Meu caso - случай оливейры

В отношении дня рождения португальского режиссера Мануэла ди Оливейры в разных источниках почему-то существуют странные расхождения: то ли он родился 10 декабря, то ли 11-го, то ли 12-го. Но год указывается один и тот же - 1908-й. Конечно, Оливейра не самый старый из живущих кинопостановщиков - например, на год старше великий француз Робер Брессон, вот уже более четырех лет как похороненный Никитой Михалковым, который на Московском фестивале в 1995 году зачитывал список умерших классиков кинематографа. Но Мануэл ди Оливейра - творец, достойный включения в книгу рекордов Гиннеса, поскольку продолжает работать и, более того, снимать чуть ли не каждый год по фильму. Во всяком случае, за последние 15 лет он поставил 13 картин, сейчас делает 14-ю, в то время, как за всю предшествующую карьеру в искусстве снял только 6 полнометражных и 12 короткометражных лент.

Два прежних фильма Мануэла ди Оливейры - «Весеннее действо» и «Бенилде, или Непорочная мать» - можно было впервые увидеть на португальской ретроспективе в Музее кино в течение второй половины ноября. А еще раньше на телеканале ТНТ вдруг показали (правда, поздно вечером) замечательную картину «Путешествие к началу мира», созданную этим режиссером в возрасте 88 лет. И выяснилось, что престарелый постановщик кажется куда оригинальнее, авангарднее, смелее по своему творческому мышлению, нежели его более молодые коллеги, которым больше бы пристало экспериментировать и искать новые средства кинематографической выразительности.

Ранее да и сейчас доводится слышать от критиков (не говоря уже о зрителях, которые в Музее кино встречали нелепым смехом отдельные сцены из оливейровских произведений), что этот португальский режиссер невыносимо скучен, насквозь театрален и литературен. Хотя, допустим, «Путешествие к началу мира» приятно поражает, можно сказать, онтологической кинематографичностью, представляя собой европейский вариант road-movie, пусть это все равно покажется занудным для любителей погонь, драк и перестрелок на экране. А при запоздалом знакомстве с ранними лентами «Весеннее действо» и «Бенилде, или Непорочная мать» (я бы все же предпочел перевод «Бенилде, или Святая Дева») можно убедиться, что Оливейра обладает вкусом к скрытому художническому лукавству, задолго предвосхищающему появление постмодернистской иронии. Слишком буквальное восприятие его экранных опусов с точки зрения соответствия реальности рискует полностью дезориентировать зрителей, не находящих культурного кода для постижения намеренно условного мира.

Что с того, что «Весеннее действо» (1963) снято на натуре, в настоящей португальской деревне, с участием непрофессиональных актеров, разыгрывающих каждую весну как будто некую средневековую мистерию о «страстях Христовых»?! Возможный неореалистический пафос улетучивается в тот момент, когда простая сельская девушка, отправившаяся к колодцу за водой, не позволяет напиться... Иисусу Христу, вернее, тому крестьянину, который уже успел облачиться в соответствующие одеяния. Сакральное действо начинается без всякого перехода, мгновенно и не так демонстративно остраняюще, как это будет позднее использовано Норманом Джуисоном в экранизации «Иисуса Христа-суперзвезды». Можно было бы сопоставить фильм Мануэла ди Оливейры и с параллельными поисками Пьера Паоло Пазолини, иногда яростно отталкивавшегося от неореализма, например, в новелле «Овечий сыр», словно трагикомическом, постмодернистском приквеле его же «Евангелия от Матфея». Или же следует искать переклички с картиной Анджея Вайды «Пилат и другие - Фильм на Страстную пятницу», в которой история с Голгофой подчас видится будто телевизионной хроникой с места событий, несмотря на условную лаконичность происходящего.

И все же главное, что удивляет в работе португальского режиссера, которую легко принять за эстетизируемую сельскую самодеятельность, в лучшем случае - за образец народного примитивизма, это непостижимый прорыв неумелых исполнителей и заурядных обывателей от своего полунищего быта к экзистенциальным, бытийным основам жизни всего человечества. Фальшивая мелодекламация библейских текстов устами простой деревенщины, конечно, мало похожа на трагически возвышенные и небесно прекрасные «Страсти по Матфею» Баха. Но, как и у того же Пазолини в «Аккаттоне» (в переводе с диалекта - «Нищий»), где музыка Баха придает новое измерение миру римских люмпенов, столь наивное и не осененное культурой сознание обитателей дна жизни или людей земли порой парадоксально, на интуитивном уровне и с искренней верой способно глубже постичь суть Нового Завета, нежели разум больших интеллектуалов, подходящих ко всему по-книжному.

Лента «Бенилде, или Святая Дева» (1974) внешне напоминает какую-нибудь классицистскую пьесу с единством места, времени и действия, разыгранную прямо перед нами всего семью актерами, которые одеты, пожалуй, как в 70-е годы, а все могло происходить, согласно предваряющему титру, в 30-е. Возможно, тут тоже можно обнаружить прием своеобразной инсценировки действительности, заявленный в начальном проезде вдоль декораций, отыгранный в финале благодаря отъезду камеры, но прежде всего подчеркнутый в игре актеров, будто смешивающих манеру исполнения в «мыльных операх» с торжественной декламацией вычурных текстов в исторических спектаклях. Религиозный мотив «непорочного зачатия», случившегося у юной и экзальтированной особы, изящно повенчан с мелодраматическим выяснением отношений между несостоявшимися женихом и невестой, ее свекровью и отцом, а священник, врач и домоправительница ведут осторожные, с намеками и околичностями, витиеватые разговоры о возможности явления в мир новой Святой Девы. И если Оливейра все-таки рассчитывал на какой-либо комический эффект от поведанного, то, несомненно, можно говорить только об интеллектуальной иронии, когда следует восхищаться тонким искусством теологического или философского парадокса, но отнюдь не гоготать над двусмысленностью ситуации, в которой оказалась восемнадцатилетняя Бенилде, вообще не знавшая мужчин в библейском смысле этого слова.

И здесь надо бы сказать о том, что Мануэл Ди Оливейра - классик не только потому, что разменял сотый десяток, испытав вдохновение на склоне лет подобно Тициану, и даже не потому, что предпочитает иметь дело с давними культурными традициями литературы и искусства. Классичность мышления португальского режиссера проявляется в том, что и в сугубо модернистских, авангардных произведениях, и в проникнутых постмодернистской иронией, он так или иначе всегда избавляется от сиюминутного, банального, приземленного восприятия мира, восходя к его истокам, обращаясь к основам и первопричинам, прорываясь к вечному и непостижимому. В этом смысле все его творчество - это настоящее «путешествие к началу мира», даже если оно совершается в воображении или пересказано на условном языке аллегорий.

Последняя фраза в фильме «Бенилде, или Святая Дева» звучит примерно так: «Они являются к нам, словно неведомые посланцы, но хорошо, что это еще случается». Хотелось бы адресовать это высказывание и самому автору, который будто послан из далеких пределов и так долго задержался на этом свете, чтобы мы все же постарались его услышать, узреть и понять.