Повторите Мандельштама!

«Поздняя осень 1920 года. На улице холодно и темно. А здесь, в Доме литераторов, тепло и светло. Случайные посетители чувствуют себя здесь как в каком-то сказочном царстве-государстве. -

«Поздняя осень 1920 года. На улице холодно и темно. А здесь, в Доме литераторов, тепло и светло. Случайные посетители чувствуют себя здесь как в каком-то сказочном царстве-государстве.

- Слыхали, говорят, Мандельштам приехал, - одна из кавалерственных дам – их немало среди членов Дома литераторов – оправляет перед зеркалом седые букли …» (Из воспоминаний И. Одоевцевой о Петрограде начала 20-х годов)

Небольшая поправка («поздняя осень» на «середина зимы» и 1920 на 2001), и московский вечер в ЦДЛ, на котором мне посчастливилось побывать не далее как позавчера, начинает в точности повторять встречу, произошедшую более 80-ти лет назад.

Тот же холод и «хаос варварства» снаружи, и тот же теплый уют и культурное царство внутри, не говоря уже о тех самых законодательницах буклей, словно законсервировавшихся в Доме литераторов с 20-х годов ХХ же века. Вот только Мандельштама никто уже не высматривает нервно в толпе …

И все же, спустя ровно 110 лет со дня рождения Осипа Эмильевича Мандельштама, 15 января 2001 года ЦДЛ опять с трудом вместил в себя всех почитателей его таланта. Поскольку решено было устроить именно «День рождения», а не «Годовщину со дня …» или тому подобное официозное мероприятие, участники встречи предпочли не пускаться в пространные обзорно-аналитические сентенции, а просто прочесть свои любимые стихотворения виновника торжества.

В собравшемся цвете московской и питерской литературы (поскольку участники встречи не представлялись, вероятно, ради воссоздания предельно дружественной атмосферы) мною были идентифицированы лишь поэты Александр Кушнер и Андрей Вознесенский, прозаик Андрей Битов и адвокат (что в данном случае абсолютно не важно), член Мандельштамского общества (что, собственно, и приоткрывает тайну его неожиданного появления) Генри Резник.

Открывавший вечер, Александр Кушнер не преминул развенчать всю натянутость разработанной программы. «Поиск любимых стихов у автора, в творчестве которого гениально все – занятие крайне неблагодарное», - заключил он и занялся поиском ассоциаций, возникающих у него при мыслях о поэте. Как всегда, победила любовь, и присутствующие в зале молодые особы слегка содрогнулись, узнав о суровых нравах 60-х, когда девушки, обнаруживавшие на первом свидании пробелы в области поэзии, в частности, того же Мандельштама, видели своих молодых и романтично настроенных людей в первый и последний раз.

Что характерно, артистично декламируя вроде бы любимые произведения чествуемого поэта, взволнованные участники то и дело сбивались, растерянно морща лоб и беспомощно оглядываясь на коллег.

Впрочем, ситуация была под контролем: не успевали они запнуться, как чей-то уверенный голос, а то и целый хор из зрительного зала молниеносно подхватывал, было, умолкнувший на сцене божественный слог. Постепенно я начинала все чаще и чаще посматривать по сторонам, а не на сцену: за редким исключением, собравшиеся «случайные посетители» беззвучно артикулировали каждое мандельштамовское слово, слетавшее со сцены.

Завершавший встречу Андрей Битов не стал испытывать судьбу и полагаться на собственную память и «помощь зала» и прочел своего Мандельштама по книге:
Нет, никогда ничей я не был современник,
Мне не с руки почет такой.
О как противен мне какой-то соименник,
То был не я, то был другой.

Два сонных яблока у века-властелина
И глиняный прекрасный рот,
Но к млеющей руке стареющего сына
Он, умирая, припадет.

Я с веком поднимал болезненные веки –
Два сонных яблока больших.
И мне гремучие рассказывали реки
Ход воспаленных тяжб людских.

Сто лет тому назад подушками белела
Складная легкая постель,
И странно вытянулось глиняное тело, -
Кончался века первый хмель.

Среди скрипучего похода мирового –
Какая легкая кровать!
Ну что же, если нам не выковать другого,
Давайте с веком вековать.

И в жаркой комнате, в кибитке и в палатке
Век умирает – а потом
Два сонных яблока на роговой облатке
Сияют перистым огнем.
«Он все знал, что с ним будет, понимаете, все знал …» - сказал Битов. Может, и про нас знал? Про нас, переступивших новый рубеж веков?
Алина Старинец


Ждем Ваших откликов на статью...