Токийские сумерки

Япония. 1957. 141 минута.

Авторы сценария Кого Нода, Ясудзиро Одзу

Оператор Юухару Ацута

Композитор Кодзюн Сайто

Оценка - 8 (из 10)

Драма

•	Кадр из фильма

Для великого японского режиссёра Ясудзиро Одзу, который всегда любил снимать детей и любые средства передвижения по рельсам, будь то трамваи, электрички с несколькими вагонами или большие поезда, кажется, нет ничего более трагического в действительности, нежели их отсутствие (детей и поездов) в кадре или же временная недосягаемость поездки, которая грозит превратиться в хроническую недоступность.

В «Токийских сумерках» хоть и появляется на экране пока бессловесная малолетняя дочь старшей сестры Такако Нуматы, куда важнее, что незамужняя младшая сестра Акико, которая воспитана отцом Сюкити Сугиямой в отсутствие матери, бросившей их 18 лет назад, сама забеременев от университетского приятеля, решает, никого не спрашивая, сделать аборт. Но лично тяжело переживает потерю ребёнка и неожиданную встречу с матерью, проведшей после войны несколько лет в советских лагерях, а потом попадает в несчастный случай на железной дороге, фактически же пытается покончить с собой - и в итоге умирает, оставив пожилого отца в одиночестве. Играет его, разумеется, Тисю Рю, который, запав в душу ещё со времён фильма «Был отец», стал для Одзу, почти его ровесника, как бы идеальным исполнителем роли всё более стареющего отца практически во всех последующих лентах: «Поздняя весна», «Пора созревания пшеницы», «Токийская повесть», «Токийские сумерки», «Цветы праздника Хиган» (пусть образ Рю неглавный, но самый драматичный), «Доброе утро!» и «Вкус сайры».

В «Токийских сумерках» отказ от детей, рождённых или так и не появившихся на свет - наиболее худшее проявление самоубийственных настроений в обществе. Однако, в отличие от всё-таки выстраданных умиротворённых финалов «Поздней весны», «Поры созревания пшеницы» и «Токийской повести», намеренно сглаженные, словно специально приклеенные бодрые окончания «Ранней весны» и «Токийских сумерек» могут напомнить чуть ли не руками растягиваемую жалкую улыбку на лице. А доносящийся звук далеко проходящего поезда или сам вид уносящихся вагонов в сторону желанного и в то же время ненавистного Токио, как некой вечно ускользающей мечты о нереальном, довершают эту тягостную картину краха всех надежд и вообще бессмысленности существования.