Ксенофобии в школах позволит избежать «педагогический карантин»

Недостаток владения русским языком и основами культуры детьми мигрантов провоцирует конфликты

Тема определенной нетерпимости к чужим в постсоветской России давно уже стала неким «общим местом». Уточнение «постсоветской» здесь дано не случайно, поскольку нынешние времена для некогда великой империи действительно представляются «уникальными»: и словечка-то такого – «ксенофобия» – русские никогда раньше не слыхали. Ни при генсеках, ни при императорах.

Разумеется, речь не про отдельные конфликты, а про явление, носящее поистине тотальный характер. Настолько, что уже и разговоры о «борьбе с ксенофобией» воспринимаются как неизъяснимая пошлость, особенно на фоне того, что разговоры так и остаются разговорами.

Но все же когда речь идет о ксенофобии в школах – это даже в нашем обозленном мире звучит, пожалуй, до сих пор пока еще экзотически. Даже у тех, кто сейчас едва перешагнул 20-летний рубеж, пока что сохраняется воспоминание о школе как о месте, где жизнь протекает как-то... правильнее, что ли, чем за ее стенами. А тут опросы безжалостно рушат остатки былой иллюзии.

Опрос, проведенный социологами из Российского государственного социального университета совместно с автономной некоммерческой организацией «Образование и консалтинг», нарисовал картину хоть и в более-менее сдержанных, но в целом нерадостных и настораживающих тонах. Согласно приведенным изданием «Взгляд» цифрам, 45% опрошенных социологами педагогов отметили, что национальная принадлежность учащихся в какой-то мере является отправной точкой в развитии тех или иных конфликтов, а 4,5% отметили очень сильное влияние национального фактора.

Конечно, здесь необходимо сделать поправки на два очень весомых фактора. Прежде всего педагоги в принципе в большинстве случаев не склонны выносить сор из избы, полагая (и по большей части справедливо), что проблемы, касающиеся непосредственно педагогики, должны обсуждаться и решаться специалистами, т. е. самими педагогами. А проблему ксенофобии в школах можно логично отнести к педагогической. Поэтому вряд ли можно верить словам о незначительности этой проблемы, которые в той или иной форме звучат из уст учителей. Важно не забывать еще и о том, что школы все же встречаются разные – условно «благополучные» и «неблагополучные». Это клеймо, справедливости ради, прикрепилось к школе еще с позднесоветских времен.

Любопытно и процентное соотношение среди учащихся москвичей нерусской национальности (в процентный расчет не брались собственно русские, за 100% социологи взяли всех представителей иных национальностей – местных и приезжих). Среди нерусских учеников в столице большая доля у армян (22%), следом идут евреи (18,5%), у татар, чеченцев и украинцев – по 14%, дагестанцев насчитали 7%, а молдаван – 5%. При этом 85% родились в Москве, а 15% приехали из других регионов.

При всей своей условности и общем наборе стандартных для соцопросов болезней данный расклад заставляет все же вспомнить советскую школу, давшую России и миру промышленность, науку и культуру, которые составили и до сих пор составляют нашу национальную гордость. Пусть это звучит пафосно и даже пошло, но это – чистый факт, признаваемый в мире. В той школе расклад по составу национальностей, видимо, не так критично отличался от нынешнего. С советскими русскими учились советские армяне, советские грузины, советские украинцы, советские татары, советские дагестанцы. И как-то уживались, строили страну...

Просто дело вовсе не в школе. Она нагляднее некуда показывает нам на некую куда более глобальную проблему. Как кубики и палочки на уроке арифметики в младшей школе.

Приведенные социологами статистические данные по уровню ксенофобии в российских школах в беседе с обозревателем KM.RU прокомментировал президент Академии творческой педагогики, председатель Совета директоров школ России, доктор педагогических наук, профессор Яков Турбовской:

– По сути дела, тут затрагивается проблема конфликтов, которая волновала еще советскую школу, хотя тогда конфликты если были, то, конечно, другие. Но в советской школе педагоги действительно думали над решением вопроса конфликтов в среде учащихся. Сегодня же мы, педагоги и управленцы от образования, подчас, как плохие ученики, с каждого понедельника начинаем заводить новую тетрадь, исписываем в ней две страницы и бросаем. И поэтому серьезный опыт советской школы (не инерционный, когда мы просто воспроизводим то, что у нас получается, а опыт, наработанный педагогической наукой и учителями-новаторами) нами забыт, как будто этого и не было вовсе.

Описываемая проблема делится на две составляющие – проблема конфликтов как таковых, о чем я сказал выше, и проблема ксенофобии, которая не была характерна для советской школы. И в этой связи я вынужден признать, что у нас не существует сегодня сколько-нибудь нравственно обостренного (не научного, не управленческого) отношения к этой проблеме. В печати иногда появляются те или иные статьи, которые говорят о тех или иных фактах, на телевидении иногда освещаются случаи, от которых сердце кровью обливается, но на самом деле ни стратегии, ни понимания того, каким образом решать эту проблему, сегодня как будто и не существует вовсе. И каждая школа обречена решать ее так, как получается, а получается у всех по-разному.

В этой связи я хотел бы сказать, что мы не понимаем одной очень важной вещи, причем не понимаем системно: у нас сейчас – совершенно другое социальное общество, совсем другое социальное государство. И нам в перспективе угрожают конфликты не только ксенофобские, но еще и классовые – на основе различия в материальном обеспечении тех или иных школ. Школы уже сейчас стратифицируются, разделяясь на платные и обычные, за этим скрывается классовое расслоение людей, а не просто те или иные формы учебных занятий. Но если мы являемся единой государственной системой образования, то просто обязаны понимать, каким образом не допускать те или иные конфликты в школе. Перед наукой в целом и перед Российской академией образования надо конкретно поставить вопрос о серьезной классификации существующих в системе российского образования конфликтов, один из которых, самый острый, – ксенофобский.

Конфликты на межнациональной основе пока все же носят локальный характер. Есть школы с мононациональным контингентом учащихся, где с подобными проблемами учителя и ученики вообще не сталкиваются по объективным причинам. В то же время школы, где существует реальная проблема ксенофобии, находятся относительно друг друга в неравных условиях: есть буквально перегруженные представителями разных национальностей и приезжими, а есть школы, где речь идет об одном-двух-трех учениках иной национальности. Причины такого рода конфликтов упираются еще и в непонимание руководства образования, что школы находятся в подобного рода неравных условиях и, соответственно, надо по-разному подходить к той или иной школе в деле решения проблемы.

Мы должны также понимать, что проблемы ксенофобии в школах носят как дидактический, так и социальный и психологический характер. Что я подразумеваю под дидактической проблемой? Это когда в определенную школу поступает значительная доля детей, которые плохо разговаривают по-русски, не умеют писать-читать, но имеют при себе справки о соответствии 5-7 классам средней школы. И что делать директорам в предлагаемых условиях? Ответа на этот вопрос нет. Соответственно, надо хорошо продумать, как первым делом обучить таких детей русскому языку, грубо говоря, поднатаскать их, чтобы они соответствовали требованиям программы, а потом уже отправлять в общий поток. Сейчас же учителей просто обрекают на то, что они не справятся с этой задачей.

Нужна стратегия департамента образования Москвы и любого другого большого города, которая бы предусматривала, что ученики с низким уровнем владения русским языком сначала подготавливаются в специально созданных классах по специальной адаптационной программе и лишь потом продолжают обучение со всеми. Т. е. необходимо создавать своеобразный «педагогический карантин». Надо проверять и общий уровень подготовки приезжих детей, чтобы понять, что они знают, а что нет, ведь иначе они будут обречены на отставание от программы, на насмешки одноклассников, а учителя будут обречены закрывать глаза на все это.

Наконец, социально-психологические конфликты – самый сложный компонент проблемы. Я считаю, что наши управленцы от образования изначально исходят из неправильных позиций. Им кажется, что если усилить контроль и требования, то будет изменяться и ситуация в действительности. Это – ошибочное суждение. Контроль может лишь зафиксировать что-то, чего-то не допустить, но он не может преобразовать. Контроль не является созидающей силой. И все наши попытки через ЕГЭ, через ГИА, прочие контрольные замеры «повышать и улучшать» ничего не дадут.

Ведь школа существует не для того, чтобы отчитываться перед ГОРОНО или любым другим управленческим органом. Школа существует для того, чтобы обучать и воспитывать детей, а не для того, чтобы управление получало отчеты и формировало статистику. Ну получат они ее, а что делать со школой, погрязшей в проблеме? Закрывать? Должное управление образованием предполагает опору на позитивный опыт, на найденные практические решения, либо на решения, предлагаемые наукой: усиление контроля, бесконечные проверки, требования отчетности решения проблем. Я – председатель совета директоров школ и сам вижу, как коллеги стонут от этой дурацкой бумажной волокиты.

Все дело заключается не в том, какой национальности человек пришел учиться, а в том, как мы относимся к нему, как мы смотрим на него. Если благожелательно, то и отношения будут соответствующие. А если иначе, то и разговор другой. И если в каких-то школах есть практика, когда детей знакомят с культурой других народов, празднуют день рождения каждого ребенка, кто бы он ни был, когда для всех без исключения детей создается общая благожелательная обстановка, тогда и проблемам межнациональных конфликтов неоткуда взяться. Моя внучка в этом году окончила такую школу. В ее классе учились и армяне, и таджики. Не было разделения по признакам национальности: были Алик, Коля, Гоша, Сандро...

Все зависит от того, какими глазами мы (и учителя в т. ч.) смотрим на приходящих к нам детей. Если мы снимаем с глаз пелену предубежденности – ксенофобские конфликты решаются на 100%.