- Давеча ехала я в электричке. За мной в почти пустой вагон вошла смуглая тётка, повязанная пуховым платком и с большой коробкой на тележке. Присела напротив хода, ко мне спиной. Всю дорогу лузгала семечки, и я еще удивилась ее сноровке: такая, пожалуй, за день цельный мешок переработает!

Когда вскоре я пошла к выходу, обомлела: мать моя женщина! Сиденья и пол вокруг пассажирки были густо усыпаны шелухой. А она невозмутимо встала, отряхнулась и, подхватив тележку, покатила ее в тамбур. Я показала ей на замусоренный пол. Тетка, оказавшаяся совсем еще молодой, отмахнулась – не грубо, а, наоборот, улыбаясь золотом зубов: «Это не я, здесь уже так было».

Спорить было некогда, поезд тормозил. Но на платформе я ее все же остановила: «Это свинство, людям после вас убирать!».

Любительница семечек отставила тележку и притворно заохала: «Ну надо же! Разве вы за мной убирать будете? Убирают наши, которые целыми днями подъезды моют, а ночью вагоны вычищают. Это киргизы, что ли, писают на лестницах и бутылки в вагонах оставляют? Вы сами-то не пойдете сюда работать. И дети ваши не пойдут. А наши бросают дома детей и едут в Москву за русскими убирать. Потом вспоминать будут, как гнулись перед вами. Дружбы не ждите! Я русский язык детям преподавала, а теперь не хочу, чтобы они приезжали сюда и слышали, что про них говорят…».

Развернулась и покатила свою тележку.

У меня, ить, было что возразить, но я не побежала за ней. Она твердо уверена, что в судьбе ее страны виновата Россия. А мы-то всю жизнь гордились тем, что помогаем развиваться братским народам!

Шла и вспоминала, как наш дворник Эркен показывал снимки, которые прислал ему брат: «Он женился, четыреста человек гостей было. «Мерседес» ему подарили, шестьдесят баранов. Я тоже вернусь и женюсь. Дом у меня уже есть, отец за ним смотрит. Машину гости подарят».

Вот те на! А мы-то считали, что бедный 23-летний Эркен с раннего утра и без выходных машет метлой, чтобы прокормить оставшуюся под Ошем семью! Думали: неспокойный регион, бои, волнения. Сочувствовали, подкармливали парня пирожками, одежду кое-какую ему справляли…

Оказалось, Эркен из зажиточной семьи. У отца двухэтажный дом, больше тысячи баранов, а у самого Эркена мало – только сто. Зато такой же особняк с большим садом. К нам он приехал заработать на свадьбу. Калым заплатить за невесту. На родине работа тоже имеется, но платят гроши. А здеся хучь и тяжело, зато прибыльно. По их меркам, конечно. И что, спрашиваю, остальные тоже из богатых семей? Да, говорит, в соседнем доме дочка большого бая подъезды моет. А сейчас еще приедут. Мол, узбеков мы прогнали, освободились их дома, магазины, которые они держали. Можно выкупить, открыть свое дело. А что здеся с утра до вечера в грязи да мусоре, так за такие деньги можно потерпеть. Невеста ждет, гордится им.… Женится – сюда не вернется, отец не пустит. Хочет, чтобы Эркен вместе с братом поставками баранины занялись.

Теперь, после того как поговорила с женщиной из электрички, задумалась: а что мы знаем об иностранных рабочих? Ведь энто на самом деле не безликая человеческая масса, к которой многие из нас относятся снисходительно или просто ее не замечают. В энтой среде, вишь, есть свои богатеи. Они тут безропотно листья в мешки сгребают, а в жилах течет байская кровь. Или та образованная женщина в электричке - мусорит, зная, что кто-то из земляков, но ступенькой ниже, опосля подметёт. Ну, а мы, по ее разумению, тоже мало уважая труд уборщиц, находимся вообще тремя этажами ниже: и сорим, и сами же брезгуем веником махать.… Презирает!

И поди разбери, кто кого в энтих отношениях использует. Наверное, надо голову мэра иметь, чтобы в них разобраться. Прежняя башка, вишь, не справилась. Или, наоборот, во всём давно и умело разобралась?