«Двадцать лет после распада СССР: альтернативы новой интеграции»
Значительные подвижки в интеграционных процессах на пространстве СНГ, которые произошли в 2011 году, означают переломный этап в его развитии, т. к. впервые речь об этом идет не в конъюнктурных соображениях публичной политики, а в целях реально реализуемой стратегии. Впервые за все постсоветское время Россия предпринимает интеграционную инициативу, являющуюся не просто «рамкой добрососедских отношений» между бывшими союзными республиками или же ответом на политику Запада в регионе. И впервые сложилась ситуация, когда элиты целого ряда бывших союзных республик смогли осознать свои интересы в интеграции – интересы, основанные уже на новой экономической модели и новой системе межэлитных отношений. Курс бегства поодиночке на Запад сменяется готовностью обустраивать жизнь рядом с Западом.
Несомненно, эта перемена произошла не столько из-за нового уровня осознания национальных интересов, сколько из-за неудач – а по большому счету и провала – всего прежнего курса на евро-атлантическую интеграцию. И несомненно, что любая реальная возможность существенно продвинуть этот западный вектор отношений для любого из игроков на этом пространстве важнее и предпочтительнее, чем реинтеграция с бывшими союзными республиками. Однако 20 лет оказалось достаточно, чтобы осознать долговечность нынешнего положения «у порога» Запада и решиться сменить ориентиры на развитие взаимодействия друг с другом. Как подчеркнул А.Лукашенко, Россия впервые заявила о приоритете отношений с постсоветскими государствами – и это действительно так. Можно усомниться, насколько эти отношения для нее стали действительно приоритетными, но принципиальные перемены в акцентах внешней политики Москвы очевидны. Если прежде СНГ было структурой без центра (что не мешало наличию центробежных процессов, ведь центр все равно предполагался), то теперь РФ предпринимает попытку вернуться к активной роли на пространстве исторической России.
Центральный вопрос во всем предпринимаемом процессе – участие Украины. На самом деле она – не просто предполагаемый, а необходимый участник интеграционных процессов: без нее они вскоре потеряют свою актуальность и привлекательность. Роль и место Украины в современном мире – сейчас важнейший вопрос, от которого зависит будущее всей мировой политики. Россия, привлекшая в интеграционные процессы Украину, и Россия, вынужденная считаться с западной «принадлежностью» этого государства, – это совершенно разные России. И подход Запада, в свое время озвученный А.Квасьневским, не теряет своей политической актуальности.
Однако для будущего этого «качественно нового интеграционного образования» (А.Лукашенко) самым важным и, можно сказать, ключевым вопросом является определение его границ, его идентичности. Любое государство или интеграционное образование государств может быть стабильным только тогда, когда оно основано на общей либо близкой культуре, языке, общей исторической идентичности. Советский Союз, занимавший место Российской империи, унаследовал от предшественницы имперский принцип объединения народов самых разных языков и религий, этнически и исторически друг другу во многом чуждых. Это было одной из причин хрупкости всей конструкции. К сожалению, новые интеграционные формы предлагаются, опять же, всем государствам СНГ, этой формы «цивилизованного развода» бывших союзных республик. Т. е. единственный принцип границ, который закладывается, – это границы былой империи. Принцип совершенно несовременный (и, прямо сказать, домодерный), он чужд нынешнему миру. К тому же возрождение империи предполагает совершенно иные методы интеграционной политики, Российской Федерации вряд ли доступные. Есть основной принцип современной административно-политической организации: политические границы должны в целом совпадать с культурными, языковыми. Нарушение этого принципа делает государство слабым и внутренне, и во внешних сношениях: оно просто обречено на риск распада. То же касается и надгосударственных интеграционных проектов – правда, здесь актуальны становятся и более общие цивилизационные характеристики.
Вокруг России есть страны, в которых господствуют русский язык и восточнославянская (русская) этничность: Украина, Белоруссия и в значительной степени Казахстан. Все это – Русская земля, ее старые и относительно новые пределы. Это единая территория в языковом и культурном плане, ей естественно быть политически и экономически интегрированной.
Вообще понятие о Русской земле – ярко выраженное свойство русской идентичности, уходящее своими корнями в глубокую древность. По сей день оно важно для Русской православной церкви, являясь обозначением ее традиционной канонической территории. Собственно, церковная политика – пока что единственная сфера, в которой оно иногда употребляется. Неудивительно: это – единственный институт нашего общества, имеющий тысячелетнюю историю и не избегающий русской идентичности.
Русская земля – это представление об исторической целостности территорий, входивших в единую Русь киевско-новгородского времени. Утраченное единство этой земли всегда было основным нервом русской культуры. Несоответствие политических реалий сакральному пространству Руси всегда, начиная с XIII века, было вызовом для русского народа. Это – та реальность, которой самой по себе уже гораздо больше лет, чем былому единству Руси, однако наша идентичность, само имя Русское, помнит и взывает именно к той эпохе и к ее пространствам. Правда, теперь оно шире – вследствие многовековой колонизации обширных территорий на севере, востоке и юге.
В современном, светском словоупотреблении было бы разумно определять Русскую землю как территорию господства русской культуры, преобладания разговорного русского языка. Кстати, то обстоятельство, что формально РФ не имеет никаких увязок с русским народом и вообще с русской идентичностью, полностью отметает опасения, будто употребление понятия «Русская земля» может трактоваться как предъявление каких-либо территориальных претензий к соседям.
Если не отказываться от исторической идентичности русского народа и российского государства и вернуть в наш политический лексикон это понятие, то оно может помочь провести принципиальную структуризацию российской политики, ее мотиваций и конкретных приложений. И это касается самых разных сфер – и во внешней, и во внутренней политике. При этом, еще раз оговорюсь, речь идет не о введении понятия «Русская земля» в законы России, что могло бы вызвать дипломатические проблемы, но лишь о введении его в официальный лексикон, как это и было сделано с понятием «Русский мир», и использовании его в обосновании форм интеграции на постсоветском пространстве.
То же понятие Русского мира, проведя важнейшее различение среди «российских соотечественников», оставило незатронутым географический принцип. Россия до сих пор не проводит различия в своей политике относительно организаций российских соотечественников в странах нетрадиционного проживания русских и в странах, в которых русские имеют историческое право считаться автохтонным населением. Т. е. понятие Русского мира, сколь бы необходимым оно бы ни было, не способно дать различение русских общин за рубежом, проживающих на своей исторической территории, и эмигрантских диаспор, разделенных на различные «волны» и имеющих во многом иную идентичность. А ведь эти части Русского мира имеют совершенно разную структуру, совершенно разные запросы и совершенно разные понятия о своих национальных правах и интересах. Однако все это не проявлено в деятельности тех структур, которые определяют работу с Русским миром. И пока Россия не научится проводить принципиально различную политику в отношении зарубежных русских, живущих на Русской земле, и русских эмигрантов, ее политика в отношении соотечественников обречена на неуспех и будет лишь отталкивать от России, а не объединять вокруг нее.
Огромное значение понятие Русской земли может иметь и для интеграционной политики на постсоветском пространстве. На общественном уровне уже давно возник консенсус по поводу интеграционных ожиданий: есть запрос только на сближение с Белоруссией, Украиной, Казахстаном и Приднестровьем. И хотя «своя» Украина видится уже без западной ее части, а Казахстан по-настоящему актуален только своим севером – населенной русскими Южной Сибирью, тем не менее только эти государства видятся частями раздробленной страны. Да, годы советской национальной политики утвердили здесь нерусские национальные проекты, но концепция Русской земли сама по себе никак их не отрицает: она имеет историческое происхождение, им предшествующее.
Относительно республик Средней Азии и Закавказья объединения уже никто не ждет. Более того, преобладают настроения на большее отгораживание: приостановление миграционных потоков, введение визового режима и т. д. Что уж говорить о таком «отрезанном ломте», как Прибалтика. Для этих регионов актуально скорее такое понятие, как «историческая Россия», т. е. территория бывшей Российской империи. Это – регионы с русскими переселенцами, но там преобладают совсем иные народы, и вряд ли они когда-нибудь вновь станут частью нашей страны. Отношения же с Украиной, Белоруссией и Казахстаном – особое дело, предполагающее необходимое для России воссоединение. Однако российская политика в отношении стран ближнего зарубежья не может проводить таких различений: как нашими соотечественниками потенциально признаются все бывшие граждане СССР, так и все наши интеграционные проекты в равной степени открыты тоже для всех.
Несмотря на огромный запрос на интеграцию между этими государствами как внутри России, так и в них самих, таковая либо не идет вовсе, либо идет только в экономическом плане, и то частично и не для всех. На самом деле Россия просто не предлагает какого-либо идентитарного проекта интеграции: она то замахивается на все постсоветское пространство, то отказывается от него всего. Главное, что нет интеграционного проекта, который был бы самоцелью, той стратегической задачей, которая может давать мотивации политическим действиям независимо от соображений экономической выгоды тех или иных компаний.
Нам никуда не убежать от того факта, что русское самосознание отсылает нас ко временам единства Руси и к понятиям ее территориальной полноты. Российская государственность с центром в Москве изначально строилась на основании идеологии собирания русских земель». И сейчас территория исторической Руси, дополненная землями русской колонизации (где русскоязычное население абсолютно преобладает), – вполне актуальная политическая реальность. Ее можно не замечать – но это лишь значит проводить принципиально неадекватную политику, которая даже не имеет слов для описания того, что известно всем людям по разным сторонам границ. Успех российской политики на постсоветском пространстве – это политика собирания Русской земли, пусть не в форме единого государства, но как общего гуманитарного, политического, экономического и оборонного пространства союзных государств.
Но вхождение в создаваемые структуры Киргизии и Таджикистана, обозначенных в программной статье В.Путина, (как и других государств СНГ, т. е. культурно чуждых России стран), – это как раз те самые «избыточные риски», которые, согласно его же интервью федеральным каналам от 17 октября, Россия брать на себя не заинтересована. Причем риски не только внешние. Учитывая лавинообразный рост межэтнической напряженности в РФ, выход русского национального вопроса и проблем миграции на первый план политической и общественной жизни, объединение в один союз с республиками Средней Азии и (пусть частично) Закавказья может только подтолкнуть внутреннюю ситуацию к взрыву. Да, России очень важно удерживать в зоне своего влияния эти регионы, но для взаимодействия с ними правильнее было бы выбирать иные формы, чем с русскоязычным пространством. Есть все основания опасаться, что Россия вновь наступит на те же грабли, на которые несколько раз наступала только в прошлом столетии.
Пока интеграционные процессы идут только в экономическом плане, эта проблема может быть не первостепенной. Однако, как указал Лукашенко, в будущем наверняка будет создана «прочная социально-политическая надстройка», «наднациональные органы, в т. ч., возможно, политические». И вот для этого уровня интеграции аспект культурной общности будет уже принципиален. Америка сильна в т. ч. и тем, что не хочет присоединять соседнюю Мексику – хотя та, возможно, и не отказалась бы. Это – своего рода секрет сверхдержавы. Внутренняя цельность, этническое и культурное родство общего государственно-политического пространства – гораздо более значимый фактор силы и процветания, чем максимальное территориальное расширение.
Сказанное вовсе не означает, что надо сворачивать интеграционные процессы в масштабах всего СНГ. Однако интеграция с Белоруссией должна проходить в иных формах, чем с Киргизией. Пространство Русской земли особое, и оно требует особого подхода и особых интеграционных образований.