Вячеслав Кеворков
Недавно издательство «Совершенно секретно» опубликовало книгу Вячеслава Ервандовича Кеворкова «Исповедь перед казнью», в которой раскрываются многие неизвестные подробности знаменитого «Дела врачей». В.Е. Кеворков - писатель, генерал-майором КГБ, руководитель регионального бюро ИТАР-ТАСС в Германии, Австрии и Швейцарии – большую часть времени проводит в Германии. Тем не менее, корреспонденту портала «KM.Литература» удалось задать В.Е. Кеворкову несколько вопросов во время его краткого пребывания в России.
KM.RU: Вячеслав Ервандович, Вас привело в Комитет государственной безопасности?
Вячеслав Кеворков: Во время Великой отечественной войны я был мобилизован в армию, служил в Главном разведывательном управлении, а впоследствии закончил Военную академию. Когда моя учеба подходила к концу, арестовали Берия и, как следствие, в Госбезопасности была произведена «чистка» кадров. Чтобы заполнить кадровый «вакуум», весь наш курс, сто человек, выстроили и скомандовали: «Напра-во, пойдете работать в КГБ», - спрашивать о предпочтениях тогда было не принято. Мы все были разочарованы, поскольку уже считали себя военными атташе, а когда на Лубянке сообщили, что нас берут на должность старших оперуполномоченных, мы даже обиделись – решили, что нас разжаловали в простые милиционеры. Однако деваться было некуда, поскольку распоряжение ЦК имело силу закона.
KM.RU: В основу книги «Исповедь перед казнью» легли воспоминания Ивана Ивановича Елисеева, и его осведомленность поражает. Расскажите, пожалуйста, об этом человеке.
В.К.: Иван Иванович Елисеев возглавлял юридический отдел Комитета государственно безопасности, созданный с приходом Андропова. Я всегда испытывал к Ивану Ивановичу как профессионалу большой респект, а впоследствии мы стали близкими друзьями и продолжали поддерживать отношения уже после того, как мы оба оставили работу в Комитете.
Я начал работать старшим оперуполномоченным уже после смерти Сталина, и не застал настоящих репрессий. Тем не менее, особый зловещий «дух» на Лубянке я все же уловил, и поэтому меня всегда интересовало, как в КГБ могли докатиться до того, что людей сажали и казнили ни за что. Я часто «пытал» об этом Ивана Ивановича, который был моим страшим коллегой и принимал непосредственное участие в некоторых громких процессах военного и послевоенного времени. Вы должны себе представлять, что следователи в Комитете государственной безопасности были особой кастой, и на нас, оперативных работников, они смотрели свысока. Их характерной чертой была замкнутость: следователи никогда ничего не выносили за пределы своего узкого круга. Это, конечно, отражалось и на Иване Ивановиче Елисееве, причем уже после того, как он оставил работу следователя. Даже мне, его самому близкому другу, было трудно подвинуть его на воспоминания: он не столько боялся ответственности за свои слова, сколько не мог себя заставить рассказать то, о чем говорить было не принято.
Тем не менее, однажды Иван Иванович принес мне небольшую стопку исписанных бумаг и сказал: «Я кое-что для тебя записал, а дальше ты сам меня расспрашивай». Вместе мы с ним проработали несколько месяцев, слушать рассказы Ивана Ивановича было очень интересно, но для меня многое так и осталось загадкой. Я его спрашивал: «Вы, следователи, говорите, что это Сталин уничтожил несколько миллионов человек. А вы сами разве не видели, что творили? Какая у вас вера была?». Объяснения были очень трудными.
Дело в том, что с начала войны в Советский Союз было заброшено большое количество немецкой агентуры. Немцы работали очень эффективно: они перевербовывали наших военнопленных и отправляли их к нам в тыл. Самым большим просчетом руководства СССР оказалось то, что агентов, приходивших с покаянной, сажали – это заставляло шпионов соблюдать особую осторожность. По словам Ивана Ивановича, следователи 1930-1940-хх годов действительно видели в каждом человеке предателя, при этом настоящих предателей подчас было невозможно отличить от невинных людей. Иван Иванович рассказывал мне об одном немецком шпионе, с которым он так долго работал, что тот в конце концов ему заявил: «Вы теряете время. Да, я завербован немцами, но вы этого никогда не докажете».
Конечно, еще предстоит много думать, чтобы понять, почему репрессии затронули такую массу народа, однако Иван Иванович утверждал, что причина – трудные условия, в которых проходило становление Советской власти. Руководство СССР проповедовало: мы окружены и, чтобы выжить, нам надо всего бояться и везде видеть врага. Если имеется малейшее подозрение, что какой-то человек – враг, его надо мгновенно уничтожать. Кроме того, следователи по особо важным делам стремились сделать карьеру, а успех в те времена оценивался по количеству заведенных дел. Такая постановка вопроса, конечно, была вредна: в результате следователи рыскали, как волки, и искали любой повод завести новое дело.
KM.RU: Что за людьми были следователи по особо важным делам, как они попадали на эту работу?
В.К.: Следователями становились очень просто - назначали. Важно было заполнить место, и никого не интересовали ничьи желания. Многие, однако, хотели служить в органах, потому что должность следователя давала власть, - пожалуй, это было единственным, что могло заинтересовать в той волчьей работе, которую они вынуждены были выполнять. Многие следователи были совершенно необразованными: до войны образование получали далеко не все, а кадры, тем не менее, требовались. Для работы в органах набирали главным образом народ из рабочей среды, а это, как правило, были малоинтеллигентные люди. Иван Иванович был исключением: он занимался самообразованием, защитил диссертацию, по-моему, даже докторскую. Большинство же следователей удовлетворялось практическим опытом.
KM.RU: Много ли среди следователей было таких людей, как Михаил Рюмин?
В.К.: Рюмин был выплеском всей системы, и более высокопоставленные лица просто использовали его качества, чтобы свести друг с другом счеты. Рюмин был подлецом, но, как говорил Иван Иванович, подлецом гениальным, - надо было действительно иметь большой талант, чтобы ввести в заблуждение самого Сталина. Иван Иванович утверждал, что Сталин очень хорошо разбирался в тонкостях следственной работы, создавалось впечатление, что он закончил высшую юридическую академию. Рюмин был скорее одинок: люди ощущали в нем негодяя. Иван Иванович оказался чуть ли не единственным, кто с ним общался и даже был на «ты», - правда, только до тех пор, пока тот не взлетел до заместителя министра.
KM.RU: В Вашей книге много внимания уделено министру госбезопасности Абакумову…
В.К.: Об Абакумове Иван Иванович рассказывал с большим уважением. В КГБ его любили за доступность: он поддерживал контакт с подчиненными, интересовался рабочим процессом. И впоследствии судьба распорядилась так, что Ивану Ивановичу довелось провести с Абакумовым целые предсмертные сутки. Иван Иванович рассказывал, что увидел перед собой совершенно нормального человека, державшегося очень мужественно. Абакумов признавал за собой вину за многие несправедливости во время войны, и считал, что арест и неминуемый расстрел - это справедливое наказание, которое он должен принять спокойно. Когда встал вопрос о помиловании - каждый приговоренный к смерти имеет право написать прошение – Абакумов категорически отказался. Впрочем, его бы все равно не помиловали, поскольку Хрущев очень его боялся и хотел как можно скорее от него избавиться.
KM.RU: Как Вы оцениваете историческую роль Сталина в свете того, что рассказал Иван Иванович Елисеев?
В.К.: Сталин был идолом, всё равнялось на него: если он сказал, значит, так оно и есть. Тем не менее, как объяснял Ивану Ивановичу Абакумов, это был человек, который в самые тяжелее годы, когда под Москвой стояли немцы, взял всю ответственность на себя. Хрущев в своих воспоминаниях утверждал, что Сталин тогда был совершенно деморализован, Абакумов же это отрицал. Не случайно ни один из ведущих генералов Великой отечественной войны в своих мемуарах, написанных уже при Хрущеве, не захотел сказать о Сталине ничего дурного. Единственное, что, по мнению Ивана Ивановича и людей его поколения, Сталин должен был сделать, так это признать свои ошибки на XIIIV Съезде. Несправедливости допускали все государства, все цари, это неизбежно. Однако Сталин до конца жизни настаивал, что все было сделано абсолютно правильно, иначе страну было не удержать, немцы бы взяли верх.
KM.RU: Вы считаете Сталина царем?
В.К.: А он фактически царем и был, его эпоха оказалась своего рода повторением Опричнины. Иван Грозный в свое время садился на стул, и на его глазах боярских сыновей топили в проруби, - хуже, казалось бы, ничего не придумаешь. Однако именно Иван Грозный объединил Россию! Поведение человека и цель, которую он преследовал, вступают в противоречие, встает извечный вопрос о том, оправдывает ли цель средства. Я не знаю на него ответа. Нужно своими глазами увидеть, как вели себя бояре - действительно ли они хотели уничтожить царя. Очень возможно, что вопрос стоял жестко: или он, или боярская дума.
KM.RU: Вы часто ссылаетесь на точку зрения Ивана Ивановича Елисеева, генерала Абакумова. А какова Ваша собственная оценка той эпохи, о которой идет речь в книге?
В.К.: Мы не имеем права отказываться от нашей истории. Сейчас раздается много выкриков о покаянии, а ведь этим людям даже и каяться трудно: они действительно верили в то, что защищают свою Родину. Кроме того, они не могли просто прийти и сказать, что они больше не хотят работать – их бы тут же посадили или расстреляли. Если бы следователем был не Иван Иванович, то им бы оказался какой-нибудь Иван Петрович.
Понимаете, сама эпоха, в которой людям довелось жить, была трагической. Многие сводили друг с другом счеты, происходило, как это у них называлось, «самоедство»: одни сажали других, а вслед за ними и сами садились. По мнению Ивана Ивановича, мы их судить не можем. Чтобы иметь на это моральное право, нужно побывать в гуще событий, а в обстановке нынешнего относительного благополучия дать адекватную оценку невозможно. Нам непонятно, как могли репрессировать человека, который, совершенно очевидно, ничего не мог сделать против власти. Но, видимо, в то время все выглядело несколько иначе.
Тем не менее, я думаю, у Ивана Ивановича было внутреннее ощущение если не вины, то дискомфорта. Наверняка в его практике бывали случаи, когда он не чувствовал себя уверенным в собственной правоте. Я считаю, именно это и толкнуло его на рассказы. Чувствовал ли он приближение смерти? Думаю, что да: его последние записки были уже не очень связными, было видно, что ему трудно рассказывать. В его желании рассказать о том, как все было, я вижу своего рода покаяние.
Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что я не успел быстро опубликовать книгу. Пока она готовилась к выходу в издательстве «Совершенно секретно», у Ивана Ивановича неожиданно обнаружили рак, и эта болезнь скрутила его в течение нескольких месяцев. Его последними словами были: «Слава, дай мне хотя бы подержать книгу в руках», - но мы опоздали, буквально на несколько дней. Вот такая траурная история у «Исповеди перед казнью» - и по содержанию, и по судьбе.
Комментарии читателей Оставить комментарий