Кризис элиты – явление не российское, а мировое
В последнее время много людей обсуждают проблемы российской власти, хотя, по большому счету, это не совсем правильно. Обсуждать нужно не власть, а элиту, поскольку проблемы – именно у нее. Около 10 лет она захватывала власть и формировала свой состав, затем консолидировала ситуацию, выбрав наиболее удобные для себя форму власти и политическое устройство. В общем, пустяки, дело житейское... Но затем, буквально пару лет назад, начались проблемы. Они общеизвестны, повторять их не стоит, но можно отметить одно крайне важное обстоятельство: российская элита категорически не готова (во всяком случае, в своем нынешнем составе и форме) принимать какие-то решительные шаги по изменению социально-политической модели в стране. С принципиальным изменением своего статуса, разумеется.
Проблема с выборами отражает именно эту ситуацию. Общество не очень волнуют собственно результаты выборов: оно прекрасно понимает, что Кремль может достаточно эффективно манипулировать Думой практически любого состава, что было хорошо продемонстрировано в 90-е годы. Голосование против «Ь» было связано с тем, что российское общество недовольно сложившейся ситуацией, и в такой форме оно дало понять, что нужно принять какие-то реальные меры. Ответная фальсификация, которая была совершенно не нужна ни премьеру с правительством, ни президенту, продемонстрировала обществу, что элита в целом ничего менять не просто не хочет, но и категорически отказывается. А это значит, что масштаб давления общества, в т. ч. на президентских выборах, усилится, могут также меняться и формы этого давления.
Это, в свою очередь, создает серьезные проблемы уже для власти, которая, конечно, понимает, что она теоретически поставлена именно элитой, но, с другой стороны, становится ее заложницей в данной конкретной ситуации. Что только усугубляется наличием внешнего фактора, который, что бы там кто ни говорил, все-таки не является причиной общественного возмущения. Отметим, что позиция власти представляется крайне сложной: уровень подготовки и реализации выборов показал, что качество госаппарата невероятно снизилось. В то же время его серьезное реформирование будет сегодня воспринято как всей элитой, так и обществом как начало тех самых изменений, которые требует общество и против которых так отчаянно борется элита. Со всем отсюда вытекающим противодействием со стороны элиты.
При этом нужно еще понимать, что не очень ясно, «где кончается полиция и начинается Беня Крик», т. е. где в нашей стране проходит граница между «вообще» элитой и властью. Понятно, что Путин и Медведев – это почти чистая власть, но дальше начинаются большие сложности. Я специально не делаю здесь уточнений, поскольку интуитивно, в общем, все более или менее понятно, а строгие определения (если их вообще можно дать) только запутают вопрос.
Вариантов развития событий много, причем для каждого есть исторические аналогии. Но самый главный вывод можно сделать уже сейчас: сохранить ту конфигурацию элиты, которая сложилась в нашей стране в 90-е годы, невозможно. Не только по субъективным причинам, но и по сугубо объективным: под это просто нет экономического ресурса. А значит, нужно придумать и реализовать новую концепцию, тот самый «образ будущего», который отсутствовал у всех наших партий, которые играли в выборы. И если власть хочет остаться властью и стать частью новой элиты, то она должна сама придумать и вменить обществу такой образ. А если нет – то ей можно только посочувствовать. Отметим, кстати, что пока власть такой задачей себя явно не обременила.
Собственно, на этом можно было бы и закончить, если бы не один в некотором смысле забавный момент. Дело в том, что именно та же самая проблема сегодня имеет место на Западе. Акция «Оккупируй Уолл-стрит» – это в некотором смысле полный аналог «стояния на Болоте»: и то, и то есть мирное предложение со стороны общества к элите несколько изменить конфигурацию их отношений и, так сказать, «потесниться на Олимпе» и поделиться ресурсом. И точно так же, как у нас, западная элита отвечает категорическим отказом.
Причин тут может быть несколько. Мне кажется, что главная состоит в том, что в 1960-80-е гг., в рамках «противостояния двух систем», на Западе сильно ослабили общественный и государственный контроль над своей финансовой элитой. К этому были причины, особенно с начала 80-х годов, когда именно эмиссия стала основным механизмом повышения уровня жизни населения, что в конце концов и привело к гибели СССР и всего советского проекта. Однако финансовая элита получила за счет этого колоссальные привилегии, с которыми сегодня совершенно не собирается расставаться. Ну просто категорически. Я много писал о том, какие именно, так что повторяться тут не буду.
Более того, в рамках противоборства двух систем они еще создали язык описания мира (не только экономики, но и социальных систем, государства, истории и т. д., и т. п.), который в принципе не предусматривал возможности разрушения и конца нынешней системы. А значит, на этом языке невозможно описать сегодняшние проблемы, что мы, в частности, видим по тотальной импотенции современной мейнстримовской экономической мысли.
Отметим, что в нашей стране языка описания мира сегодня нет вообще. От марксистского языка (который, отметим, был полным аналогом современного западного и комплексно описывал весь мир, так сказать, со дня его сотворения) мы отказались, а западный нас тоже не очень устраивает, поскольку современная российская элита и ее методы управления выглядят на этом языке не совсем красиво. Что, собственно, и является одной из основных причин и уж точно главным основанием того самого внешнего давления, которое так раздражает наши элиты.
И вот в этом месте возникает любопытная коллизия: а что, если попытаться разработать новый, единый язык нового описания мира? Если это сделать, то главная задача нашей элиты с начала 60-х годов – «слиться в экстазе» с элитой западной, осуществить на практике проект «конвергенции», – будет, в общем, решена однозначно. Да, значительная часть нашей нынешней элиты (как и, впрочем, современной западной элиты) в эту новую элиту просто не войдет. Ну никак. Но те, кто начнут и осуществят этот проект, войдут точно.
При этом есть и другие варианты. Например, что мы такой язык разработаем, а они – нет. Или наоборот. Или мы разработаем два разных языка… Их можно много обсуждать (я про это еще напишу как-нибудь), но вот тот уникальный случай, который сегодня образовался (отметим, что до сегодняшнего дня никакой реальной возможности конвергенции не было и в помине, что бы там кто ни хотел, что у нас, что на Западе), можно было бы поизучать и подробнее. И, быть может, даже попытаться реализовать. Потому что кто знает, как долго будет существовать это «окно возможности»?..
