У европейских левых нет образа будущего мира

Результаты первого тура выборов президента Франции оказались не такими, как прогнозировалось ранее

Поражение Саркози оказалось не столь сокрушительным, а победа Олланда – не столь впечатляющей, как представлялось несколькими месяцами ранее.

Да, Саркози как будто стал первым действующим президентом, который уступил оппоненту в первом туре. Да, социалисты победили. С перевесом в 2-3%. Но год назад речь шла о том, что Саркози имеет рейтинг в 24%, а социалисты – в 40%. Сейчас ожидается, что потенциальное преимущество левых, сегодня базирующееся в основном на том, что называют «саркозифобией» французов, сыграет свою роль во втором туре. Однако в первом оно ее пока, пожалуй, не сыграло.

И первый тур оказался мало отличающимся от первых туров предыдущих президентских выборов во Франции. По сравнению с 2007 годом Саркози собрал на 4% меньше, чем у него же было тогда, а социалисты Олланда – лишь на 3% больше, чем тогда было у Сегуален Руаяль. Голосование первого тура в 2007 году дало 31 против 26%, хотя первоначально комментаторы говорили чуть ли не о триумфальном шествии кандидата от соцпартии.

В 2002 году шедший на второй срок Жак Ширак стал лидером первого тура голосования, собрав лишь 19,88% голосов; социалисты, которых представлял Жоспен, показали нижнюю точку своей поддержки последних десятилетий – 16,18%. И во втором туре Ширак победил, как известно, потому, что его соперником оказался Ле Пен, опередивший социалистов с 16,86%. Т. е. хотя на нынешних выборах Саркози формально проиграл первый тур, но получил намного больше, чем Ширак 10 лет назад.

Циклом раньше, в 1995 году, последний имел в первом туре 20,84% (тоже много меньше, чем Саркози сегодня), а Жоспен и социалисты – 23,3%. Т. е. социалисты опережали голлистов на более значимую долю голосов, чем сегодня, – и в результате проиграли во втором туре.

Кстати, в 1980 году Франсуа Миттеран проиграл первый тур д’Эстену на схожее, но большее число процентов, нежели Саркози проигрывает сегодня: у него было 25,86%, у д’Эстена – 28,33%. И выиграл второй с 51,76 против 48,24%. Если же вспоминать совсем давнее, то в 1974 году Миттеран уверенно выиграл первый тур с 43,25% голосов, а д’Эстен уступал ему катастрофически – 32,5%. И во втором утре победил именно д’Эстен.

Так что соотношение между лидером первого тура во Франции и преследующим его конкурентом само по себе еще ничего не определяет. За прошедшие за 40 лет шесть выборов президента три раза во втором туре побеждал лидер первого тура, три раза – его конкурент.

Еще раз: поражение Саркози пока много менее значительно, нежели ожидалось. Он имеет шансы на поддержку электората «Национального фронта» с 20% Мари Ле Пен. Олланд – на поддержку избирателей кандидата коммунистов Меланшона (11%) и идущего пятым Байру, уже как будто призвавшего голосовать против Саркози (9,1%).

Тут интереснее вопрос о причинах повторяющегося раз за разом неумения социалистов собрать ту поддержку, которая, как кажется, должна вытекать из непопулярности противостоящей им власти или кандидата правых и выигрывать второй тур при победах в первом. Схоже противоречивым оказалось и положение Меланшона, впервые за десятилетия вернувшего коммунистам значимое положение в электоральном поле. Ему тоже прочили значительно больший успех, чем реально полученный им результат.

Скорее всего, причина в том, что если в прошлом левые прочили своим сторонникам создание нового мира, то сегодня они в лучшем случае предлагают то или иное улучшение существующего. А общество, которому они апеллирует, частью хочет именно нового, лишенного сегодняшних проблем и вызовов, частью – гарантированной защиты сегодняшнего от этих же проблем и вызовов.

Меланшон, правда, пообещал заменить Пятую республику на Шестую. Но не слишком ясно, чем она должна была бы отличаться от Третьей – павшей и оказавшейся неспособной на сопротивление нацистам, и Четвертой – практически несостоявшейся.

Саркози апеллировал к борьбе с мигрантами. Левые – к борьбе с богатыми (но не слишком последовательной). Но социальное деление более болезненно воспринимается в бедных обществах. В относительно благополучных более болезненно деление на «местных» и «приезжих» или этнокультурное. А Франция – явно не самая бедная страна.

Правые еще в лице Ширака отказались участвовать в агрессии против Ирака в 2003 году (хотя Саркози при поддержке Медведева развязал агрессию против Ливии в 2011-м). Левые в лице Олланда уже пообещали принять участие в интервенции против Сирии.

Саркози политически поднялся, подавив афронацистские мятежи 2006 года в окрестностях Парижа. Социалисты заняли тогда коллаборационистскую позицию, призывая к капитуляции против этих погромов.

В 2007 году Франция желала изменений: Саркози пообещал их, по сути, на пути движения в прошлое. Руаяль обещала оставить все по-старому, но сделать еще лучше. Франция выбрала изменения – и проголосовала за Саркози. С тех пор она убедилась, что от его изменений стало лишь хуже, и она не особенно хочет Саркози. Но от социалистов она при всем желании не может услышать, какой именно мир те хотят построить, зато слышит, что те обещают втянуть ее в новую войну.

Франции не нужен консерватизм Саркози, но он как минимум обещает оставить ее Францией. При социалистах страна не понимает, какой она будет, но они дают слишком много оснований предполагать, что Францией она может перестать быть. Саркози упрекают в экстравагантности – но французы всегда были экстравагантны. Социалисты собирались подавать в суд на Саркози по обвинению в военных преступлениях в Ливии – но сегодня сами обещают совершить подобное в Сирии.

И здесь проблема не только собственно в французской соцпартии. Здесь – проблема сегодняшних европейских левых вообще. У них нет проекта, нет образа будущего мира, который они предлагали бы построить. Они отстают от ожиданий нового, нарастающих в обществе, и не понимают потребности в самоидентичности – столь же естественной, как потребность в свободе, справедливости и прогрессе.

Но главное – в левом движении всегда было даже не стремление к свободе и справедливости, а именно стремление к новому. К развитию, прогрессу. Собственно, левые партии и называли прежде «партиями движения», тогда как правые – «партиями порядка».

Но движения они сегодня не предлагают. А если и предлагают, то при отсутствии внятного проекта. Т. е. «броуновское».