Какое счастье, что у нас был Шукшин

Сегодня великому русскому писателю, режиссеру и актеру исполнилось бы 80 лет

«…Я не знаю, был ли Шукшин гений или не был. Какая разница. Я купил себе DVD с кинофильмом «Калина красная» и, когда напьюсь совсем пьяный, смотрю его и плачу, потому что этих людей больше никого нет, и никогда уже не будет».

Эти слова одного «хорошего современного писателя» вспомнила земляк Василия Макаровича Шукшина – редактор отдела «Общество» информагентства [http://www.altapress.ru/story/43766/ Алтапресс] Лариса Хомайло, публикуя вчера материал к юбилею писателя, режиссера и актера. И добавила от себя: «Какое счастье, что у нас был Шукшин. Как жаль, что больше никогда не будет».

Сегодня, 25 июля, Василию Макаровичу Шукшину могло бы исполниться 80 лет. Но вот уже почти 35 лет его нет среди нас – 2 октября 1974 года он скоропостижно скончался во время съемок фильма «Они сражались за Родину». Произошло это ночью в каюте теплохода «Дунай». Смерть наступила внезапно, по официальной версии – от сердечной недостаточности.

Однако неофициальная молва приписывает смерти Василия Макаровича иной, насильственный характер. О том, что это могло быть убийство, пишет в [http://www.sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=55763 «Советской России]» Федор Раззаков, говорили люди весьма осведомленные. Например, режиссер фильма «Они сражались за Родину» Сергей Бондарчук, который в одном из откровенных разговоров со своим тогдашним зятем, актером Николаем Бурляевым, обронил фразу: «Васю убили, и я даже знаю, кто это сделал». А вчерашняя [http://kp.ru/daily/24330/522787/ «Комсомольская правда»] приводит слова другого известного актера, Александра Панкратова-Черного, произнесенные накануне в Барнауле на проходящем там сейчас Шукшинском фестивале. Панкратов-Черный тоже во всеуслышание заявил, что Шукшин умер не своей смертью.

Как бы то ни было, Василию Макаровичу жизнь отмерила до обидного мало – всего 45 лет. Но каждый свой год он проживал по меньшей мере с двойным напряжением. «Никогда, ни разу в своей жизни я не позволил пожить расслабленно, развалившись, – писал он о себе. – Вечно напряжен и собран. И хорошо, и плохо – начинаю дергаться, сплю с зажатыми кулаками. Это может плохо кончиться, могу треснуть от напряжения».

Такое неистовое стремление успеть сделать в своей жизни как можно больше, конечно, тоже объясняет поистине феноменальный результат творческой деятельности Шукшина, которой он всецело отдался, собственно, лишь последние 20 лет жизни – причем включая 5-летнюю учебу во ВГИКе. И к концу своих дней Шукшин был уже не просто знаменитым писателем, актером и режиссером – его популярность в обществе приобрела такой размах, что впору было говорить о всенародном признании, любви, о том, что Василий Макарович в любой момент мог стать неким народным лидером.

А Шукшин, надо сказать, на всем протяжении своего творчества смотрел на жизнь, распознавал ее – и даже пытался ее исправить – глазами уходившей от всех нас исконно русской деревни, русского крестьянства. Этот уклад – в своей корневой основе – он считал хребтом, оберегом России. И воспринимал протекавшую на его глазах гибель деревни и как свою личную трагедию, и как трагедию России.

Родом Василий Макарович с Алтая, из села Сростки Бийского района, где он прожил (за исключением периода службы на флоте) вплоть до 1954 года, когда уехал учиться в Москву (для того, чтобы сопроводить сына в дальний путь, мать даже продала корову). Вот скупые записи самого Шукшина о его алтайской юности, которые собраны его почитателями на сайте [http://www.shukshin.ru/mnogodat/ «Шукшин.ру»]:

«1946
«Мне шел семнадцатый год, когда я ранним утром, по весне уходил из дома. Мне еще хотелось разбежаться и прокатиться на ногах по гладкому, светлому, как стеклышко, ледку, а надо было уходить в огромную неведомую жизнь, где ни одного человека родного или просто знакомого. Было грустно и немножко страшно. Мать проводила меня за село… села на землю и заплакала. Я понимал, ей больно и тоже страшно, но еще больней, видно, смотреть… на голодных детей. Еще там оставалась сестра, она маленькая. А я мог уйти. И ушел». (Шукшин В. Вопросы самому себе. М.: Молодая гвардия, 1981. С. 28.)

1948, январь-апрель
«В 1948 г. … я… был направлен учиться в авиационное училище в Тамбовской области. Все мои документы… повез сам. И потерял их дорогой. В училище явиться не посмел и во Владимир тоже не вернулся – там, в военкомате, были добрые люди, и мне было больно огорчить их, что я такая «шляпа». Вообще за свою жизнь встречал ужасно много добрых людей. И еще раз, из-под Москвы, посылали меня в военное училище, в автомобильное, в Рязань. Тут провалился на экзаменах. По математике». (Шукшин В. Вопросы…С. 97.)

1953-1954, октябрь-июнь
«Одно время я был учителем сельской школы для взрослых. Учитель я был, честно говоря, неважнецкий (без специального образования, без опыта), но не могу и теперь забыть, как хорошо, благодарно смотрели на меня наработавшиеся за день парни и девушки, когда мне удавалось рассказать им что-нибудь важное, интересное и интересно… Я любил их в такие минуты. И в глубине души не без гордости и счастья верил: вот теперь, в эти минуты, я делаю настоящее, хорошее дело. Жалко, мало у нас в жизни таких минут. Из них составляется счастье». (Шукшин В. Вопросы… С. 45.)».

В 1954 году Шукшин уезжает в Москву поступать на сценарный факультет ВГИКа. Так летом 1954 года, пишет Александр Бобров в [http://www.russdom.ru/node/1826 «Русском доме»], он приехал в Москву. Одет был в полувоенный костюм, гимнастерку, из-под которой виднелась тельняшка.

Места в общежитии не оказалось. Шукшин решил ночевать на бульваре недалеко от Котельнической набережной. Только задремал на скамейке – его разбудил высокий худощавый мужчина с палкой в руках. Шукшин, приняв его за сторожа, испугался.

– Чего спишь здесь? – спросил мужчина.
– Ночевать негде, – ответил Шукшин.
– Пойдем ко мне, переночуешь.

Привел к себе домой, напоил чаем и всю ночь с ним разговаривал.

Когда Шукшин уже начал учиться, ему кто-то издали показал на известного режиссера Ивана Пырьева. И Василий узнал в нем человека, у которого провел ночь. Только много лет спустя Шукшин спросил у Пырьева:

– А вы помните, Иван Александрович, как я у вас ночевал однажды?
– Не помню, – ответил Пырьев. – У меня много кто ночевал...

Узнав, что режиссер – хозяин картины, главный человек, Шукшин подал документы на режиссерский факультет. Принимал экзамен у Шукшина Михаил Ромм. На экзамене мэтр спросил: «Ну, расскажите, как себя чувствовал Пьер Безухов в Бородинском сражении?» Шукшин ответил: «Я это не читал. Очень толстая книжка, руки не доходят». Ромм нахмурился:

«Вы что же, толстых книжек совсем не читаете?» Шукшин говорит: «Нет, одну прочел. «Мартин Иден». Очень понравилась». Ромм сказал: «Какой же вы директор школы, вы некультурный человек. Нет, вы не можете быть режиссером». И тут вдруг Василий Шукшин стал на него кричать: «А вы знаете, что такое директор школы?! Дрова к зиме у председателя сперва выбей, потом вывези да наколи, чтоб детишки не мерзли. Учебники раздобудь, парты почини, керосину добудь, учителей размести. А машина – с хвостом на четырех копытах, – и ту в колхозе не выпросишь. Где шагом, где бегом, грязь – во... Где уж тут книжки читать!» Все присутствовавшие подумали, что Ромм тут же выгонит Шукшина. Но режиссер во всеуслышание заявил: «Только очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятерку».

В дальнейшем, впрочем, их пути разошлись. «Наступит срок, – писал потом Шукшин, слова которого приведены в упомянутой публикации [http://www.sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=55763 «Советской России»], – напишу всю правду и про Михаила Ильича! Человек он ох как значимый и всемогущий! Только я ему еще и поперечным был. Правду наших взаимоотношений сейчас и «Посев» (запрещенный в советское время эмигрантский журнал. – Прим.KM.RU) не обнародует. Нет, благодетелем моим он не бывал, в любимцах у него я не хаживал, посмешищем на курсе числился, подыгрывал, прилаживался существовать. Несколько раз стоял вопрос об отчислении, но особо – когда с негром в общежитии сцепился, заступился за девицу. Чудом уцелел…»

Для актерской и режиссерской среды (точнее, для подавляющей ее части) приехавший из далекой российской глубинки Шукшин порой был как красная тряпка для разъяренного быка во время корриды. Всем своим существом – не столько даже внешним видом, сколько глубинным русским характером – Василий Макарович с его почвеннической, исконно народной философией явно не вписывался в «богемное» мироощущение, которое уже тогда отчетливо вбирало в себя либеральные, западные «ценности». И эта среда в ответ платила ему сполна.

Вот какой «некролог», например, написал на смерть Шукшина сценарист Фридрих Горенштейн: «Что же представлял из себя этот рано усопший идол? В нем худшие черты алтайского провинциала, привезенные с собой и сохраненные, сочетались с худшими чертами московского интеллигента, которым он был обучен своими приемными отцами. Кстати, среди приемных отцов были и порядочные, но слепые люди, не понимающие, что учить добру злодея – только портить его. В нем было природное бескультурье и ненависть к культуре вообще, мужичья сибирская хитрость Распутина, патологическая ненависть провинциала ко всему на себя не похожему, что закономерно вело его к предельному, даже перед лицом массовости явления, необычному юдофобству. От своих же приемных отцов он обучился извращенному эгоизму интеллигента, лицемерию и фразе, способности искренне лгать о вещах ему незнакомых, понятиям о комплексах, под которыми часто скрывается обычная житейская пакостность…»

«Природное бескультурье и ненависть к культуре вообще…» – это про Шукшина-то! Как же надо ненавидеть русского гения, чтобы написать про него такое?

Да и в наше время – всенародного признания творчества Василия Макаровича – нет-нет, да и раздаются призывы «поумерить» пропаганду его наследия. «Вызывает негодование другое: уже появились голоса в СМИ – «Сколько можно насаждать Шукшина?», – обронил на днях президент фонда «Дети Алтая», депутат Барнаульской городской Думы Юрий Шрамко. Да, конечно, на имени Шукшина сейчас уже вовсю пиарятся. Но искусственно ограничивать общение с Шукшиным?!..

«И хотя мне с каждым годом все отчетливей не нравится многое из того, что происходит на Шукшинских чтениях, – пишет упомянутая выше редактор отдела информагентства Алтапресс, – я их никогда не пропускаю. Потому что это все: скуластые лица людей, съехавшихся со всей Сибири, старые песни, тишина сросткинского музея, разговоры, любовь к его книгам и фильмам – наш самый главный и радостный праздник».