Короткий фильм о любви

Польша. 1988. 90 минут.

Авторы сценария Кшиштоф Кесьлёвский и Кшиштоф Песевич

Режиссер Кшиштоф Кесьлёвский

Оператор Витольд Адамек

Художники Магдалена Дипонт и Галина Добровольска

Композитор Збигнев Прайснер.

В ролях: Олаф Любашенко, Гражина Шаполовска, Стефания Ивиньска, Петр Махалица, Станислав Гавлик, Артур Барцишь.

Оценка - 9,5 (из 10).

Премии: специальный приз и премия ФИПРЕССИ на МКФ в Сан-Себастьяне.

Экзистенциальная драма.

По поводу шестой части цикла «Декалог», по-своему соотносящегося с десятью ветхозаветными заповедями, неслучайно могут возникнуть сомнения, к тому же спровоцированные и ее запутывающим названием. Утонченный, нежно-печальный, элегически-сострадательный рассказ о робкой, беззащитной любви а мире разобщенности, дефицита человеческих чувств, пошлости и грубости реальной жизни неизбежно вызывает в памяти уже новозаветную добродетель из нагорной проповеди Иисуса Христа: «Возлюби ближнего своего». И никак не хочется согласиться, что «Короткий фильм о любви» является как бы «экранизацией» более категоричных, запрещающих максим старца Моисея: то ли «Не пожелай жены ближнего своего», то ли «Не прелюбодействуй» - суть, в общем, одна и та же.

Трудно не проникнуться истинным сочувствием к застенчивому, скромному 19-летнему Томеку, который живет на квартире уехавшего друга и, получив от него в «наследство» также подзорную трубу, наблюдает за окнами противоположного дома, таким образом влюбившись на расстоянии в 30-летнюю Магду, часто приглашающую к себе мужчин по вечерам. И вновь происходит смещение акцента - персонаж, преступивший святую заповедь, выглядит живым человеком, со вполне простительными слабостями и заблуждениями, самостоятельно, хотя и запоздало осуждающим себя за прегрешения. А Магда, косвенный «участник греха» (или же сама прелюбодействующая, косвенно напоминающая Марию Магдалину?!), не может не осознать, что неожиданно влияет своими поступками на чужую судьбу и подталкивает совсем постороннего человека к попытке самоубийства.

Извечный вопрос «Кто виноват?» теряет свой смысл. Грешен ли Томек, подглядывающий за любимой женщиной, с которой даже не решается познакомиться? Аморальна ли Магда, ведущая не очень праведный образ жизни, все-таки цинично и унизительно обошедшаяся с по-юношески наивной влюбленностью своего молодого соседа? Или же безнравственно в первую очередь общество, которое заставляет нас чуть ли не во всем довольствоваться суррогатом - от блочных неотличимых домов до превратившихся в эрзац человеческих чувств, вынуждает лишиться доверия и уважения друг к другу, терпимости, такта и деликатности в общем существовании, в едином «общебытии» (поскольку слово «общежитие» давно утратило свое высокое философское значение)?!

В том, как судьба сводит вместе людей, испытывая, искушая, ставя перед необходимостью выбора и совершения тех или иных поступков, определяющих для всей жизни, в том, как раскрывается тесная связь прежде далеких один от другого, легко увидеть ссылку на абсолютную детерминированность, заранее обусловленную зависимость всего происходящего от некоего рока, высшего предназначения, воли Создателя, Божественного Провидения. А следование библейским заповедям выступает как единственная гарантия, предохранение Господне от ошибок и опасностей, от всех «лукавых соблазнов», подстерегающих неопытные души. Но будучи католиком по воспитанию, моралистом по убеждениям и художником, всегда тяготевшим к подробному, детальному, психологически точному анализу нравственных проблем, взаимоотношений людей между собой и с обществом, Кшиштоф Кесьлёвский в большей степени верит во внутреннюю логику жизни, в самого человека. Люди все-таки способны без внешнего принуждения, страха наказания (вплоть до угрозы смерти), а находя в себе скрытые силы, «резервы души», противостоять житейским искушениям, отказываться от бесчестного пути, прислушиваясь к голосу собственной совести. И победа добра над злом (если мыслить такими общими категориями), а на уровне обыденной жизни - в нравственных поступках человека, в естественном соблюдении всех выработанных человечеством за долгие века норм поведения, все же невозможна только в одиночку, без поддержки и участия, сопереживания и понимания других людей и всего человеческого сообщества. Нельзя быть святым, морально чистым, не прегрешившим в мире, где существуют грех, несправедливость, зло.

«Короткий фильм о любви» кажется проще и безыскуснее яркого по форме, сложного по композиции, причудливого по стилю «Короткого фильма об убийстве». Конечно, есть определенный изыск и в том, как меняются местами Томек и Магда. И вот уже эта женщина, которая почувствовала жестокость своего обращения с юношей, прониклась состраданием после его глупого желания уйти из жизни, начинает сперва из любопытства, а потом и напряженно вглядываться в окуляр подзорной трубы - именно из квартиры Томека и как бы уже его глазами постигая себя, обретая острую потребность в утешении, отпущении грехов отнюдь не в сакральной, а в душевной исповедальне человеческих чувств.

Эта лента - действительно о любви, о той тонкой и непрочной нити, которая внезапно связывает двоих, ранее одиноких, помогая им по-человечески уцелеть, вместе пройти уготованный путь. Но прежде всего - картина о любви человека к человеку, когда некто другой уже выключен из толпы, отделен от множества рядом живущих, приближен благодаря увеличительному стеклу, вышел на крупный план. Любить, по мысли Кесьлёвского, означает сделать кого-то дальнего ближним своим. Апостольская антиномия «как в зеркале»-«лицом к лицу» отражает неизбывную тоску по недостижимому идеалу в постижении Бога, истины человеческого существования, другой личности. Но любое усилие по преодолению отчужденности пространства и мира (через любовь к отдельному индивиду - любовь ко всему человечеству) все равно способствует «очищению тусклого стекла», позволяет «не отступаться от лица». Придуманный режиссером вроде бы немудреный прием с подзорной трубой дает удивительную возможность для метафорического, метафизического истолкования, в общем, банальной истории, наполненной мелочами быстротекущей, сиюминутной, непримечательной жизни, «среднеевропейской», типичной для горожан ХХ века.