Не энергетическая и не «сверх»

С середины нулевых годов идея «энергетической сверхдержавы» легла в экономическое обоснование генерального курса государства на органичное встраивание России в пул западных и ориентированных на Запад государств и таким образом разрослась до масштабов официальной доктрины

Советские марксисты в своё время утверждали: экономическое устройство есть базис общества, а идеология, мораль и политический режим суть надстройки над ним. При всей заезженности и отчасти вульгарности этой формулы она несёт здравый посыл. Развитая и процветающая экономика не только определяет конфигурацию политической системы, но и придаёт ей прочность, тогда как исчерпавшая свой ресурс – превращается в источник кризисов и потрясений.

В постсоветской России, при всём заигрывании высших властей с символами советской эпохи, реальная (пусть даже и сугубо остаточная) приверженность марксистскому подходу при оценке социально-политических реалий по умолчанию рассматривается как крамола. Не станем сейчас уходить в поиск причин подобного отношения (в условиях господства класса сырьевой олигархии оно видится вполне естественным). Отметим лишь, что официозное экспертное сообщество, зацикленное на обсуждении перспектив чуть ли не личной унии между Путиным и Трампом, важнейшую новость о согласовании структурами ЕС плана полного отказа от российских энергоносителей не позднее осени 2027 г. встретило гробовым молчанием. Оно и понятно: наши европейские противники этим решением забивают последний гвоздь в крышку гроба “энергетической сверхдержавы” – главного геополитического проекта всей путинской эпохи. С настоящего момента отказ даже от и так уже крайне ограниченного импорта энергоносителей из РФ – вопрос на Западе решённый. Бывшие “партнёры” выскальзывают из ловушки, в которую когда-то надеялся их поймать президент РФ.

Что это означает для России на практике?

“Энергетическая сверхдержава”, напомню – это не просто пропагандистский аналог морфия, которым политтехнологи закалывали народ ради облегчения фантомных болей, идущих из эпохи СССР.

И не просто экономическая концепция, возникшая в условиях засилья олигархов-сырьевиков внутри РФ и благоприятной ценовой конъюнктуры на внешних рынках.

С середины нулевых годов идея “энергетической сверхдержавы” легла в экономическое обоснование генерального курса государства на органичное встраивание России в пул западных и ориентированных на Запад государств и таким образом разрослась до масштабов официальной доктрины, дававшей (с позиций правящих верхов, разумеется) ответ на вопрос о месте РФ в мире.

Не станем излишне очернять её авторов – данная доктрина по своему замыслу всё-таки не была тождественна банальному компрадорству.

Во-первых, баснословные доходы от продажи сырья планировалось пустить на преодоление ельцинской разрухи (и в плане повышения уровня жизни населения, стимулирования потребительского спроса, создания условий для комфортной жизни в городах преодолеть удалось действительно многое).

Во-вторых (и это главное!), ставка на экспорт энергоёмких ресурсов делалась ради достижения жёсткой взаимозависимости: между Россией, продающей Западу жизненно необходимые ему нефть, газ и иное сырьё, и Западом, впускающим ради этого посткоммунистическую РФ в свой элитный клуб.

Ход событий на международной арене последних 15–20 лет заставляет предположить, что по мере нарастания противоречий между западным миром и РФ вторая составляющая доктрины начинала всё больше превалировать над первой. Верхи России, видимо, всерьёз рассчитывали удержать “партнёров” при помощи замахов “энергетической дубиной” в неких рамках – и таким образом обеспечить достижение крупных внешнеполитических целей даже при деиндустриализированной экономике и отнюдь не сверхдержавных показателях доли РФ в мировом ВВП.

Временами что-то, напоминающее поступь если не “сверх”, то просто суверенной державы действительно просматривалось. В 2008 г. Россия отстояла от науськанной Западом Грузии наших союзников в Южной Осетии. В 2014 г. вернула Крым. В 2015 г. помогла Асаду в Сирии отбиться от ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ – прим. ред.).

Однако испытания временем “энергетическая сверхдержава” не выдержала, и с 2022 г. мы наблюдали уже её конвульсии. СВО провело рубежную черту. С ее началом ни о каком встраивании в Запад и прочем “партнёрстве” с ним речь объективно идти уже не могла.

Воздержимся сейчас от обличения “побочных” негативных последствий длительной приверженности ложной доктрине, хотя окончательное утверждение сырьевой олигархии в качестве правящего класса, вечная двусмысленность в отношениях с внешними противниками, являющимися одновременно партнёрами в торговле, распространение духа потребительского гедонизма на широкие слои населения и на государственный аппарат очень дорого обходятся стране.

Укажем на коренную ошибку, из-за которой рухнул весь амбициозный проект в целом.

Его разработчики упустили из виду (или не хотели учитывать изначально) ключевое обстоятельство. Экономика, основанная пусть и на энергоёмких, но всё равно природных ресурсах (таковая окончательно оформилась в России при Путине), и экономика, имеющая фундаментом высокотехнологичную промышленность (таковая существует в ведущих государствах Западной Европы), изначально не равнозначны, поскольку производимые ими продукты требуют применения качественно разных технологий, имеют разную стоимость и разную потребительскую ценность. Что, в свою очередь, заведомо исключает взаимодействие между государствами производственников и государством сырьевиков на равных началах в сколько-нибудь долговременной перспективе. Равенство возникает между равными, но экономически равной лидерам Запада постсоветская Россия не была, и ставка государства на экспорт нефтегазового сырья на деле не приближала, а лишь отдаляла его от круга ведущих стран.

Здесь можно вспомнить спор второй половины XIX в. между марксистами и последователями анархизма. Анархическую идею о якобы возможной федерации свободных самоуправляющихся и хозяйственно разнородных коммун Маркс и марксисты заслуженно критиковали как утопическую, прибегая, в том числе, и к сугубо экономическим аргументам. Разные типы хозяйственной деятельности неизбежно приведут к разному уровню развития и соответственно не к свободе и равенству, а к ужесточающейся иерархии, в условиях которой коммуны, обладающие промышленностью, даже посредством прямого товарообмена легко подчинят себе коммуны, живущие архаичным аграрным укладом.

Западные лидеры, безусловно, не марксисты, а Путин совсем не похож на анархиста-бакунинца, однако оценить по достоинству значение промышленности для жизнеспособности государства он не смог. Не пожелал увидеть принципиальной разницы между добычей газа и нефти (то есть деятельностью в основе своей примитивной, не придающей ускорения ни научно-техническому развитию, ни социальному прогрессу) и современным индустриализмом, который пусть и сократил потребность в численности занятых на производстве рабочих рук, но зато насытил его техническими инновациями и общий вектор движения вперёд (от примитивных форм хозяйствования – к сложным) сохранил.

Приверженность двум разным, расходящимся направлениям экономической деятельности приводит и к разнице в уровне политических возможностей. Удержавший большую часть своего изначально гигантского промышленно-производственного потенциала Запад изыскал–таки способ избавления от российской газовой зависимости, а вот преимущественно сырьевая постсоветская Россия, потеряв европейский рынок и не сумев пока толком компенсировать потери за счёт китайского, утратила шансы взять экономическими ходами в гибридной войне неприятеля за горло.

На фоне этой безрадостной картины звучавшие ещё недавно из каждого утюга хвастливые “пророчества” о будто бы скором “замерзании” Европы без российского газа и – как следствие – её политической капитуляции перед РФ видятся демонстрацией откровенного скудоумия. Европа, не имеющая в своей новейшей истории аналогов нашей деиндустриализации и перестроечно-ельцинского погрома, технично опрокинула расчёты строителей сверхдержавы исключительно за счёт экспорта энергоресурсов. И продолжает навязывать нам проекты соглашений, фиксирующих фиаско РФ в деле денацификации и демилитаризации Украины.

Масштабы неудачи, постигшей российские верхи, ни скрыть, ни замолчать не удастся. Даже если о ней и не будут писать и говорить в официозных СМИ (а обсуждать в подробностях её точно не будут), последствия общество ощутит: внешнее, а затем и внутреннее положение России будет неуклонно ухудшаться с труднопредсказуемыми последствиями.

Значительная часть общества, вероятно, на первых порах отреагирует на известие об отказе Европы от экспорта российского газа эмоционально: выражением радости по поводу полного разрыва торговых отношений с врагами. Но вопрос о том, имеется ли на сегодня у России готовая и действенная альтернатива потерпевшей банкротство модели, остаётся без ответа.

“Энергетическая сверхдержава” не состоялась. Что в таком случае должно возникнуть взамен неё?

Причём возникнуть не только в области организации экономики, но и в области общественно-политического устройства, которое в своё время возводилось именно над сырьевым фундаментом.

Верить в “стабилизацию” теперь бессмысленно. Ведь когда разрушается сам фундамент, неизбежно “плывёт” и вся постройка. Ни усилиями пропаганды, ни массовым запретительством её не удержишь.