«Смерти не боялись, а немцев – тем более»
- Родился 8 октября 1920 года в Белоруссии, в местечке под Оршей, в семье портного-шапочника. Отец, участник Первой мировой и Гражданской войн, в 1930 году перевез семью в Оршу, где работал заведующим буфетом в местном театре. Я окончил семь классов еврейской школы, затем продолжил обучение в средней белорусской школе, но в 10-м классе, не дожидаясь окончания учебного года, уехал в Ульяновск, где поступил в школу авиатехников, готовившую технические кадры для аэроклубов. Еще до этого события я занимался в нашем местном аэроклубе и уже самостоятельно летал на У-2.
В армию меня призвали в 1940 году, и после прохождения всевозможных отборочных комиссий я был зачислен курсантом в Армавирскую летную школу, готовившую летчиков-истребителей. Курс нашего обучения был двухгодичным, и до начала войны курсанты, помимо необходимой теоретической подготовки, успели освоить пилотирование на истребителях И-15, И-153, а в самом конце учебы в летный парк авиашколы прибыли истребители Як-1.
Наш набор состоял из ребят, уже окончивших аэроклубы, поэтому на самолетах У-2 мы отрабатывали только элементы скоростной посадки. Выпустили нас из училища в августе 1941 года в звании сержантов, и я с несколькими товарищами получил назначение на Западный фронт. Прибыли в сентябре в какой-то полк, уже и номера его не помню, на вооружении полка были самолеты Як-1. Сделал там несколько вылетов на сопровождение бомбардировочной авиации, а потом меня тяжело ранило. Немцы бомбили наш аэродром, под разрывами бомб мы побежали к своим самолетам, стоявшим на взлетной полосе. Бомба разорвалась прямо рядом со мной, меня посекло осколками и сильно контузило, но, что самое обидное для пилота, мне осколки изуродовали кисть правой руки, а один палец оторвало совсем.
Полгода я провел в тыловом госпитале в Саратове, а потом началась кочевая жизнь по летным запасным полкам. Куда ни приедешь, летчиков - сотни, а самолетов - единицы, техники для нас не было. Ждали «у моря погоды» на голодном тыловом пайке.
Одно время я даже оказался за Новосибирском, где рядом со станцией «Обь» дислоцировался ЗАП Сибирского ВО, и где три месяца мы переучивались на новую технику, Дело было зимой, стояли 50-градусные морозы, а мы летали. Затем мне повезло: я из тыловой части попал в запасной авиационный полк ЮЗФ, где проходил подготовку на летчика-штурмовика Ил-2, а потом разобрались, узнали, что я был истребителем, и перевели в другой запасной полк, где я налетал еще 20 часов на «Яке» и ждал распределения.
Во второй половине 1943 года я, после долгого ожидания, наконец-то получил назначение на фронт и был зачислен в 73-й ГИАП (гвардейский истребительный авиационный полк).
- Что представлял из себя на тот момент 73-й ГИАП? Сколько боевых вылетов вы выполнили в этом полку?
- От полка после летних боев на Миусе фактически ничего не осталось, так, рожки да ножки, человек 5-7 старых летчиков, а остальные позже прибывали из ЗАПов и летных училищ. Полк был оснащен истребителями Як-1. Рассказывали, что в конце весны 1943 года один за другим погибли в воздушных боях два командира полка - Баранов и Голышев, опытные асы. Новым командиром нашего полка был подполковник Михайлюк, а комиссаром - майор Михайлин, и вскоре все руководство полка летчики называли одним словом – «Михайлюки». В нашем полку в эскадрильях было по 4 звена, 12-13 летчиков в каждой эскадрилье. На сопровождение штурмовиков обычно летали четверками, шестерками и девятками. Долгое время, до самого конца войны, я летал в паре с Семеном Горхивером, с ним вместе мы сделали примерно 90 боевых вылетов. Мы с ним стали настоящими друзьями.
Нашей эскадрильей командовал ГСС Чистяков. Всего до конца войны я выполнил 100 с лишним боевых вылетов, большинство из них было на сопровождение штурмовиков и пикировщиков Пе-2.
- Сколько сбитых самолетов имеете на своем личном боевом счету?
- В воздухе – пять сбитых самолетов лично и в группе, и еще четыре самолета, уничтоженных на земле, во время штурмовки аэродрома. Все самолеты, уничтоженные на земле, подтверждены съемкой фотокинопулеметов. 26 воздушных боев за войну.
- В мемуарах отмечается, что ваш 73-й ГИАП, начиная с 1944 года, почти все время использовался только на сопровождении штурмовиков и бомбардировщиков. Насколько это верно?
- Так оно и есть, наш полк входил в состав 6-й гвардейской истребительной авиадивизии РКГ, которой командовал генерал-майор Сиднев, и эта дивизия имела очень сильный летный состав. В дивизию входили три полка. 9-й ГИАП был отборным полком асов, имел прозвище «маршальский полк», туда специально отбирали самых опытных истребителей, имевших солидный боевой счет и налет часов. Достаточно сказать, что в этом полку было 4 дважды Героя Советского Союза, и человек 15 ГСС. Например, в 9-м полку летали известные всей стране летчики - Аметхан-Султан, Алелюхин, Лавриненко. В 1944 году 9-й ГИАП в составе дивизии заменил 31-й ГИАП.
Наш 73-й ГИАП использовался в основном в сопровождении бомбардировщиков, нашему полку не разрешалась «свободная охота» и редко поручалось барражирование над полем боя или в «квадратах» в небе на передовой. Подавляющее большинство воздушных боев летчики нашего полка вели с немецкими истребителями, пытавшимися сбить наши Ил-2 на подходе к району штурмовки. Поэтому истребителям 9-го ГИАП выпадало больше возможностей сразиться с немцами в небе. А третий полк, 85-й ГИАП, специализировался в основном на разведке.
- Потери 73-го ГИАП?
- За всю войну 73-й ГИАП (бывший 296-й ИАП) потерял три полных состава, но в последний год войны, уже после боев над Вислой, наши потери были незначительными. Как мне помнится, безвозвратные потери летного состава с осени 1944 года составили всего 6 летчиков. Но перед самым концом войны нас перевооружили с Як-9У на истребители «Кингкобра», и тогда у нас за полгода разбилось, уже в мирное время, 6 пилотов, т. к. этот истребитель имел плохую центровку из-за мотора, расположенного за кабиной пилота, и легко срывался в штопор.
- Ваш товарищ, летчик-ас Семен Горхивер, который сбил 23 немецких самолета, прошел на войне такое суровое испытание, как служба в штрафной эскадрилье во время сражения за Сталинград. Он вам не рассказывал, за что конкретно попал в «летающие штрафники»?
- Конечно, рассказывал. Сеня попал под драконовский указ, который действовал в 1942 году, согласно которому любое летное происшествие - поломка самолета при вынужденной посадке или отказ техники во время боя, - приравнивалось к измене Родине.
У него в вылете на исходе оказалось горючее, и он раньше других вышел из боя и вернулся на аэродром. И Семена сразу отправили в трибунал, без долгих разговоров: ведь комиссару полка и армейской прокуратуре тоже надо было отчитаться. Мол, действуем и выполняем указ, караем уклоняющихся от боя; вот, пожалуйста, держите, старшина Горхивер, да мы его к стенке поставим… Хотя виноват был техсостав, а не летчик, и все это знали.
Семен никогда не был трусом, это был смелый летчик-истребитель, который не боялся ни черта, ни дьявола, но вот попал под жернова советской армейской юстиции. Хорошо хоть не расстреляли под горячую руку, а ведь подобных примеров в 1942 году хватало…
В штрафной эскадрилье он пробыл два месяца, и четырех сбитых немцев в составе «штрафников» ему не засчитали. Когда у Горхивера было уже 18 сбитых на личном счету, то должны были отправить на него представление на звание Героя Советского Союза, но тут ему в штабе дивизии все вспомнили: и то, что еврей, и то, что в штрафниках воевал. Горхивер внешне не показывал какой-либо обиды, но со мной, со своим другом и ведомым, он был откровенен.
Кстати, у него было редкое качество: он обладал уникальным острым зрением, видел без бинокля то, что остальные замечали только через минуту в окулярах бинокля.
- У кого в полку был самый большой счет сбитых самолетов противника?
- Кажется, у комэска Борисенко: у него на боевом счету было 23 лично сбитых немца и несколько в группе. У комполка было 10 сбитых лично и в группе, но он начинал воевать еще на финской войне. Было в нашем полку еще несколько летчиков с солидным боевым счетом: Фомичев, Филлипов, потом еще ГСС Плеханов, тоже у нас летал, один из самых старых летчиков полка, у него было штук 15 сбитых…
Но вот не помню точно, то ли у Борисенко, то ли у заместителя командира полка уже было 26 сбитых в общем зачете, но Героя ему не дали. Было какое-то черное пятно в анкете, так политотдел зарубил наградной лист, и только после второго представления, уже после окончания войны, в 1946 году, он получил Звезду Героя.
Чистяков на счету сбитых мало имел, но Героя получил еще в начале войны, и не за сбитые, а по указу «за сто штурмовок». Он нам рассказывал, как в 1941 году штурмовки немецких позиций постоянно проводились силами истребительной авиации, поскольку всех наших бомберов к тому времени посбивали.
- В чем особенности поведения истребителей при сопровождении штурмовиков?
- Мы взлетаем со своего аэродрома, идем в квадрат, где должны встретить штурмовиков, и после соединения с ними сопровождаем их до самой цели. Если появляются немецкие истребители, то мы их просто отгоняем, стараемся не ввязываться в затяжной бой, чтобы не оставить Ил-2 без прикрытия. Немцы имели свою тактику: четверка или восьмерка «мессеров» связывала истребителей сопровождения боем и уводила их в сторону, и тут появлялась следующая группа немцев и принималась за наши Ил-2. Мы все эти уловки знали прекрасно и действовали по обстановке.
Если по какой-то причине штурмовики были брошены истребительным эскортом и понесли большие потери, то старшего группы сопровождения отдавали под трибунал без жалости.
Для нашего полка наиболее интенсивный период по прикрытию штурмовой авиации был под Секешфехерваром, мы делали до четырех вылетов в день, сопровождая «Илы», штурмующие немецкие танковые колонны. Тут, кстати, и нам, истребителям, пришлось действовать как штурмовикам. Всякое случалось, как говорится – и на «О» бывает, и на «Е» бывает…
- Каким было отношение летчиков-истребителей к штурмовикам?
- Как к героям-смертникам, эти ребята были фактически обречены. Летали на своих тяжелых «утюгах» на малой скорости, и ни бронирование, ни стрелок- радист не могли ничем помочь, когда с земли их встречал плотный и точный огонь немецкой зенитной артиллерии, а немецкие зенитчики умели стрелять… У штурмовиков редкий вылет обходился без потерь в эскадрилье, в ШАПах за год обновлялось по 80-90% летного состава. Но к 1945 году и им стало полегче. По крайней мере, благодаря нам, истребителям, штурмовики несли минимальные потери от действий немецкой истребительной авиации, мы их хорошо прикрывали.
- Какие-то свои особые приметы и суеверия в полку были?
- Помню, что нельзя было бриться с утра в день, когда намечался боевой вылет. Что еще?.. Была примета: кто первые 20 вылетов сделал и не сбит, тот, как у нас в полку говорили, будет жить и работать…
- Были летчики, которые не могли скрыть свой страх перед схваткой?
- Я не помню, чтобы у нас в эскадрилье кто-то из летчиков перед вылетом психовал или был в подавленном настроении. Мы все тогда были молодые, веселые, нам море было по колено, смерти не боялись, а немцев - тем более. Перед вылетом шутили и смеялись, рассказывали анекдоты.
- Немецкие истребители к концу войны применяли какие-то ранее не известные тактические новинки?
- Нет, тактика у них оставалась прежней. Но было одно новшество: немцы, потеряв за годы войны своих лучших асов, массово вводили в строй молодое и слабо подготовленное пополнение, и поэтому стали летать большими группами, по 20-30 самолетов.
В конце апреля 1945 года в Чехословакии шестерка Як-9У из нашей эскадрильи встретила группу из 32 «мессеров». Мы приняли бой, у нас скорость была выше, трудно поймать на маневре, и мы вышли из этой свалки без потерь, при этом сбили шестерых немцев.
- У вас на счету числятся два самолета противника, сбитых в Венгрии в начале 1945 года. Можно детально рассказать об этих двух удачных венгерских воздушных боях?
- Одного я сбил под Будапештом в январе 1945 года. На высоте 5000 м меня атаковал «фоккер» со стороны солнца и попал мне очередью в правое крыло. Я - вниз, в отвесное пике, немец - за мной, потом уже я сел ему на хвост, и «фоккер» уходил с пикированием, но я его дожал. Немец врезался в землю, а я успел выровнять свой «Як» прямо над самой землей. Самолет был подбит, и мне пришлось сесть на вынужденную на своей территории. Садился на брюхо, попал на лесопитомник, молодые саженцы, но самолет не скапотировал. Я забрал из покалеченного самолета свой парашют из кабины, меня на грузовике отвезли в Будапешт, в котором еще шли упорные бои, а на следующий день за мной пришла машина из полка. А второго я сбил в лобовой атаке. Очень удачный бой для нас получился. Наша шестерка получила приказ на патрулирование - прикрыть небо над передовой. На подходе к цели мы встретили 18 немецких «юнкерсов», идущих на бомбардировку под прикрытием 12 истребителей. Мы их разогнали, приступили к патрулированию парами над линией фронта, и тут появились два «фоккера-190». Мы с Семеном вступили с ними в бой, а мой немец со слабыми нервами оказался, не выдержал, в последний момент отвернул вверх, и я ему в брюхо засадил из пушек.
- Вас тоже сбивали?
- Подбивали несколько раз, но ни разу не было ситуации, когда надо было выбрасываться с парашютом из горящего самолета. Под Секешфехерваром сопровождали две девятки Ил-2, пошли с ними восьмеркой, шесть истребителей сверху и два прикрывали снизу. Я вместе с «Илами» спикировал на самоходки, отстрелялся по ним, и только мы развернулись к своим, как у меня забарахлил мотор, но я дотянул до линии фронта и смог сесть уже за нашими позициями. Потом проверили фотокинопулеметы – прямые попадания в самоходки… Но был у меня один вылет, в котором по вине механика я чуть не отправился на тот свет. Механиком у меня был Синицкий, еврей, сын известного конструктора тяжелых артиллерийских орудий. Над нами иногда летчики подшучивали: мол, мало того, что в паре два еврея летают, Горхивер и Кичин, так они еще и своего механика к себе в синагогу взяли... Синицкий был с ленцой, и он меня подвел - не устранил перед вылетом неисправность, о которой я его предупредил. Полетели, и тут машину стало «швырять», я отстал от своих, а еще через несколько минут нарвался на шестерку «фоккеров». Я с ними связался, одного сбил (и этот сбитый не был мне засчитан, т. к. на него не пришло подтверждение от наземных войск) и смог оторваться, но когда немцы от меня отстали, то я оказался в непростой ситуации: «Як» идет «на честном слове», а приборная доска и компас разбиты пулеметной очередью. Как сориентироваться? Я снизился к земле, стал искать село поблизости. Метод для ориентировки был простой - найти церковь и определиться: алтарь всегда на востоке, а церковные ворота - на западной стороне. Перелетел линию фронта, заметил аэродром для ПО-2 и сел на одном шасси… Повезло, не разбился. А механика я просто пожалел, не стал поднимать шум. Ведь механиков за сбой техники, повлекший срыв боевого задания, отправляли в штрафную роту.
- Как летчики отмечали свои воздушные победы?
- Был общепринятый ритуал во всех полках: летчику, одержавшему победу в воздухе, вместо положенных всегда ста грамм водки на ужин наливали полный стакан… Пили в полку немного, по крайней мере, у нас пьяным никто на боевые задания не летал. Но один раз я видел, как на наш аэродром сел истребитель из другого полка, заглушил двигатель и не вылезает из кабины. Все кинулись к самолету, подумали, что пилот ранен, но вытащили его из кабины, а он пьяный в стельку, на ногах не стоит. Вот что значит отменное здоровье: ведь трезвому летчику выдержать нагрузку в воздухе непросто, а уж поддатому …
- Как обеспечивали питанием летный состав в 73-м ГИАП?
- Кормили прекрасно, по полной летной норме. После голода в тыловых ЗАПах фронтовая кормежка воспринималась как нечто самое отличное. В тылу, в день тренировочных полетов, дадут краюху хлеба и помидор, разрезанный на четыре части, - вот и весь «приварок», обед в полетный день…
- Чем занимались в свободное от полетов время?
- Досуг был стандартный: травили байки, играли в шахматы или в карты, но гордостью нашего полка был свой самодеятельный оркестр, в котором я, кстати, играл на скрипке. Эту скрипку откуда-то привез наш полковой начхим по кличке «Боря-противогаз» и мне ее презентовал. Эта скрипка и была моим единственным трофеем, привезенным с войны.
- Полковые политработники и уполномоченный «Смерша» чем-то запомнились?
- У нас полковой особист не был сволочью, это был обычный парень, вел себя прилично. Но всех летчиков, возвращавшихся в полк после плена, сразу отправляли на проверку.
Комиссар полка изредка выполнял боевые вылеты, и за это его уважали, отношение к нему было неплохое. Он, кстати, позаботился, чтобы в полку не было беспартийных летчиков: всем приказали написать заявление на вступление в ВКП(б).
- Национальный вопрос в полку стоял на повестке дня?
- Во время войны он почти не ощущался, только иной раз при нас комэск начинал рассказывать еврейские анекдоты. Я не реагировал, и Горхивер тоже на это не заводился.
- К наградам истребителей вашего полка представляли только за сбитые самолеты противника, или за вылеты на сопровождение также отмечали пилотов орденами?
- Все учитывалось. За определенное количество боевых вылетов на прикрытие штурмовой или бомбардировочной авиации полагалось представлять летчиков к ордену Боевого Красного Знамени. Сначала его давали за 30 таких вылетов, потом - за 60.
За 12 воздушных боев в Венгрии в начале 1945 года и за 60 с лишним вылетов на сопровождение штурмовиков я был первый раз представлен к ордену Боевого Красного Знамени, но вместо БКЗ мне вручили орден Отечественной Войны. В конце войны снова заполнили наградной лист на Красное Знамя, отослали его наверх - и с концами.
Когда я после демобилизации вставал на учет в военкомате, то военком вытащил из моего личного офицерского дела нерассмотренное представление на БКЗ. Он спросил меня: «Ты знаешь об этом наградном листе?» - «Знаю, и что с этого?», и военком молча положил лист обратно в дело.
Главным показателем боевой деятельности нашего полка были даже не сбитые самолеты противника, а сохраненные жизни штурмовиков. В марте в районе озера Веленце наша шестерка сопровождала 12 штурмовиков Ил-2. Нас атаковала группа из 10 «мессеров» и четырех «фоккеров» (ФВ-190). Началась свалка, но мы не подпустили их к штурмовикам, и даже сбили двух атаковавших нас немцев.
- Когда демобилизовались из армии?
- В 1946 году, как инвалид войны. Помимо тяжелых ранений, полученных осенью 1941 года, у меня в последний год войны было еще два легких ранения - осколочное и пулевое, и на медицинской комиссии меня признали инвалидом.
Я сам не хотел оставаться в армии, т. к. знал, что еврею там дороги вперед нет. Сеня Горхивер, например: и герой, и умница, а дальше подполковника не прошел. Поехал в Оршу, там все разрушено, а нас никто не ждал. И тогда я решил перебраться в Самару, где и прожил все последующие годы.
Комментарии читателей Оставить комментарий