От креста не зарекайся

За нами щелкнул замок, и, ступив всего несколько шагов, мы оказались в исправительной колонии, в совершенно ином мире, который живет по правилам, для нас непонятным и даже

За нами щелкнул замок, и, ступив всего несколько шагов, мы оказались в исправительной колонии, в совершенно ином мире, который живет по правилам, для нас непонятным и даже неизвестным. Мы - это священник, трое певчих церковного хора и журналист.

Но вот, пройдя всего несколько сот метров, мы поднимаемся на второй этаж административного здания и, переступив порог одной из комнат, попадаем... на волю. Здесь замечательная домовая церковь с настоящим иконостасом. Церковные подсвечники, богослужебные книги на аналое, купель для крещения - все близкое и понятное. Мы на воле, потому что территория храма - территория свободы. Не потому ли тянет сюда тех заключенных, которые внутренне это чувствуют?

Они стояли вдоль стены храма, по-тюремному молча и дисциплинированно. Они обращались к священнику так, как, очевидно, принято за колючкой: "Можно спросить?" И все-таки зеки знали, что для батюшки они такие же люди, как и свои прихожане. Знали, потому что священники вологодского храма святителя Николая во Владычной слободе уже довольно давно посещают исправительную колонию в поселке Паприха Грязовецкого района. Для них, для преступников, поет маленький, но настоящий церковный хор, для них батюшка привез Святые Дары, он будет сегодня причащать тех, кто к этому готов, а исповедаться могут все. За них и вместе с ними священник молится, всем дает приложиться ко кресту...

Странное, кажется, дело - крест на зоне. Как будто пересекаются два исключительно разнородных и даже непримиримых мира - преступный и церковный. Но... что тут непримиримого?

Что есть крест? Символ страдания. Но крест - также символ спасения. А колония? Место исполнения наказания, то есть место страдания. Но пребывание здесь может так сильно впечатлить, что человек никогда уже больше не захочет тюремной баланды, освободившись, "завяжет", и его судьба будет изменена. Получается, что крест (страдание и спасение) не только не чужероден здесь, но даже, напротив, он - очень выразительный символ зоны.

Эти несвободные люди пришли в храм по своей свободной воле, они могли бы провести время иным разрешенным способом. Все точно так же, как и по другую сторону колючки: одни телевизор смотрят, другие в церкви молятся. Почему эти зеки, в основном довольно молодые, пришли именно в храм? Это личная тайна каждого.

Вместе с заключенными мы выходим в коридор, батюшка начинает исповедь, и теперь к нему заходят по одному. Зеки обращаются ко мне, им хочется про амнистию поговорить, разговор завязывается. Рассказывают, что, когда приезжает священник (примерно два раза в месяц), в храм приходит до 20-30 человек. Работающие специально берут отгул. Бывает возможность и в одиночестве здесь помолиться. Один из зеков говорит: "У иного, может быть, атомная война в голове, а придет сюда, помолится и выходит уже гораздо спокойнее".

Я слушаю их и думаю про себя: "Вот вам и амнистия". Не говорю этого вслух, чтобы за издевательство не приняли, потому что им больше всего хочется внешней свободы. Но если бы они вообще не ценили свободу внутреннюю, то и на исповедь не пошли бы. Ведь исповедь - это в своем роде духовная амнистия. Человек освобождается от накопившихся грехов, они перестают давить, терзать и разлагать его душу. Его наказания, его страдания смягчаются. Убедившись в этом здесь, на зоне, они, может быть, и освободившись будут жить, понимая, как страшен грех. Надежда есть, гарантий нет.

Разговаривая с ними, я прямо-таки нутром чую, что нормальные это мужики, неплохие, никакие не "отбросы общества". А потом понимаю, что ведь это именно те, которые выбрали храм. Они - самые духовные здесь. Зверье в церковь не пойдет.

Мы вместе с зеками идем на беседу, которую подготовил для них батюшка. Вижу, что нам одинаково интересно слушать священника. Как сложится их судьба? Впрочем, почему их? Как сложатся наши судьбы?