Суррогатное человечество

На протяжении последних десятилетий качество мировой («общечеловеческой») элиты необратимо ухудшилось

Россия в изоляции. Так говорят. Она, говорят, противопоставила себя мировой цивилизации.

Кто не верит — все смотрим фотки из Брисбена. С Путиным общаются только коалы. Да и те исключительно протокольно. Беда-беда. Огорчение. (Вариант: Ура-ура! Ату его!)

Ну, или так говорят: детский сад. Путин — единственный крутой мэн на всю Австралию. А вокруг — детские игры. Четыре англосакса буквально за руки оттаскивают от Путина товарища Си, канадец дразнится, австралиец исподтишка дразнит коалу, служба протокола развесила над туалетными комнатами Высоких Договаривающих Сторон объявления на русском языке: «Не писай в наши горшки!»

На самом деле: гораздо обиднее. И — по последствиям — несравнимо серьезнее.

Дело не сводится к тому, что между Россией и «глобальным миром» — политический развод. Оно не сводится и к тому, что во главе ведущих западных держав всевышней волею Зевеса оказались недотыкомки.

Дело в том, что глобальный цивилизационный раздрай и качество этого раздрая вызваны системной дегенерацией мирового (точнее, западного) политического класса.

Можно объяснять это теоретически (Шпенглером, «закатом Запада», обещанным упрощением и схематизацией политики «на закате»). А можно просто констатировать: на протяжении последних десятилетий качество мировой (общечеловеческой, европейско-американской) элиты необратимо ухудшилось.

И дело тут не в субъективных характеристиках — в конце концов, IQ дело сугубо личное. В конце концов, о Конди Райс многие говорят как о незаурядном человеке. Думаю, и у Джейн Псаки адвокаты найдутся. Да ладно Псаки — даже месье-президан-нормаль-Олладий — не первые десять лет в политике, и, вроде бы, таким анекдотом раньше не звучал…

Так что проблема — системная. Она — в деградации институтов и общественных норм. Она — в перекладывании ответственности на «всех». В отказе от разума и совести ради инструкции. В трансформации homo sapiens в homo user.

Совсем — в историческом масштабе — недавно Запад умел многое, почти всё. И как бы ни относиться к Сесилю Родсу, Т.Э. Лоуренсу (Аравийскому), Уинстону Черчиллю, Конраду Аденауэру, Шарлю де Голлю и Рональду Рейгану, невозможно оспорить: они умели менять и меняться, думать и понимать, а главное — побеждать и проигрывать. В каждом случае адаптируясь к новому и корректируя оценки, подходы и методы.

Легко можно себе представить Кеннеди или Тэтчер публично угрожающими Андропову или Хрущеву. Нельзя — не способными в кризисный момент понять чужие мотивы или тратящими дипломатические шансы на детские (или блатные) «понятийные» подколки.

Трудно забыть фултонскую речь или «ядерные инициативы» Черчилля, но невозможно представить его разменивающим национальные интересы Старой Доброй Англии на публичную солидарность с Новым (не Крестовым, конечно!) Походом за мультикультурную гомосексуальность и дурной жовто-блакитный нацизм.

Примитивизация, формализация, схематизация всех форм общественной и политической жизни — вот главная чума XXI века, поразившая западную цивилизацию в момент предъявления ею претензий на глобальность и окончательность.

Удивительная инверсия — переворот базовых принципов с ног на голову — стала причиной глобальной цивилизационной перверсии.

Извращенные ценности свободы и демократии превратились в тоталитарную диктатуру меньшинств, извращенные стремления к личной свободе и отказу от диктата устаревших моральных норм — к невиданной ранее тирании вымышленных аморальных норм, ставящих фактически вне закона (в один ряд, например, с каннибализмом) гетеросексуальную ориентацию и публичное исповедание христианской веры.

Переворот произошел по понятной схеме: сначала борьба за отказ от устаревших (или признанных таковыми) ограничений, затем — абсолютизация этого отказа и табуирование этих ограничений, ну и наконец — бездумное нагромождение новых, куда более произвольных и вымышленных, чем прежние, политкорректных догм-инструкций.

Причем — что важно — на этом этапе (Шпенглер назвал его этапом «второй религиозности») Запад — после бурных Возрождений, Просвещений и Сексуальных революций — вернулся к жизненной практике, предвосхищенной Достоевским в его «Великом Инквизиторе» — истовой, по-пуритански фанатичной и по-иезуитски жестокой, но при этом начисто избавленной от веры в Бога и любви к человеку.

То, что в первую очередь отталкивает Запад от России, пугает, ввергает в истерию, лишает способности к маневру, — это то, что мы пока еще живые. То, что все беды, горести, дурные привычки, комплексы и дураки с дорогами — это генетический код, а не зазубренные и вытеснившие разум за пределы мозгов инструкции.

Русское сегодня с точки зрения Запада — это даже не ересь (потому что ересь — это всё-таки претензии разума к разуму), а богохульство. Точнее, идолохульство. Потому что характер «второй религиозности» сродни даже не средневековому фанатизму, а архаичному магическому мышлению дикарей или уголовников.

Путин — сегодняшний русский человек на rendez-vous — покушается на самое главное, самое для них смертельное табу: он говорит лунатику на крыше о бездне под ногами, о наклоне кровли и скользком шифере, вместо того, чтобы вместе с ним слушать музыку ветра.

Путин — в отличие от Сталина, Брежнева и Андропова — не противопоставляет их убежденности свой фанатизм. Он пытается спорить с программой, объясняться с алгоритмом. Его переводчики способны переводить с русского на английский или французский, а на немецкий он может перевести и сам — но никто не способен перевести с любого человеческого языка на бейсик.

Он отказывается признавать главную свободу сегодняшней Западной Цивилизации — свободу от человеческого естества, свободу отказа от жизни, свободу суицида, проповеданную в Гайане в 1978 году Джимом Джонсом.

Собственно, это — витально-суицидальное — противоречие главное сегодня в судьбе человечества как биологического вида.

Человечество в целом — под ударом. Оно не укладывается в политкорректную программу самоуничтожения. Оно должно быть заменено — и такая попытка предпринимается — другим, суррогатным человечеством.

И Путин под боем не один — вместе с ним все те, кто в России и за ее пределами остается вне круга новых зомби.

Кстати говоря, те «эффективные менеджеры», которые внутри России проповедуют что угодно — будь то европейский выбор, будь то суверенная демократия — лишь бы оставаться в рамках своих инструкций и догм, — они даже не «агенты Запада», они — его метастазы.

И брисбенский остракизм ожидает внутри России — со стороны караул-либералов и ату-патриотов — любого, кто посмеет служить России осмысленно и от души, ругаться и негодовать с болью и любовью, сражаться — без страха и отчаянья.