, созданных творческой работой мышления.

Но такого тождества между предполагаемым и выполненным мы почти не встречаем в действительности и, в особенности в области уго­ловного права, в связи с ограниченностью нашей психической деятельности, сложностью тех событий, которые соответствуют понятию пре­ступного деяния. Да такого тождества и не требует вменение в вину, ставящее условием умышленности наличность сознания. Умысел пред­полагает, например, представление о конкретном благе, на которое на­правляется посягательство, так что юридически нельзя говорить об умысле вообще на убийство, на кражу, на ниспровержение правительства, а необходимо, чтобы умысел был направлен на жизнь какого-либо лица, на взятие какого-либо предмета; но, с другой стороны, эта определен­ность объекта не означает сознания всей совокупности его индиви­дуальных черт, а иногда ограничивается только определением общих условий места и времени посягательства.

Таким образом, по мнению Таганцева, умышленным убийцей будет тот, кто решился убить всякого, кого он встретит в данном месте, а равно и тот, кто из мести к жителям данной деревни отравил колодец, из которого они берут для питья воду, хотя бы последствием этого и было отравление кого-либо, случайно проходившего через де­ревню. Мы называем убийство умышленным, как скоро действовавший сознавал, что он направляет свой выстрел в человека, что последствием выстрела будет смерть лица; умышленность убийства не зависит от того, знал ли стрелявший, сколько лет жертве, красива ли она или дурна, больна или здорова и т.д.; если виновный предполагал ошибочно, что он стреляет в брюнета, а не в блондина и т.п., он, тем не менее, остается убийцей[2].

Далее, кроме объекта, реальный характер умышленного преступного деяния предполагает известную специализацию способа и средств дей­ствия, если мы только говорим о преступной воле как о причине преступного действия. Но и в этом отношении определение порядка действия и средств выполнения может быть сделано только в общих чертах, так как виновный мог и не знать тех химических или механических процессов, путем которых задуманное должно было осуществляться. Мало того, даже иногда более или менее существенное отклонение от предположенного порядка деятельности и в особенности хода вызванных ею результатов не устраняет умышлен­ности. Таганцев считает, что на этом основании должен быть признан умышленным убийцей тот, кто, желая утопить другого, бросил его в реку, а оказалось, что сброшен­ный умер не от утопления, а оттого, что, падая, ударился о камень и пробил себе череп[3].

 По мнению Таганцева, кроме сознания, умысел заключает в себе и другой момент — хо­тение, направление нашей воли к практической деятельности, представля­ющийся не менее, если даже не более важным. Всякая виновность есть виновность воли, а, следовательно, и виновность умышленная, ибо только волевым актам могут быть придаваемы эпитеты "злой", "добрый". Этот момент хотения также представляется сложным как относительно своего содержания, так и относительно своего сформирования.

Известные соприкосновения наши с предметами окружающего нас ми­ра, проявления наших инстинктов, известные состояния нашего организма, особенно соединенные с воспоминаниями об испытанных уже нами ощущениях удовольствия или неприятности, даже просто творчество на­шего ума, нашей фантазии порождают в нас представления о возможных наших действиях, о возможных изменениях в окружающем нас мире или в наших отношениях к нему, изменениях, могущих доставить нам ощуще­ние приятного в обширном смысле, удовлетворение; подобные представ­ления, рассматриваемые не как акты или процессы мышления, а с их жизнетворческой стороны, стремящейся к созиданию, сохранению или раз­рушению нас окружающего, мы называем желаниями.

Весьма часто эти желания благодаря или их содержанию, или условиям возникновения бесследно проносятся перед нами, не оставляя никаких, дальнейших следов в нашей психической жизни; но иногда эти желания, благодаря настроению лица или совпадению их с его характером, полу­чают, так сказать, значение волевых актов, делаясь или отправной точ­кой построения разных планов, или даже стимулом дальнейшей деятель­ности лица, определяют его поведение. В последнем случае возникшие желания получают двоякое значение.

Как возбуждающий момент нашей деятельности, желание, получившее воленаправляющую силу, является стимулом, мотивом, а как полагаемый нашим сознанием предел, достижением которого должна завершиться наша деятельность, оно составляет цель действия. Таким образом, мотив и цель  моменты психической де­ятельности, рассматриваемой с двух различных точек зрения: ощущение голода рождает в нас желание его удовлетворения; если для его удовле­творения мы предпринимаем что-либо, то это желание удовлетворения как отправной пункт деятельности будет мотивом, а как предел, ее закан­чивающий, — целью.

Но эта относительность мотива и цели не предполагает их безусловной тождественности, а допускает различие в объеме, в степени специализирования. Очень нередко цель представляется специализированным моти­вом, особенно когда двигателями являются побуждения, могущие прояв­ляться в разнообразных конкретных формах, каковы, например, любовь, ненависть и т.п.; цель может представляться осуществлением нашего же­лания во всей его полноте или же в определенной части; она может проявляться в виде конкретного зла для других или в виде достижения блага для нас: мотив мщения воплощается в конкретную форму причине­ния физического страдания, боли, лишения жизни; мотив улучшения ма­териального положения воплощается в цели овладения определенными материальными предметами, ценностями. Далее, как мотив, так и цель могут быть простыми, когда, например, удовлетворение желания иметь карманные часы может быть исключительно и мотивом, и целью деятель­ности, или же сложными. Сложная цель, кроме того, как предел деятель­ности, может быть расчленяема во времени.

Постановкой цели не исчерпывается тот психический процесс, путем которого наше желание может получить удовлетворение; мы предпола­гаем далее, что лицо наметит дорогу, выберет путь, которым оно пойдет к поставленной им цели. Этот выбор пути, эту наметку дороги мы будем называть созданием намерения, а самый путь — намерением; поставив целью своей деятельности удовлетворение голода, человек полагает достигнуть этой цели или покупкой чего-либо съестного, или испрошением милостыни, или самовольным взятием вещи.

Но так как задуманное достижение цели намеченным путем должно быть реально осуществлено, то по необходимости одна только общая наметка пути. Установление общего характера деятельности представля­ются недостаточными: человек, предполагающий действовать, по необхо­димости входит в рассмотрение индивидуальной обстановки пути, опре­деляет, хотя и в общих чертах, время, место, средства и способы дейст­вия, определяет, где и что он купит, когда и у кого учинит кражу и т.д., составляет план действия.

Таким образом, хотение как элемент умышленной вины предполагает возбуждение к деятельности или мотив, постановку цели, выбор намере­ния и обрисовку плана.

Все указанные выше моменты хотения относятся к развитию его со­держания; но хотение может быть также расчленяемо и со стороны фор­мы, со стороны процессов сформирования хотения и его элементов. По­становка цели, выбор пути, создание плана не всегда совершаются мгно­венно, они нередко требуют более или менее продолжительного обду­мывания, выбора, определения, предполагают психическую работу, кото­рая часто изменяет энергию преступной воли, степень ее опасности, а вместе с тем влияет и на наказуемость. Но и после того, как эта психи­ческая работа окончена, сформированы отдельные моменты хотения, для того чтобы замышленное не осталось одним фантастическим планом, од­ним из тех мечтаний, которые зарождаются, растут и исчезают бесследно в душе каждого, чтобы оно действительно было преддверием деятель­ности, ее определением, необходим новый психический акт, энергети­ческий порыв, в силу которого творческие построения нашего мышления получают практическое значение; этот порыв мы будем называть актом решимости, составляющим то соединительное звено между мыслью и делом, после которого начинается уже осуществление воли в деятель­ности, так что умысел является сознательно-волевой решимостью на учинение известного деяния и соответствующего направления деятельности, обнимая этим понятием как содеяние, так и бездействие

Различение элементов хотения имеет существенное значение и при установлении оттенков умышленной вины.

Таганцев остановился только на тех деяниях, которые или имеют действи­тельное теоретическое и практическое значение, или сохранились в  праве того периода.

Наиболее старым и наиболее важным практически делением умыш­ленной виновности,  по его мнению, является различие между умыслом прямым (dolus directus) и непрямым (dolus indirectus, а позднее eventualis), хотя самое понятие об этих типах в истории доктрины существенно изменялось. Так, в первичном, дофейербаховском периоде под непрямым умыслом понимали умысел предполагаемый, свидетельствуемый обстоятельствами дела, например, употребленным оружием, силой удара и т.д., благодаря кото­рым можно было заключить, что виновный сознавал, что делает, а потому и умышлял на сознанное. Таганцев пишет, что это деление вызывало неоднозначную реакцию: с одной стороны, по поводу вводимой этим путем презумпции виновности, а с другой — ввиду отождествления умышленности с сознательностью.

Мало-помалу выросло новое учение о непрямом эвентуальном умысле, или преступном безразличии, с выде­лением другой группы случаев, относимых к непрямому умыслу, в сме­шанную виновность, под именем culpa dolo determinata[4].

Сознательное направление нашей деятельности на правоохранительные объекты, по этой теории, может быть двоякое:

или посягающий желал именно этого посягательства, ради него и предпринял какое-либо дейст­вие — умысел прямой;

или же, предвидя, что предпринятое им произведет такое нарушение, он безразлично к этому относился, допускал его наступ­ление — умысел эвентуальный.

Таганцев считал: «...всякое сознательно предпринимаемое действие предполагает наличие цели, к которой стремится данное лицо, то умысел эвентуальный по самой природе своей является дополняющим умысел прямой, причем дополняемое может быть само по себе преступно или же юридически безразлично, так что эвентуальный умысел может совпадать или с пре­ступным, или с непреступным направлением воли», и приводит пример: некто пускает фейер­верк, предвидя, что ракеты или даже искры благодаря сильному ветру могут зажечь близлежащие чужие, легко воспламеняющиеся материалы, что действительно и случилось; эвентуальный умысел на истребление чужого имущества конкурирует в этом примере с непреступным прямым умыслом, направленным на устройство фейерверка; кто-либо поджигает ночью строение, в котором лежит больной, предвидя при этом, что боль­ной может сгореть, или насилует заведомо беременную, на последнем ме­сяце беременности, предвидя, что может произойти выкидыш; в обоих этих случаях эвентуальный умысел на убийство или на выкидыш конку­рирует с прямым преступным умыслом на поджог, на изнасилование.

В дореволюционном Российском уголовном праве постановления об умысле непрямом появились под несомненным влиянием австрийского уложения, с изданием Уложения 1845 г., но в форме, весьма неудачной.

Различие умысла прямого и преступного безразличия положено в основу постановлений Уголовного уложения. Всякая умышленная вина предпола­гает сознание учиненного виновным преступного деяния; но затем эта вина разделяется на два вида:

первый, соответствующий прямому умыс­лу, когда виновный желал учинения преступного деяния,

и второй, соответствующий умыслу эвентуальному, когда виновный допускал наступле­ние тех последствий, которые обусловливали преступность учиненного им.

По поводу этого деления объяснительная записка содержит следующие замечания: "Указанное различие видов умысла служит главным образом для определения объема деяний, входящих в область умышленной винов­ности вообще, так как с практической стороны оба эти вида вполне объ­единяются общим для них понятием умысла, так что, по предположениям комиссии, в тех случаях, где закон говорит о виновности умышленной, не делая никаких особых оговорок, должны быть подразумеваемы как умы­сел прямой, так и непрямой. Точно так же они стоят, по общему правилу, наравне и по отношению к уголовной ответственности, влияя разве толь­ко на меру наказания при выборе ее судом: человек, безразлично относя­щийся к тому, что из его действий произойдет чья-нибудь смерть, весьма нередко может проявлять такую же нравственную испорченность и такую же опасность, как и человек, прямо желающий чьей-нибудь смерти"[5].

По поводу различия в объеме обоих видов умысла объяснительная записка указывает: "Преступные деяния в том техническом значении, ко­торое придано этому понятию первой статьей, могут быть, по их внешней характеристике, подразделены на четыре группы:

1) преступные содеяния, т.е. акты деятельности виновного, воспрещенные сами по себе, безотносительно к вызванным ими результатам;

2) содеяния, преступность коих обусловливается наличностью известного, указанного законом по­следствия;

3) преступное бездействие, или неисполнение чего-либо требу­емого законом, воспрещенное само по себе, безотносительно к вызванным им результатам;

4) бездействие, преступность которого обусловливается наступлением известного, указанного законом, последствия"[6].

По отноше­нию к первому виду умысла, т.е. умыслу прямому, закон говорит, что пре­ступное деяние почитается умышленным, если виновный желал его учи­нения; при этом слово "его" охватывает все вышеуказанные оттенки, вхо­дящие в родовое понятие преступного деяния; прямой умысел, следова­тельно, возможен при всех видах преступных деяний — важных и мало­важных, активных и пассивных. Напротив того, определение умысла непрямого сделано более узким, так как текст статьи говорит: "виновный сознательно допускал наступление обусловливающего преступность сего деяния последствия, т.е. объемлет только вторую и четвертую группу случаев, входящих в родовое понятие преступного деяния. "Это различие вытекает из самого существа деяний первой и третьей группы, так как виновный, сознавая, что он делает или не делает что-либо преступное само по себе, тем самым желает содеянного или несодеянного"[7].

Необходимо заметить, что в законодательство тех лет входило понятие альтернативного умысла, когда действующий предполагал возможным наступление одного из нескольких последствий, одинаково желая каждого из них, или умысла специального, когда для полноты субъективной виновности при отдельных преступных деяниях требовалась не только определенность намерения, но и опре­деленность цели. Но первый вид по существу своему не представляет ни­какого практического значения, а второй, — может быть, исследуем только при анализе отдельных преступных деяний.

Существовало и такое деление умысла,  которое основывается на самих условиях сформирова­ния преступной воли, на степени обдуманности и хладнокровия, проявлен­ных виновным, причем некоторые кодексы, в том числе и Уложение о наказаниях 1845 г., придают этому делению значение условия, влия­ющего на ответственность при всех вообще преступных деяниях.

Самая характеристика этих видов делается по психическому состоянию лица в момент действия или в момент сформирования умысла.

В первом случае различаются исполнение преступного действия в спо­койном состоянии, когда действующий взвешивает каждый свой шаг, и исполнение аффектированное, часто лишенное надлежащей связи и после­довательности.

Во втором случае различают три оттенка.

Во-первых, умысел, сформи­рованный в состоянии аффекта, хотя и не достигшего такой силы, при которой он уничтожает вменяемость. Действующий сознательно человек направ­ляет свою деятельность к цели, хотя благодаря ненормальным условиям возникновения преступного намерения задуманное рисуется неясно, пос­тавленная цель, ее отношение к интересам действующего, к требованиям права отличается неверностью, преувеличением. Такое направление воли называется умыслом аффектированным — impetus, и при установлении ответственности за него обращают внимание на самую причину аффекта, на степень извиняемости раздражения: в особенности выделяются те слу­чаи, когда причиной аффекта были действия самого пострадавшего.

Во-вторых, те случаи, когда преступная воля, хотя и складывается в совершенно спокойном, хладнокровном состоянии духа, но приводится в исполнение немедленно по возникновении, так что действующий не имеет достаточно времени для обсуждения задуманного; этот вид умысла назы­вается внезапным, но хладнокровным — dolus repentinus.

Наконец, в-третьих, те случаи, когда виновный заранее обдумал все су­щественные моменты предпринимаемого им действия, сделал тщательную оценку плана — умысел обдуманный, предумышление.

Уложение о наказаниях 1845 г. (ст. 4) различало в умысле две степени:

1) когда деяние учинено вследствие не внезапного, а заранее обдуманного намерения или умысла, и

2) когда оное учинено, хотя и с намерением, но по внезапному побуждению, без предумышления[8].

Обдуманность относилась к составлению умысла, а не к действию; по­этому выполнение деяния в аффекте, происходящем от опьянения или возникшем в силу оказанного жертвой сопротивления, не устраняло воз­можности признать деяние учиненным предумышленно, и, наоборот, пол­ное хладнокровие, расчет в момент действия, не предлагали еще обдуманности умысла.

Конечно, большая обдуманность, всестороннее обсуждение плана, ука­зывая на большую энергию воли, на большую её опасность, могут сде­лать предумышление обстоятельством, усиливающим вину: но, по мнению Таганцева,  признание обдуманного умысла всегда и, безусловно, более тяжкой формой винов­ности может привести к несправедливости. Мы можем представить такие случаи, когда лицо, долго обдумывающее преступление, заслуживает сни­схождения, в котором приходится отказать человеку, действующему под влиянием внезапного порыва. Наглядные доказательства в этом отноше­нии представляет судебная практика: убийства из ревности, из мести нередко предполагают обдуманность, долго носимый план деятельнос­ти, а между тем они всего чаще вызывают признание виновного заслу­живающим снисхождения и даже его оправдание, а убийство из корыст­ных побуждений, ради ограбления считается всегда тяжким видом лишения жизни, хотя бы преступник и действовал в силу внезапного по­рыва.

Уложение 1845 г. в ст. 105 довольствовалось тем, что за деяние, учиненное с обдуманным заранее намерением, полагалась всегда высшая мера наказания, за то преступление положенного, если в законе не определено для случаев этого рода особой ответственности. Кроме того, по п. 1 ст. 129 мера наказания увеличивалась, чем более было умысла и обдуманности в действиях преступника, а поп. 5 ст. 134 наказание умень­шалось, если преступление было учинено вследствие раздражения, произ­веденного обидами, оскорблениями или иными поступками лица, которому виновный сделал или покушался сделать зло.

Данную точку зрения автора я не разделяю, так как, по моему мнению, необдуманность, порыв, кратковременное неконторлирование ситуации, что человеку присуще, не может конкурировать с хладнокровным вынашиванием жестокого плана.

Действовавшее уголовное уложение вовсе не упоминает об этих видах умысла в Общей части, предоставляя, таким образом, суду право принять во внимание обдуманность действий или аффектированное состояние ви­новного только при выборе меры наказания, если об этом не будет особых постановлений (на мой взгляд, это недостаток, пробел в законодательстве).

Таким образом, можно сделать вывод, что теоретические разработки юристов дореволюционной России были на достаточно высоком уровне, но, к сожалению, должным образом не нашли своего законодательного закрепления.

2. (b) Уголовное законодательство Советской России.

В постановлении Кассационного отдела ВЦИК «О подсудности революционных трибуналов» выделяются случаи, когда виновный «активно противодействует Рабоче-крестьянскому  Правительству или призывает других противодействовать ему путём неисполнения декретов и иных постановлений Советской власти, местной или центральной; явно игнорирует такие постановления и своими действиями затрудняет правильный ход работ в правительственных или общественных учреждениях или призывает к саботажу или организует таковой». От них постановление отличает случаи, «когда имеет место простое неисполнение или неподчинение постановлениям местных властей». Постановление различает также случаи, когда виновный «сообщением, распространением или разглашением явно ложных или непроверенных слухов путём печати, или в публичных собраниях, или в публичном месте могущих вызвать общественную панику или посеять недовольство или недоверие к Советской власти или отдельным её представителям, по неосторожности или с умыслом дискредитирует Советскую власть в глазах населения»...

В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 г.  в качестве «необходимого обобщения» обязали при определении наказания в каждом отдельном случае различать, совершено ли преступление лицом в сознании причинённого вреда или по невежеству и несознательности.

В ряде случаев уголовное законодательство первых лет революции общим образом упоминало об умышленности тех или иных действий. Уже в декрете СНК (Совета Народных комиссаров) от 16 ноября 1917 г. о роспуске Петроградской городской думы говорилось о предании суду виновных в умышленной порче или уничтожении городского имущества[9]... Определяя покушение, Руководящие начала по уголовному праву 1919 г. говорили о том, «совершивший выполнил все, что считал необходимым для приведения своего умысла в исполнение...». Следует, однако, заметить, что не только ни в одном из этих случаев не делалось попытки раскрыть содержание умысла, но и сама терминология не отличалась чёткостью. В декрете СНК от 29 января 1920 г. «О порядке всеобщей трудовой повинности» упоминалось, например, о «намеренной порче орудий труда и материалов»[10], а декретом ВЦИК от 20 марта 1920 г. к подсудности революционных военных железнодорожных трибуналов были отнесены «все виды умышленного и корыстного посягательства как на имущество железнодорожное, так и на вверенное дорогам для перевозки»[11]. Более того, иной раз законодатель придавал необходимости предотвращения серьёзного вреда настолько важное значение, что считал целесообразным в значительной мере или полностью уровнять случаи умышленного и неосторожного причинения. При этих условиях трудно сказать, что именно законодатель понимал в то время под умыслом, каким образом он отграничивал его от неосторожности и соотносил с целью, мотивом, заведомостью или «намеренностью» соответствующих действий. Положение дополнительно осложнялось тем, что в уголовном законодательстве того периода упоминания о субъективной стороне преступления вообще встречались довольно редко. Это можно объяснить тем, что развитие уголовного законодательства, принимаемого в молодой Советской республике, происходило не по линии выработки определений Общей части, а в форме издания и изменения положений Особенной части, однако, на мой взгляд, данная ситуация не может оправдывать действия законодателя, так как приводило к  применению необдуманного, и зачастую ненужного насилия,  а в конечном счёте к огромным жертвам. Всё сказанное, разумеется, не означает, что накопившийся за эти годы в области Особенной части законодательный материал совсем не поддавался обобщению. Напротив, такое обобщение имело место быть. Первое, что обращает на себя внимание, - это политическое, или криминологическое, деление преступлений на группы в зависимости от их направленности против основ нового строя или других интересов, целей или мотивов их совершения. Характерное стремление законодателя связывать деление преступлений по этим признакам с делением на соответствующие категории также самих преступников. При этом далеко не всегда деление преступлений на группы соответствует нынешним, отстоявшимся, «научно обоснованным» представлениям[12].

Так, А. Эстрин подчёркивает, что положения ст. 11 УК РСФСР 1922 года неизвестны Руководящим началам по уголовному праву РСФСР 1919 года. Указывая, что ст. 11 не делает различия меду умыслом и неосторожностью по наказуемости и что такое различие проводится лишь кое-где в Особенной части кодекса, А. Эстрин «для параллели» напоминает, что по Уложению 1903 г. одинаковая наказуемость неосторожных и умышленных деяний устанавливалась лишь в отношении проступков, тогда как преступления, совершённые по неосторожности, подлежали наказанию в особо указанных законом случаях[13].

Предложение об отсутствии прямой связи между определением умысла в УК РСФСР 1922 года и его пониманием в предшествующем законодательстве подтверждается также тем, что предпринимавшиеся в первые годы революции попытки кодифицировать законодательство приводили не к тому решению, которое давала ст. 11. Об этом свидетельствуют Руководящие начала 1919 года, а также проект Общей части УК РСФСР, подготовленный комиссией Общеконсультативного отдела НКЮ и опубликованный в 1920 году. Составители этого проекта положили в основу этого проекта «общие принципы, определяющие собой идеологию и практику законодательства, проведённого в жизнь революцией». Одним из выражений этого должно было быть, по их мнению, то, что «оттенки умышленности, неосторожности утрачивают значение факторов, направляющих наказание по заранее определённой линии; сохраняя некоторое значение признаков, свидетельствующих о характере личности, они перевешиваются анализом свойств преступного состояния деятеля, мотивами правонарушения и мотивами избранных средств»[14]. Поэтому общих положений об умысле и неосторожности, общих определений этих понятий в проекте не было.

На какой же основе возникло всё же общее определение умысла в ст. 11 УК РСФСР 1922 года?

Представляется, что этой основой была ст. 48 Уголовного уложения 1903 года, которая почитала преступное деяние умышленным «не только, когда виновный желал его учинения, но также, когда он сознательно допускал наступление последствия, обуславливающего преступность сего деяния». Ссылка на Уложение 1903 года, которую А. Эстрин привёл  «для параллели» при анализе ст. 11 УК РСФСР 1922 года, не была случайной.

Ясно видно, что между определением умысла в этих двух документах имелись существенные различия. Так, УК РСФСР делил умысел на виды в зависимости от отношения к последствиям и ничего не говорил об умысле при совершении формальных преступлений. Уложение же, как мы видели, выделяло «сознательное допущение» только применительно к последствиям, объявляя предметом желания само учинение преступного деяния. Поясняя эту особенность, редакционная комиссия в объяснительной записке подчёркивала, что «там, где преступность заключается в самом действии или в самом бездействии, виновный, сознавая, что он делает или не делает что-либо преступное, тем самым уже и желает преступного деяния; для него психологически невозможно отделить сознательно учиняемое или не учиняемое от нарушения запрета или веления закона; он может определяться в своей деятельности различными побуждениями, может преследовать различные цели, но он всегда с прямым намерением нарушает закон»[15].

Наряду с этим наличие сходства между двумя определениями очевидно. Оба они делят умысел на два вида. Оба они не связывают с этим делением какого-либо различия в квалификации или наказуемости преступлений, а скорее проводят таким путём внешние границы этого понятия (по формуле: «умысел - это не только…, но и...»). Деление умысла на виды проводится в УК РСФСР, как и в ст. 48 Уложения, с помощью терминов «желание» и «сознательное допущение», которые не встречались в советском уголовном законодательстве до 1922 года. Обращает на себя внимание преимущественно психологический характер обоих определений, который в ст. 11 УК РСФСР выражен даже сильнее, ибо в ней нет указания на «преступность деяния». Это объяснялось, по-видимому, тем, что в УК РСФСР само преступление не определялось как деяние, предусмотренное уголовным законом[16]; до включения же в определение умысла указания на отношение деятеля к общественно-опасному характеру деяния пока не дошло.

Как видно из приведённых примеров, законодатель и при построении весьма детализированных описательных диспозиций не проявлял большого интереса к субъективной стороне преступлений.

Таким образом, при подготовке первого советского уголовного кодекса задача заключалась не в том, чтобы «отмахиваться» от технико-юридических достижений Уложения, а в том, чтобы использовать их, когда это было целесообразно, уточняя используемые формулировки, таким, образом, чтобы, они соответствовали особенностям советского законодательства того периода. Одним из таких уточнений было, как мы видели, невключение в определение косвенного умысла указания на отношение к последствию, определяющему «преступность деяния».

Статья 10 УК РСФСР 1926 года воспроизвела эту формулировку, внеся в неё важное редакционное уточнение: «действовали умышленно, т.е. предвидели...». Как видно, и в том, и в другом документах умысел и неосторожность рассматривались, однако, не в качестве субъективного основания уголовной ответственности, а «всего лишь» как своего рода условие наказуемости преступлений. В этом нельзя не видеть отдаленного отзвука настроений, отчётливо выраженных за четыре года до этого проекта Общей части Комиссии общеконсультативного отдела НКЮ[17].

По мере развития событий эти настроения всё более выветривались. Поначалу эта эволюция, как часто бывает, выразилась в том, что формулировке статьи 10 УК РСФСР стали придавать смысл не сущий, а должный. В изданном в 1952 году учебнике Общей части тотчас же вслед за констатацией того, что «лишь при наличии умысла или неосторожности к лицу, совершившему общественно опасное действие, может быть применено наказание», подчёркивалось: «Установление субъективной стороны состава преступления... является необходимым условием правильной квалификации... и правильного осуществления задач социалистического правосудия»[18].

Последовавшие изменения законодательства свидетельствовали о том, что законодатель был склонен признать за субъективной стороной более фундаментальное, чем прежде, значение.

С одной стороны, в определении оснований уголовной ответственности, ранее отсутствовавшем в законодательстве, умысел и неосторожность были охарактеризованы как необходимая составная часть этих оснований. «Уголовной ответственности и наказанию, - устанавливает ст. 3 Основ 1958 г., - подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние».

С другой - законодатель уделил большее, чем до этого, внимание разработке самого определения умысла. Наиболее важным событием в этом отношении явилось включение в это определение (в ст. 8 Основ 1958 года) указания на сознание лицом общественно опасного характера своего действия или бездействия. В результате определение умысла включило, наконец, в свою орбиту формальные преступления. Однако эти изменения отнюдь не исчерпывают возможностей совершенствования законодательного определения умысла и далеко  не удовлетворяют необходимости в этом.

 

2. (c) Умысел в уголовном праве России по УК РСФСР 1960 г.

Статья 8 УК РСФСР 1960 г. определяет умысел через психологические понятия сознания, предвидения и желания: субъект сознает общественно опасный характер своего действия или бездействия, пред­видит его общественно опасные последствия и желает их (прямой умысел) или сознательно допу­скает (косвенный умысел) наступление этих по­следствий. Однако фактического деления умысла на прямой и косвенный в законе мы не наблюдаем.

По мнению Н. Иванова, профессора кафедры уголовного права ЮИ МВД РФ, традиционное подразделение умысла на интел­лектуальный и волевой моменты вызывает, одна­ко, возражения не только с позиций правоприменения, но и с точки зрения психологической кор­ректности их симбиоза[19].

Законодательное определение умысла ориентиро­вано на преступления с так называемым матери­альным составом. Чтобы доказать наличие умысла в действиях лица, правоприменитель должен установить, что субъект, в результате совершаемых им действий, предвидел возможность наступления общественно опасных последствий и желал их наступления или, по меньшей мере, сознательно допускал негативный результат своего поведения. Если данные обстоя­тельства не доказаны, тогда нет ни­каких оснований вменять лицу совершение умыш­ленного преступления. Между тем, уголовное за­конодательство предусматривает ответственность и за совершение преступлений с так называемым формальным составом, где последствия не явля­ются предметом доказывания, поскольку вынесе­ны за рамки состава. Так, клевета (ст. 130 УК) является оконченным прес­туплением в момент окончания действий вне за­висимости от наступления или ненаступления по­следствий, определить которые в целом ряде слу­чаев (клевета, оскорбление и т. п.) бывает весьма затруднительно или просто невозможно в связи с их многообразием.

Субъективная сторона преступлений с формаль­ным составом характеризуется, как правило, умыс­лом. Но законодательная формулировка умысла к таким преступлениям не может быть примене­на, поскольку последствия не являются признаком соответствующего деяния, а умысел ориентирован исключительно на объективированный во вне ре­зультат. Правоприменитель выходил из положе­ния с помощью искажения законодательного оп­ределения, игнорируя момент предвидения вовсе, а момент желания перенося с последствий на действия: субъект сознавал об­щественную опасность своего деяния и желал его совершить. Однако такое отношение правоприменителя к законодательным установлениям входит в явное противоречие со ст. 2 УК, содержание ко­торой не позволяют сомневаться в том, что нормы Общей части УК содержат принципы и общие по­ложения, относящиеся ко всем нормативным ус­тановлениям Особенной части. Н. Иванов считает, что,  квалифицируя преступления с формальным соста­вом как совершенные умышленно, правопримени­тель дискредитирует закон, игнорируя не только установленные в самом УК принципы и общие положения, но и конституционный принцип ответ­ственности исключительно в рамках закона[20].

Законодательная конструкция умысла заставля­ет правоприменителя искать различные ухищре­ния с тем, чтобы все его действия были законодательно обоснованными. И в том случае, если к подобным ухищрениям прибегает высшая судеб­ная инстанция, закон дискредитируется вдвойне. Так, разъясняя правила применения ст. 117 УК, Пленум Верховного Суда РФ в постановлении «О судебной практике по делам об изнасиловании» от 22 апреля 1992 г. указал: применяя закон об уголовной ответственности за изнасилование не­совершеннолетней или малолетней, судам следует иметь в виду, что квалификация этих преступле­ний по чч. 3 и 4 ст. 117 УК РСФСР возможна лишь в случаях, когда виновный знал или допускал, что совершает на­сильственный половой акт с несовершеннолетней или малолетней (п. 10).

Субъективная сторона изнасилования характе­ризуется, по общему правилу, прямым умыслом. При этом сознанием субъекта должен охватывать­ся, в частности, и возраст потерпевшей, с которой он насильственно вступает в половую связь, что касается допущения, то этот волевой момент умыс­ла относится лишь к последствиям и переносить его на квалифицирующие признаки незаконно. Другое дело, что умысел может быть неопреде­ленным: субъект с какой-то долей вероятности сознавал, что вступает в половую связь с несо­вершеннолетней или малолетней, не исключая при этом, что потерпевшая достигла совершеннолетия. В случае неопределенного умысла ответственность наступает по фактически содеянному. Такого ро­да квалификация не вызывала сомнений ни в тео­рии, ни на практике.

Существовавшая законодательная конструкция умысла была способна породить неадекватные решения и при квалификации преступлений с материаль­ным составом. Так, злоупотребление властью или служебным положением (ст. 170 УК) становилось преступлением лишь в том случае, если деяние причинило существенный вред государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан. С субъек­тивной стороны это деяние характеризовалось как умышленное, т. е. субъект сознает, что совершает общественно опасное деяние, выраженное в зло­употреблении властью или служебным положе­нием, предвидит, что в результате может насту­пить существенный вред, в частности, для государ­ственных интересов, и желает его наступления. Но если субъект желает причинить вред государст­венным интересам, то становилось проблематичным отграничение преступления, предусмотренного ст. 170 УК, от, например, вредительства (ст. 69 УК), тем более что наличие антигосударственной цели как неотъемлемый признак вредительства дока­зать не всегда просто. Акты вредительства зача­стую совершаются с корыстными целями при пол­ном безразличии к государственным интересам.  По мнению Н. Иванова, с точки зрения психологии, законодательная трактовка умысла не выдерживает критики[21]. Пси­хологи определяют сознание через термин «осоз­нание»: сознание предполагает обусловленное его социальной природой осознание отражаемых че­ловеческим мозгом процессов действительности. Однако не только отражение реалий внешнего мира составляет содержание сознания, но и осо­знание собственных субъективных возможностей, т. е. самосознание, выражаясь языком психологии. Сознание, таким образом, представляет собой зна­ние внешних и внутренних объектов, которые влияют на поведенческие реакции индивида, пре­вращаясь в мотив.

Мотив, в свою очередь, есть потребность, имею­щая свойство возрастать в том случае, если она остается неудовлетворенной. Следовательно, соз­нание, которое в рамках юриспруденции харак­теризует умысел, есть знание о детерминирующих поведение потребностях.

Воля, которая в законодательном определении умысла определялась термином «желание» или «сознательное допущение», представляет собой специфическую потребность и как таковая не рас­сматривается психологами в качестве одной из форм отражения действительности. В психологии считается, что воля, отражаясь в головном мозге, включается в сознание, осознается. В этой связи получается весьма оригинальная картина приме­нительно к трактовке умысла: субъект сознает общественную опасность своего поведения, соз­нает потребность в виде желания, которое им вла­деет и направляет все его поступки, и желает дей­ствовать. Такая совершенно ненужная тавтология способна вызвать лишь недоумение при конкрет­ной квалификации. Так, преступление, предусмот­ренное ст. 163 УК (незаконное занятие рыбным и другими водными добывающими промыслами), может быть совершено лишь умышленно. В каче­стве квалифицирующих признаков этого преступ­ления закон предусматривает, в частности, улов или убой ценных пород рыб или водных живот­ных. В ситуации, когда браконьер имеет намере­ние добыть именно такие породы рыб или живот­ных (сознает данное обстоятельство), уместно ли спрашивать его, желал ли он добыть именно цен­ные породы.

Характеризующий умысел момент предвидения связывается в юриспруденции с осознанием ха­рактера последствий и общего характера причин­ной связи между действием и результатом. Юри­сты не возражают против психологической трак­товки предвидения как знания о свойстве явления, которое приводит к результату.

Н. Иванов считает, что предвидеть, не сознавая невозможно. Предвидя наступление последствий, субъект осознает раз­витие причинной связи и характер возможного преступного результата. Следовательно, если пред­видение входит в состав сознания, нелепо выде­лять его наряду с сознанием в качестве необходи­мого элемента умысла. С данной точкой зрения нельзя не согласиться, однако профессор, на мой взгляд,  выпускает из виду одну небольшую деталь, а именно: сознавать и не предвидеть, возможно ли это ? На мой взгляд, – возможно. Как уже было сказано выше сознание - это отражение человеческим мозгом процессов действительности, а предвидение – осознание развития причинной связи и характера возможного преступного результата. Таким образом, теоретически, можно представить себе ситуацию, когда процессы действительности отражаются в головном мозге некоторого лица, однако, в силу каких-либо причин,  возможно чисто субъективных, отсутствует осознание развития причинной связи и характера возможного преступного результата. К сожалению, я не могу привести примера подобной ситуации в связи с тем, что даже практические работники встречаются с такими ситуациями крайне редко. Поэтому я считаю, что в ныне действующем Уголовном Законе определение умысла дано верно.

В теории уголовного права России того времени также суще­ствовала  система форм умысла, которая включает в себя умысел заранее обдуманный, внезапно воз­никший, реализованный, определенный и неопре­деленный.

Заранее обдуманный умысел характе­ризуется определенной тщательностью и предварительным анализом составляющих предполагае­мое преступление компонентов.

Внезапно возник­ший умысел, напротив, присущ аффектированным реакциям, детерминируемым бурно протекающи­ми в сознании импульсами-раздражителями.

Определенному умыслу присуща направлен­ность на достижение конкретного преступного результата, тогда как при неопределенном умысле годен любой результат, который может быть итогом его деяния.

Неопределенный умысел не нашел законода­тельной интерпретации, однако практическое зна­чение его установления заключается в правильной и объективной квалификации содеянного. Напри­мер, нанося удары, субъект сознает, что причиня­ет телесные повреждения, но не знает точно воз­можную степень их тяжести, одинаково принимая любой из возможных результатов. В данном слу­чае ответственность наступает по фактически со­деянному.

Признавая практический смысл разработанной в теории уголовного права системы форм умысла, следует заметить, что некоторые из разновидно­стей сознательной деятельности хотя и имеют важное значение для квалификации преступлений, но не основаны на законе, не нашли своего отражения в нём. Так, неопределенный умысел не имеет законодательно­го фундамента, и оперирование этим правовым термином на практике явилось нарушением ст. 2 УК РСФСР 1960 г., где заложены концептуальные положения, имеющие принципиальное значение для Уголовно­го кодекса в целом.

Теоретическая систематизация умысла имеет весьма важное практическое значение. Так, вне­запно возникший умысел учтён законодателем в качестве смягчающего вину обстоятельства в кон­струкции ст. 104 (умышленное убийство, совер­шенное в состоянии сильного душевного волне­ния) и в определенной мере ст. 105 УК (убийство при превышении пределов необходимой обороны),  а также в качестве обстоятельства, смягчающего ответственность (ст. 38 УК).

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что существовавшая трак­товка умысла в УК 1960 г., ли­шена практической целесообразности.

2. (d) Определение умысла в действующем уголовном законодательстве.

Для того чтобы дать характеристику умысла, необходимо дать понятие вины, формой которого он является. Вина же, входит в понятие субъективной стороны преступления, поэтому я начну раскрывать вопрос с этого элемента состава преступления.

Субъективная сторона преступления - это психическая деятельность лица, непосредственно связанная с совершением преступления. Содержание субъективной стороны преступления раскрывается с помощью таких юридических признаков, как вина, мотив, цель. Необходимо заметить, что эти признаки - самостоятельные психологические явления с самостоятельным содержанием, ни одно из них не включает в себя другого в качестве составной части. Однако, некоторые учёные (например, Дагель, Котов, Утевский, Кригер) считают, что мотив и цель входят содержание вины. Я же придерживаюсь точки зрения, что вина, мотив и цель - самостоятельные психологические явления, которые имеют самостоятельное содержание, юридическое значение каждого из них также различно.

Вина как определённая форма психического отношения лица к совершаемому им общественно-опасному деянию составляет ядро субъективной стороны преступления, хотя и не исчерпывает полностью её содержания. Вина - обязательный признак любого преступления. Но она не даёт ответа на вопросы, почему и зачем виновный совершил преступление. На эти вопросы отвечают мотив и цель, которые в отличие от вины являются факультативными признаками субъективной стороны преступления.

Особое место в субъективной стороне преступления занимают эмоции, то есть переживания лица в связи с совершаемым преступлением. Однако, эмоции, выражающие отношение к уже совершённому преступлению (удовлетворение или раскаяние и т. д.), не являются элементом психической деятельности, имеющей место в момент совершения преступления, и поэтому не могут служить признаком субъективной стороны. Но эмоции, сопровождающие подготовку преступления и процесс его совершения, тесно связанны с мотивами и могут входить в субъективную сторону преступления в некоторых случаях, предусмотренных законом (ст. 107 УК).

Уголовно-правовая наука исходит из того, что человек несёт полную ответственность за свои поступки только при условии, что он  совершил их, обладая полной свободой воли, понимаемой как способность принимать решения со знанием дела. Эта способность включает отражательно-познавательный и преобразовательно-волевой элементы, которые воплощены в уголовной категории вменяемости, являющейся предпосылкой вины, ибо виновным может признаваться только вменяемое лицо, т.е. способное отдавать отчёт своим действиям и руководить ими.

Элементами вины как психического отношения являются сознание и воля, которые в своей совокупности образуют её содержание. Таким образом, вина характеризуется двумя слагаемыми: интеллектуальным и волевым. По конкретному содержанию и соотношению указанных моментов отличают друг от друга как умышленные, так и неосторожные преступления, как таковые, так и определяемые в уголовном законе их разновидности. Эти особенности содержания и соотношения интеллектуального и волевого моментов и образуют формы вины - умысел и неосторожность (ч. 1 ст. 24 УК РФ). В свою очередь умысел подразделяется на прямой и косвенный (ст. 25 УК РФ), а неосторожность – легкомыслие и небрежность, описанные в статье 26 УК. Признать лицо виновным - значить установить, что оно совершило преступление либо умышленно, либо по неосторожности.

Умысел - это наиболее распространённая в законе и на практике форма вины. Из каждых десяти преступлений около девяти совершается умышленно. В ст. 25 УК впервые законодательно закреплено деление умысла  на прямой и косвенный.

Правильное установление вида умысла имеет разноплановое юридическое значение. Поэтому Пленум Верховного Суда  Р.Ф. в постановлении от 22 декабря 1992 года «О судебной практике по делам об умышленных убийствах» подчеркнул, что при назначении наказания в числе прочих обстоятельств суды обязаны учитывать вид умысла, мотив и цель преступления[22].

Преступление признаётся совершённым с прямым умыслом, если лицо, его совершившее, осознавало общественную опасность своего действия (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления (часть вторая ст. 25 УК).

Сознание общественно опасного характера совершаемого деяния и предвидение его общественно опасных последствий характеризуют процессы, протекающие в сфере сознания, и поэтому образуют интеллектуальный элемент прямого умысла, а желание наступления указанных последствий относится к волевой сфере психической деятельности и составляет волевой элемент прямого умысла.

 Сознание общественно опасного характера совершаемого деяния означает понимание его фактического содержания и общественного значения. Оно включает представление о характере тех благ, на которые совершается посягательство, то есть об объекте преступления, о содержании действия (бездействия), посредством которого осуществляется посягательство, а также о тех фактических обстоятельствах (время, место, способ, обстановка), при которых происходит преступление. Отражение всех этих компонентов в сознании виновного даёт ему возможность осознать объективную направленность деяния на определённые социальные блага, его вредность для системы существующих в стране общественных отношений, то есть его общественную опасность. Сознание общественной опасности деяния не требует специального доказывания по каждому конкретному делу, поскольку способность сознавать социальное значение своих поступков присуща каждому человеку на основе его жизненного опыта и приобретённых знаний.

Сознание общественной опасности деяния не следует отождествлять с сознанием его противоправности, то есть запрещённости уголовным законом. В подавляющем большинстве случаев лица, совершающие умышленные преступления, сознают их противоправность. Однако  УК  Р.Ф. 1996 года не включает сознание противоправности совершаемого деяния в содержание этой формы вины (хотя первоначально такое намерение у законодателя было, это видно из статьи об ошибке в уголовно-правовом запрете, содержавшейся в последнем варианте проекта УК). Поэтому преступление может быть признано умышленным и в тех (весьма редких) случаях, когда противоправность совершённого деяния не осознавалась виновным.

Предвидение - это отражение в сознании тех событий, которые произойдут, или должны или могут произойти в будущем. Поэтому под предвидением общественно опасных последствий следует понимать мысленное представление виновного о том вреде, который причинит его деяние общественным отношениям, поставленным на защиту уголовного закона. При прямом умысле предвидение включает:

во-первых, представление о фактическом содержании предстоящих изменений в объекте посягательства,

во-вторых, понимание их социального значения, то есть вредности для общества,

в-третьих, осознание причинно-следственной зависимости между действием или бездействием и общественно опасными последствиями (хотя опережающее сознание субъекта отражает не все детали, а лишь общий характер причинно-следственной зависимости)[23].

В одном из опубликованных судебных решений по конкретному делу указано, что осуждение  К. за умышленное убийство является необоснованным, поскольку «выстрел явился для него полной неожиданностью», что «в сложившейся ситуации он должен был и мог предвидеть возможность выстрела, а поэтому его действия следует рассматривать как убийство, совершённое по неосторожности, в результате преступно-небрежного обращения с оружием»[24]. В данном случае К. не осознавал причинно-следственной зависимости между своими действиями и смертью потерпевшего и не предвидел такого последствия, поэтому прямой умысел исключается.

В соответствии с законом (часть вторая статьи 25 УК) прямой умысел характеризуется предвидением возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий. Интеллектуальный элемент этого вида умысла включает, как правило, предвидение неизбежности наступления общественно опасных последствий. Лицо, намеренное причинить определённые последствия, убежденно в реальном осуществлении своих намерений, оно  опережающим сознанием отражает общественно опасные последствия в идеальной форме, то есть как уже наступившие, и, следовательно, представляет их себе как неизбежные. Лишь в отдельных случаях совершения преступления с прямым умыслом общественно опасные последствия предвидятся не как неизбежные, а лишь как реально возможные. Такая ситуация складывается, если избранный виновным способ осуществления преступления объективно способен с примерно равной степенью вероятности вызвать разноплановые последствия. Например, сбрасывая жертву из тамбура движущегося поезда, виновный понимает, что и смерть, и любой тяжести вред здоровью потерпевшего будут в зависимости от обстоятельств падения одинаково закономерным результатом этого преступления. В данном случае желаемое последствие (смерть) является закономерным, но не единственно возможным результатом совершённых действий, поэтому оно предвидится не как неизбежное, а как реально возможное последствие преступления.

Волевой элемент прямого умысла, характеризующий направленность воли субъекта, определяется в законе как желание наступления общественно опасных последствий.

Желание - это воля, мобилизованная на достижение цели, это стремление к определённому результату. Оно может иметь различные психологические оттенки. Желаемыми следует считать не только те последствия, которые доставляют виновному внутреннее удовлетворение, но и те, которые при внутренне отрицательном эмоциональном отношении к ним виновного представляются ему, тем не менее, нежными или неизбежными на пути к удовлетворению потребности, ставшей побудительной причиной деяния, его мотивом. Как признак прямого умысла желание заключается в стремлении к определённым последствиям, которые могут выступать для виновного в качестве либо конечной цели (убийство из ревности, мести), либо промежуточного этапа (убийство с целью облегчить совершение другого преступления), либо средства достижения цели (убийство с целью получения наследства), либо необходимого сопутствующего элемента деяния.

Законодательное определение прямого умысла ориентированно на преступления с материальным составом. Поэтому желание связывается в нём только с общественно опасными последствиями, в которых воплощён вред, причиняемый объекту. Однако большинство известных российскому законодательству преступлений имеют формальный состав, и последствия находятся за его пределами. В таких составах предметом желания являются сами общественно опасные действия (бездействие). Так, субъект клеветы, сознавая порочащий другое лицо характер ложных сведений, желает распространить именно ложные и позорящие другое лицо измышления. А субъект хулиганства, сознавая, что его действия грубо нарушают общественный порядок и выражают явное неуважение к обществу, желает совершить действия, обладающие именно такими свойствами. Следовательно, при совершении преступлений с формальным составом предметом желания являются действия (бездействие), которые по своим объективным свойствам обладают признаком общественной опасности независимо от факта наступления вредных последствий.

Косвенный умысел в соответствии с законом (часть третья статьи 25 УК) имеет место, если лицо, совершившее преступление, осознавало общественную опасность своего действия (или бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, и хотя и не желало, но сознательно допускало их либо относилось к ним безразлично.

Сознание общественно опасного характера деяния при косвенном умысле, по существу, не отличается от соответствующего элемента прямого умысла. Но характер предвидения общественно опасных последствий неодинаков при прямом и при косвенном умыслах.

   Предвидение неизбежности наступления последствий означает наличие не косвенного, а прямого умысла. Невозможно говорить о нежелании причинить вредные последствия, если человек мобилизует свою волю на совершение действий, которые заведомо повлекут указанные последствия. Так, в одном из решений высших судебных органов по конкретному уголовному делу указано, что подсудимый «совершил действия, которые заведомо для него должны были привести к смертельному исходу», и последствия в виде смерти потерпевших, таким образом, «явилось для него не только предвиденным, но и желанным результатом», следовательно, деяние «свидетельствует о наличии прямого умысла на лишение жизни»[25].

Напротив, косвенному умыслу свойственно предвидение только возможности наступления общественно опасных последствий. При этом субъект предвидит возможность наступления таких последствий как реальную, то есть считает их закономерным результатом развития причинной связи именно в данном конкретном случае. Косвенный умысел, да и вообще умысел, исключается, если субъект не распространяет возможность наступления вредных последствий на данный конкретный случай, то есть сознаёт закономерность наступления таких последствий в других аналогичных случаях. Практика высших судебных органов страны связывает именно с косвенным умыслом предвидение лишь возможности наступления общественно опасных последствий[26]. Итак, интеллектуальный элемент косвенного умысла характеризуется сознанием общественной опасности совершаемого деяния и предвидением реальной возможности наступления общественно опасных последствий.

Волевой элемент косвенного умысла  характеризуется в законе как отсутствие желания, но сознательное допущение общественно опасных последствий либо безразличное к ним отношение (часть третья статьи 25 УК). Сравнивая косвенный умысел с прямым, следует иметь в виду, что при косвенном умысле общественно опасное последствие - это побочный продукт преступных действий виновного, направленных к достижению иной цели, находящейся за рамками данного состава преступления. Виновный не стремится причинить общественно опасные последствия. Однако подчёркнутое законодателем отсутствие желания причинить вредные последствия нельзя понимать как их нежелание, стремление избежать их наступления (активное нежелание). Было бы неверным утверждать, что лицо, действующее с косвенным умыслом, относится к общественно опасным последствиям отрицательно, стремится к их наступлению. На самом деле сознательное допущение означает, что виновный вызывает своими действиями определённую цепь событий и сознательно, то есть осмысленно, намеренно, допускает развитие причинно-следственной цепи, приводящее к наступлению общественно опасных последствий. В отличие от нежелания - активного волевого процесса, связанного с отрицательным отношением к общественно опасным последствиям, сознательное допущение есть активное переживание, связанное с положительным волевым отношением к последствиям. Содержание воли, проявляемое в сознательном допущении, довольно близко по своей психологической сущности к желанию. Именно положительное, одобрительное отношение к последствиям сближает сознательное допущение с желанием, делает их разновидностями волевого содержания одной и той же формы вины.

Волевое содержание косвенного умысла может проявиться и в безразличном отношении к наступлению общественно опасных последствий. Оно, по существу, мало, чем отличается от сознательного допущения и означает отсутствие активных эмоциональных переживаний в связи с общественно опасными последствиями, реальная возможность наступления которых отражается опережающим сознанием виновного. В этом случае субъект причиняет вред общественным отношениям, что называется, «не задумываясь» о последствиях совершаемого деяния, хотя возможность их причинения представляется ему весьма реальной.

Косвенный умысел встречается в законодательстве и в реальной жизни значительно реже, чем прямой. Он невозможен при совершении преступлений с формальным составом, в преступлениях, состав которых включает специальную цель деяния, при покушении на преступление и приготовлении к преступлению, при сознании неизбежности наступления общественно опасных последствий, а также в действиях организатора, подстрекателя и пособника.

И прямой и косвенный умыслы являются разновидностями одной и той же формы вины, поэтому между ними много общего. Интеллектуальный элемент обоих видов умысла характеризуется сознанием общественной опасности совершаемого деяния и предвидением его общественно опасных последствий. Общим для волевого элемента прямого и косвенного умысла является положительное, одобрительное отношение к наступлению предвидимых общественно опасных последствий. Тем не менее, речь идёт о различных видах умысла, каждый из которых имеет свои особенности.

Различие между прямым и косвенным умыслом по содержанию интеллектуального элемента состоит в неодинаковом характере предвидения последствий. Если прямой умысел характеризуется предвидением, как правило, неизбежности, а иногда реальной возможности наступления общественно опасных последствий, то косвенному умыслу присуще предвидение только реальной возможности наступления таких последствий. Но основное  различие между прямым и косвенным умыслом заключается в том, что волевое отношение субъекта к последствиям проявляется в различных формах. Положительное отношение к ним при прямом умысле выражается в желании, а при косвенном умысле - в сознательном допущении либо в безразличном отношении.

Деление умысла на прямой и косвенный, основанное на различиях в их психологическом содержании, помимо чисто теоретического, имеет немалое практическое значение. Строгое разграничение обоих видов умысла необходимо для правильного применения ряда уголовно-правовых институтов (приготовление, покушение, соучастие и др.), для квалификации преступлений, законодательное описание которых предполагает только прямой умысел, для определения степени вины, степени общественной опасности деяния и личности виновного, а также для индивидуализации уголовной ответственности и наказания.

Помимо деления умысла на виды в зависимости от особенностей их психологического содержания, теория и практика уголовного права знают иные классификации видов умысла. Так, по моменту возникновения преступного намерения умысел подразделяется на заранее обдуманный и внезапно возникший.

Заранее обдуманный умысел характерен тем, что намерение совершить преступление осуществляется через более или менее значительный промежуток времени после его возникновения. Во многих случаях заранее обдуманный умысел свидетельствует о настойчивости, а иногда и об изощренности субъекта в достижении преступных целей и, следовательно, заметно повышает опасность как преступления, так и самого виновного. Но опасность деяния и его субъекта не всегда повышается при заранее обдуманном умысле. Сам по себе момент возникновения преступного намерения - обстоятельство в значительной мере случайное и, по сути, не может оказать существенного влияния на степень опасности деяния. Гораздо важнее те причины, по которым виновный реализовал свой замысел не сразу. Если это объясняется его нерешительностью, внутренними колебаниями, отрицательным эмоциональным отношением к преступлению и его результатам, то заранее возникший умысел ни в коей мере не опаснее, чем внезапно возникший. Но иногда разрыв во времени между возникновением и реализацией умысла обусловлен особой настойчивостью субъекта, который в это время готовит способы и средства для совершения деяния, обдумывает план осуществления преступного намерения, пути преодоления возможных препятствий, способы сокрытия преступления и т.д. Нередко заранее обдуманный умысел свидетельствует об особом коварстве виновного или об изощрённости способов достижения преступной цели, которые могут проявляться в применении хитроумных ловушек для доверчивой жертвы, в использовании для достижения преступной цели других лиц, не сознающих своей роли в совершаемом преступлении, в применении взрывных устройств, срабатывающих при вскрытии «посылки», в использовании поддельных документов или формы работников милиции при мошенничестве и тому подобное. При таких обстоятельствах заранее обдуманный умысел повышает опасность деяния и личности виновного, поэтому он опаснее внезапно возникшего умысла.

Внезапно возникшим является такой вид умысла, который реализуется в преступлении сразу же или через незначительный промежуток времени после его возникновения. Внезапно возникший умысел может быть простым и аффектированным.

Простым внезапно возникшим умыслом называется такой умысел, при котором намерение совершить преступление возникло у виновного в нормальном психическом состоянии и было реализовано сразу же или через незначительный промежуток времени после возникновения.

Аффектированный умысел характеризует не столько момент, сколько психологический механизм возникновения намерения совершить преступление. Поводом к его возникновению являются неправомерные или аморальные действия потерпевшего в отношении виновного или его близких. Они внезапно или под влиянием длительной психотравмирующей ситуации вызывают у субъекта сильное эмоциональное волнение, существенно затрудняющее контроль над волевыми процессами. В преступлениях, совершённых с аффектированным умыслом, меньше проявляется антисоциальная установка личности, а больше - влияние ситуации как внешнего повода для совершения преступления. Этим и обусловлено смягчение наказания за преступление, совершённое с аффектированным умыслом.

По психологическому содержанию и заранее обдуманный, и внезапно возникший умысел может быть как прямым, так и косвенным.

В зависимости от степени определённости представлений субъекта о важнейших фактических и социальных свойствах совершаемого деяния умысел может быть определённым (конкретизированным) или неопределённым (неконкретизированным).

Определённый (конкретизированный) умысел характеризуется наличием у виновного конкретного представления о качественных и количественных показателях вреда, причиняемого деянием. Если у субъекта имеется чёткое представление о каком-то одном индивидуально-определённом результате, умысел является простым определённым.

Альтернативный умысел - это такая разновидность определённого умысла, при котором виновный предвидит примерно одинаковую возможность наступления двух или большего числа индивидуально-определённых последствий. Преступления, совершаемые с альтернативным умыслом, следует квалифицировать в зависимости от фактически причинённых последствий. Так, лицо, наносящее проникающее ножевое ранение в грудь, действует с альтернативным умыслом, если с равной долей вероятности предвидит любое из двух возможных последствий: смерть или тяжкое телесное повреждение. Его действия должны квалифицироваться как умышленное причинение тех последствий, которые фактически наступили (если, разумеется, не было умысла именно на лишение жизни).

Неопределённый (неконкретизированный) умысел характеризуется тем, что у виновного имеется не индивидуально-определённое, а обобщённое представление об объективных свойствах деяния, то есть он сознаёт только его видовые признаки. Например, нанося сильные удары ногами по голове, груди и животу, виновный предвидит, что в результате будет причинён вред здоровью потерпевшего, но не сознаёт размера этого вреда, то есть степени тяжести телесных повреждений. Подобное преступление, как совершённое с неопределённым умыслом, следует квалифицировать как умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, который фактически наступил.

3. Заключение.

Изучение умысла  имеет для меня  как  для будущего правоприменителя большое значение,  например,   в  вопросах квалификации преступления, так как чтобы установить умышленную форму вины необходимо выявить признаки прямого или косвенного умысла (разновидности данной формы  вины).  Ряд преступлений совершается только с прямым умыслом, обязательным признаком которых является цель преступления. В этом случае отсутствие признаков прямого  умысла  не  позволяет привлечь лицо к уголовной ответственности. Приготовление и покушение на преступление возможно при наличии прямого умысла.

Таким образом, подводя короткий итог вышеизложенному можно сказать что, умысел является наиболее распространённой и в законе и на практике формой вины. В соответствии с ч. 1 ст. 25 УК РФ «преступлением, совершённым умышленно, признаётся деяние, совершённое с прямым или косвенным умыслом». Различаются прямой и косвенный умысел между собой по содержанию интеллектуального и волевого элементов (признаков).

Прямой умысел имеет место в случае, если лицо, его совершившее, осознавало общественно опасный характер своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления (ч. 2 ст. 25 УК РФ).

Под косвенным умыслом понимается, что лицо, совершившее преступление, осознавало общественно опасный характер своих действий (бездействия), предвидел возможность наступления общественно опасных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично (ч. 3 ст. 25 УК РФ).

Интеллектуальный элемент умысла образуют процессы, протекающие в сфере сознания. У прямого и косвенного умыслов он почти всегда совпадает, его образуют осознание лицом общественно опасного характера своего действия или бездействия и предвидение его общественно опасного последствия. Различие состоит только в том, что при прямом умысле субъект предвидит как неизбежность наступления вредных последствий, так и возможность или вероятность их наступления; при косвенном умысле лицо предвидит лишь возможность или вероятность наступления вредных последствий.

Основное различие прямого и косвенного умысла заключается в волевом моменте, характеризующем направленность воли субъекта. При прямом умысле субъект желает наступления преступного результата, тогда как при косвенном умысле субъект либо безразлично относится к вредным последствиям своего деяния, сознательно допуская их наступление («преступное безразличие»), либо субъект не желает наступления преступного результата, однако ради достижения другой желаемой цели мирится с ним, допускает его.

Кроме основных двух видов умысла, указанных в законе, в теории уголовного права выделяются и иные виды (подвиды) умысла, с которыми сталкиваются правоохранительные органы при расследовании и судебном рассмотрении дел. По условиям формирования различают заранее обдуманный, внезапно возникающий и аффектированный умысел, а в зависимости от предвидения субъектом последствий своих действий – определённый и неопределённый умысел.

Основываясь на данном материале можно составить следующую схему:

Таким образом, написание курсовой работы по данному вопросу дало мне возможность более детального и глубокого изучения одного из институтов уголовного права. В случае необходимости я смогу оказать помощь своим коллегам в рассмотрении субъективной стороны при квалификации преступлений.

Список литературы:

1. Бюллетень Верховного Суда  Р.Ф. 1992 г. № 2.

2. Дагель П. С., Михеев Р. И. «Теоретические основы становления вины», Владивосток 1975 г.

3. Здравомыслов Б.В. «Уголовное право России», М., Юристъ, 1996.

4. Злобин Г.А., Никифоров Б.С. «Умысел и его формы», М.,1972.

Иванов Н.  «Умысел в уголовном праве России»,  Российская юстиция

№ 12, 1995.

5. Рарог А. И. «Вина в советском уголовном праве»,

6. Таганцев Н.С. «Русское Уголовное право», М., Наука. 1994.

7. УК РСФСР 1960 г.