«Россия не умеет и не хочет ставить на своих»

Воронин пришел к власти на пророссийских лозунгах

С самого начала прихода Воронина к власти произошло существенное изменение российской политики в отношении к Приднестровью. С этого момента приднестровский формат был выделен отдельно от ситуации, например, в Абхазии и Южной Осетии; и Россия предпринимала всяческие шаги, с одной стороны, к построению каких-то партнерских отношений с Ворониным.

Я напомню: Воронин пришел к власти, в общем, на пророссийских лозунгах, потому что прежнее, националистическое руководство проводило просто антироссийскую политику. Воронин взял голоса тех молдаван, которые считали, что восстановление практически разрушенной молдавской экономики в значительной степени лежит в поле восстановления нормальных отношений с Россией, что, естественно, было связано и с приднестровским конфликтом. И с самого начала существовала иллюзия, что Воронин готов лояльно договариваться с Приднестровьем. На самом деле все было не так и по первому направлению, и по другому.

'''Воронин воспользовался особыми отношениями с Россией'''

Первоначально, во-первых, Воронин воспользовался особыми отношениями с Россией для того, чтобы по возможности оттеснить, отжать Приднестровье, и был период, когда наши отношения с приднестровским руководством в одностороннем порядке (потому что взаимности не было с той стороны) были достаточно тяжелыми, т. е. мы старались поссориться, можно сказать. Приднестровское руководство все время нас убеждало, что Воронину верить нельзя, что он – обычный прозападный националист, и это подтвердилось, когда Россия добилась, практически выкручивая руки Приднестровью, подписания известного «меморандума Козака».

Собственно, с молдавской точки зрения Воронин тогда получил все, что можно было получить в рамках этого соглашения, и вообще на пределе реально возможного, и даже, я бы сказал, немножко за пределами. Мне кажется, что наши пережали, но, тем не менее, по звонку из Вашингтона, который в принципе не желал этого соглашения, а желал сохранения конфликта как инструмента давления на Россию, Воронин сорвал подписание документа. И тогда наступил период, во-первых, нормализации в какой-то степени наших отношений с Приднестровьем (нормализации в том смысле, что они вошли в адекватное состояние, т. е. без иллюзий относительно возможностей договориться), и резкого охлаждения – с Молдавией. Мы помним тогда историю с молдавскими винами – это как раз тот период.

'''Лимитрофы, включая Воронина, решили, что они способны продавить Россию'''

Что тогда происходило? Тогда, в связи с победой «оранжевых» на Украине, Приднестровье оказалось практически блокировано, и американцы (ну и, естественно, зависимые от них лимитрофы, включая Воронина) решили, что они способны просто продавить Россию, т. е. заставить ее продиктовать условия Приднестровью. Это была такая эйфория. Россия доказала, что у нас есть средства, и что мы способны воздействовать на молдавскую ситуацию, и Воронин успокоился. С другой стороны, усилилось давление нациков на Воронина, которые, в принципе, по идее, если говорить о приднестровском вопросе, могли бы быть нашими союзниками.

Союзниками прагматичными – очень многие из них готовы отдать Приднестровье для того, чтобы интегрировать Молдову в Румынию и, таким образом, сделать свой европейский выбор, поскольку Румыния является уже членом Евросоюза. Политика эта – такая же авантюристическая и идиотская, может быть, даже более идиотская, чем в каких-то других аспектах, потому что в нынешний момент радость от европейского объединения, особенно с такой страной, как Румыния, – мифическая.

'''Российское руководство стесняется пророссийских сил в ближайшем зарубежье'''

Евросоюз не готов быть донором ни для кого в настоящий момент, и даже самый главный манок для Молдавии – европейский рынок рабочей силы, закрыт в значительной степени даже для румын и поляков, а не только для будущих европейских молдаван. Вот такая история. На самом деле Россия заняла позицию поддержки Воронина, может быть, как наименьшего зла, тем более что Воронин, потыкавшись, успокоился. Как всегда, мы ошиблись, потому что это – общий синдром российской политики в ближнем зарубежье. Россия не умеет и не хочет ставить на своих. Свои в этом конфликте – это только приднестровцы. Свои – это те, которые вообще являются пророссийскими, в самом прямом, нормальном смысле слова.

Российское руководство в значительной степени стесняется пророссийских сил в ближайшем зарубежье, потому что оно не уверено в том, что такие силы реально могут существовать. На самом деле они существуют в огромных количествах, а политически они во многом представлены только в виде сепаратистских автономий, или бывших сепаратистских по одной простой причине – потому что их политическая субъектность зависима от России. Пророссийские элементы, интегристы, сторонники восстановления единого постсоветского пространства, субъектны только тогда, когда их субъектами делает Россия. Они без нее практически существовать не могут. Поэтому оказывается, что в этих республиках, где они вынуждены были в силу вооруженного конфликта обрести такую субъектность, они практически тотально господствуют. Нет заметных антироссийских сил в Южной Осетии, нет антироссийских или каких-то евроцентристских сил, делающих европейский выбор, в Приднестровье; в Абхазии их тоже нет..