Две революции, два итога…

Итоги двух революций – начала и конца XX века – сравнить уместно. Россия заплатила дорогую цену за вхождение в социалистический проект, но несоизмеримо большую – за выход из него. И счёт этот – за выход – ещё очень далёк от погашения

XX век был для России веком революций.

Революционное столетие, начав отсчёт в 1905 году, вобрало в себя гигантский по степени уплотнённости событий и их масштабу советский период, открыл который октябрь 1917 г., а наглухо и необратимо закрыл тоже октябрь, но уже 1993 года, подведший, по сути, финальную черту под долгой, длиною почти в век, исторической эпохой.

С тем, что Октябрьская революция была именно революцией, а не заговором отщепенцев или спецоперацией германской разведки, не спорит, пожалуй, никто, кроме собственно отщепенцев и бенефициаров “святых 90-х”. Социалистический строй, возникший в результате захвата большевиками в октябре 17-го власти, изменил Россию глубинно, сущностно и навсегда. На протяжении долгих десятилетий он был объективной реальностью, и плоды социалистического правления в лице форсированной индустриализации, расцвета фундаментальной и прикладной науки, массового образования, эмансипации женщин, урбанизации и роста городов сделали абсолютно невозможными возврат в Россию “традиционных ценностей” даже после того, как красный проект был официально свёрнут.

С тем, что происходившие в стране в период с 1989 по 1993 годы события были именно революцией – и по внутреннему содержанию, и по форме, – спорить до сих пор пытаются многие, включая правящие верхи. От политэкономического анализа разговор чаще всего уводится в сторону геополитики, и стандартная трактовка итогов этого драматического четырёхлетия всего лишь как “распада СССР”, в сущности, оставляет в тени поистине тектонические сдвиги, свершившиеся во внутреннем устройстве: радикальное и отчасти насильственное изменение отношений в сфере собственности, формирование нового господствующего класса, государственной идеологии, политической системы.

Поворот 1989–1993 гг. не являлся в строгом смысле контрреволюцией относительно завоеваний Октября. Слишком большой исторический промежуток отделял Россию конца XX века от неё же самой образца его начала. Контрреволюция, как известно, стремится к реставрации, но реставрировать канувшие в лету сословия, так же как и помещичье землевладение с крестьянской общиной, было абсолютно не под силу реформаторам 90-х даже в том случае, если бы они всерьёз к подобному устремились.

Реальность, созданная буржуазно-криминальной революцией Ельцина, Чубайса и Гайдара, оказалась принципиально иной – не сводимой ни к уродливому продолжению социалистической эпохи, ни к воссозданию “исконных”, присущих правлению Романовых форм. И мы в этой реальности до сих пор продолжаем жить, несмотря на бодряческие заявления штатных пропагандистов о разрыве с наследием Ельцина или заведомо пропагандистских акций наподобие зачитывания зампредом Совета безопасности Медведевым сталинских телеграмм.

Итоги двух революций – начала и конца XX века – сравнить уместно. Россия заплатила дорогую цену за вхождение в социалистический проект, но несоизмеримо большую – за выход из него. И счёт этот – за выход – ещё очень далёк от погашения.

Обе революции имели серьёзные предпосылки. Обе сделались возможными благодаря сочетанию множества факторов и стечению обстоятельств. Однако при всём “созревании условий” ни та, ни другая не была на сто процентов предопределена.

Революция 1917 года возникла из острого кризиса феодального строя, превратившегося к началу XX века в дикий анахронизм, но так и не разрушенного до конца начавшими пробиваться сквозь его толщу буржуазными ростками. Колоссальный вклад в оформление советского проекта внесло крестьянство с его добуржуазным сознанием и бытом, неизжитой общинностью, ненавистью к помещикам и их угодьям, подспудным стремлением распространить на остальные, куда более малочисленные слои населения свой уклад.

Революция 90-х – из острого, но не осознаваемого большинством острого кризиса социализма, номенклатура при котором постепенно превратилась в правящий класс, возжелавший конвертировать право распоряжения общенародным добром в полноценное наследуемое владение. И в этом своекорыстном деле у номенклатуры мгновенно появились сильные союзники: выполнявшая роль коллективного идеолога либеральная интеллигенция, сепаратистски настроенные элиты союзных республик, дельцы “чёрного рынка”, криминал.

Обе революции коренным образом переиначили основы жизнеустройства: экономику, социум, культуру, отношения между народами… В какие конкретно стороны – вот вопрос.

Социалистическая революция создала условия для уничтожения частной собственности. И именно в процессе изживания её СССР совершил ошеломительный индустриальный рывок, чтобы в дальнейшем, в 50-80-е, сделаться государством без частнособственнических форм, но с диверсифицированной экономикой, мощной промышленностью, обилием наукоёмких и динамично развивающихся отраслей, надёжным ВПК. Советское хозяйство уже спустя буквально три десятилетия после Октября сделалось несоизмеримо более сложным, развитым и современным, нежели хозяйство России Романовых предреволюционных лет, которую сегодня нам пытаются преподносить чуть ли не как эталон.

Буржуазно-криминальная революция через механизм приватизации вдохнула в институт частной собственности новую жизнь, и рядовой гражданин получил возможность распоряжаться своим дачным хозяйством и личным жильём как активом. Но вместе с тем приватизация объектов промышленности и народного хозяйства обернулась не просто переходом национальных богатств в руки узкой группы, но быстрым и необратимым разрушением множества отраслей (прежде всего, высокотехнологичных и наукоёмких), деградацией и упрощением всего экономического уклада, погружением страны в сильнейшую зависимость от торговли сырьём – пожалуй, самого архаичного способа хозяйствования после первобытного и феодального.

Социалистическая революция повлекла за собой выраженный социальный прогресс. Он заключался не только в росте уровня жизни (а он был неоспорим и в СССР, если сравнить, скажем, показатели 20-30-х с показателями 60-80-х). В советской России быстрыми темпами формировались и набирали вес те социальные группы, которые, собственно, социальный прогресс и обеспечивали: слой научных работников, профессура, инженерный корпус, квалифицированные рабочие кадры.

Буржуазно-криминальная революция, упрощая хозяйство страны, распылила и большую часть этих социальных групп, а их осколки маргинализировала и направила по спирали вниз, сократив численно и оттеснив на обочину. В верхи прорвались представители тёмных, деструктивных сил: номенклатурные перерожденцы, коррумпированные выходцы из спецслужб, спекулянты-дельцы, декадентствующие интеллигенты либерального разлива – словом те, кто заведомо не способен обеспечить ни развитие, ни прогресс.

Социалистическая революция способствовала расцвету культуры. Уже в 20-е годы, сразу после окончания активной фазы Гражданской войны, в первое десятилетие советской власти творили Шолохов, Маяковский, Островский, Леонов, Фадеев, Булгаков, продолжал писательский путь Горький, восходила звезда Аркадия Гайдара, копило силы для создания будущих шедевров кино. Но главное – советской власти удалось в сжатые сроки поднять культурный уровень народа, сделать большинство его представителей образованными и развитыми, а страну в целом – генерирующей высокие культурные образцы и “самой читающей в мире”.

Буржуазно-криминальная революция вверила культуру в руки либеральной интеллигенции – глубоко чуждой народу и бесконечно ненавидящей его. Беловежская Россия с начала 90-х годов вступила в эпоху культурного упадка, выразившегося не просто в зримой деградации поэзии, литературы, театра, живописи, кино (редкие частные творческие удачи общей тенденции никак не меняли), но и в массовом распространении антикультурных норм в повседневном быту. Криминальный жаргон, мещанская пошлость, матерщина – всё это давно превратилось в обыденность, формируя убогое “культурное поле” России Беловежья.

Социалистическая революция, осуществлявшаяся под лозунгами пролетарского интернационализма, на деле решила многие из тех задач, которые в других странах выпадали на долю национально-буржуазных революционеров. Благодаря Октябрьской революции были преодолены сословные и многие субэтнические преграды внутри русского народа, а сам он – через несение отсталым национальным окраинам образования, промышленности, науки и культуры – получил возможность значительно расширить свой ареал. Многие национальные образования усиленно русифицировались в самом прямом смысле – за счёт расселения в них русских. Именно при СССР в Эстонии и Латвии численность русских стала доходить до более чем трети от общего состава населения. Именно при СССР Ашхабад, Фрунзе или Ташкент превратились в русскоязычные города с внушительным процентом собственно этнических русских.

Буржуазно-криминальная революция, хотя и прикрывалась демагогической и псевдорусской риторикой Ельцина в годы его борьбы за власть, запустила катастрофический процесс дерусификации всего бывшего Союза: сначала в откалывающихся союзных республиках, затем – в большинстве остающихся под российским флагом национальных образований внутри РФ, затем – собственно в исторически русском ядре России. Несмотря на разнообразие форм (апартеид в Прибалтике, физическое выдавливание с Северного Кавказа, Закавказья и Тывы, кровавые этнические чистки в Ичкерии-Чечне, многолетняя травля в крупнейших СМИ), сущностно любая из них сводилась к одному – к максимальному сокращению физического присутствия русских, к слому их чувства собственного достоинства, к очернению памяти о них.

Жернова дерусификации продолжают молоть. Все, за исключением, пожалуй, Белоруссии, бывшие союзные республики либо уже дерусифицированы почти до конца (как, например, Украина, Грузия или Туркмения), либо пребывают в активной фазе процесса избавления от “русского наследия” – как в культурном, так и в прямом, этническом смысле. Ровно тот же процесс протекает и во многих национальных республиках внутри РФ, а недавние инициативы властей Чечни по переименованию казачьих страниц – лишь наглядная иллюстрация его финала, когда вслед за физическим исчезновением русских сводятся на нет и следы их былого присутствия.

Важно понимать, что современная “многонациональность” не чета интернационализму времён СССР.

Интернационализм после недолгих шараханий и перекосов начала 20-х ратовал за братский союз трудящихся разных народов – при фактической руководящей роли трудящихся русского народа как наиболее развитых и передовых.

Многонациональность на деле с самого начала предполагала растворение русского народа в разнокультурной и разноязыкой массе остальных народов, к принципиальному отказу от признания его системообразующей исторической роли, к отказу русским в праве считать Россию – своей страной.

При СССР русские уверенно себя чувствовали на всей территории страны – как первые среди равных.

При постсоветских правителях русские были превращены в третируемую, травимую и гонимую массу, с любыми попытками которой к организации и отпору верхи последовательно боролись.

Как же так вышло, что антифеодальная и антибуржуазная революция 1917 года вывела Россию на цивилизационные высоты, а революция, распахнувшая-таки настежь двери в капитализм, привела к столь жалким, а кое в чём и откровенно пугающим результатам?

Можно при вдумчивом размышлении указать на массу причин, почему в первом случае началось историческое восхождение, а во втором – историческое падение, но главная из них кроется в принципиальной разнонаправленности самих векторов: октября 17-го и октября 93-го.

Большевики имели целью создать коммунизм – то есть строй, которого человечество “вживую” ещё не знало. И потому – осознанно и по наитию – всеми силами толкали Россию вперёд, в будущее, понимая усложнение и развитие как ключевой фактор успеха.

Деятели буржуазно-криминальной революции 90-х от движения в будущее принципиально отказывались. Их идеалом было “возвращение на столбовую дорогу цивилизации”, то есть в капитализм западного образца, который, во-первых, давно перестал быть чем-то новаторским и существовал уже пару столетий, а во-вторых, вступил в фазу скольжения вниз, от промышленной революции и несения в колониях “бремени белых” – к постиндустриализму, “прогрессивной повестке” и растворению белых в массах устремившихся в бывшие метрополии цветных.

Две принципиально разные революции. Два принципиально разных итога…