Российская элита сама растит себе могильщика и палача

Будучи не в состоянии предложить молодежи образ будущего, к которому нужно стремиться, она толкает ее на улицу

Сложно было не увидеть, что, в отличие от многих прежних демонстраций под теми или иными знаменами, в майских, да и в предшествующих им оппозиционных акциях наибольшее участие принимала молодежь. При этом «Наши» куда-то исчезли, «Молодая гвардия Единой России» не появилась – даже для противостояния своим противникам. В результате у многих молодежь на образном уровне ассоциируется с противниками существующей власти. Хотя, кстати, большинство младших возрастных групп на выборах поддержало Путина.

Для того, чтобы государство (точнее, властвующая элита, поскольку само по себе государство ничего целенаправленного осуществлять не может) могло проводить т. н. «молодежную политику», это государство (или эта элита) должно прежде всего само представлять, какой оно хочет видеть молодежь, точнее, какое место оно отводит для нее в своем видении политической и социальной системы и будущего в целом.

В этом отношении комсомол (и пионерская организация, очередная годовщина которой приходится как раз на эти дни) был действительно не только великолепно организованной системой, но и системой уникальной и крайне успешной. Включая молодежь в систему ценностных предпочтений элиты, он оказывался не только средством воздействия на объект, т. е. молодежь, но и обладал чертами субъектности, включая ее в социальное действие и в самом этом действии формируя ее навыки, социализируя личность и являясь эффективным средством вертикальной мобильности.

Т. е. комсомол как бы сам являлся моделью общества, включенной в его аксиологию и в его практику, причем при сознательном предоставлении ему повышенной роли в социально-политической действительности. С одной стороны, он выполнял функцию агрегации интересов определенной социальной группы, их артикуляции, воспроизведения латентного образца и даже обладал некоторыми полномочиями в определении целеполагания – если не на глобальном, стратегическом уровне, то, во всяком случае, на уровне некоторого участия в выработке среднесрочных и краткосрочных проектов.

В результате он выступал своего рода тренировочной площадкой, пройдя которую, индивид социализировался и приобретал управленческие и политические навыки. При прочих равных человек, прошедший работу в комсомольском активе, всегда более успешно делал карьеру и осуществлял профессиональную самореализацию по сравнению с тем, кто этой работы не прошел, причем даже не столько в силу приобретения определенных «анкетных» характеристик, сколько в силу просто большей развитости своих социальных навыков. Причем даже при изменении социально-политической реальности с началом 1990-х гг. его вчерашние активисты оказались способны успешно вписываться в новые условия как на стороне этой новой реальности, так и в оппонировании ей.

Молодежная политика предполагает несколько уровней, в зависимости от того, в качестве субъекта или объекта молодежь рассматривается элитой.

Первый уровень – это решение социально-экономических проблем молодежи, поскольку по определению, как поколение стартующих, она имеет меньше возможностей, чем поколение уже стартовавших. А поскольку исходно новое поколение в социально неоднородном обществе изначально является представителем неимущего большинства, встает задача создания неких условий его вписывания в существующую вертикальную систему и создания возможностей вертикальной мобильности. В противном случае общество обречено на накапливание недовольства уже не только на чисто экономическом полюсе бедности, но и по возрастному признаку. А поскольку это поколение всегда более нетерпеливо и более энергично по сравнению со старшими поколениями, его неприятие существующих условий и существующей власти оборачивается столь энергичным протестом, что, как правило, власть испытывает крайние затруднения в противостоянии ему. С известной долей условности можно сказать, что революции возникают не столько тогда, когда в обществе много бедных, сколько при условиях, когда полюс бедности и полюс молодости совпадают.

Однако этот уровень, уровень обеспечения социальной защиты и поддержки молодежи, создания для нее реальных возможностей роста является лишь самым первым и самым примитивным. Его обеспечение – это лишь некая защитная функция правящей элиты (если она это вообще понимает), отражающая ее отношение к молодежи как к объекту, потенциально способному представлять для нее опасность, функция его некоего умиротворения.

Второй уровень – это выход за рамки подобного умиротворения, превращение молодежи в активного участника, действователя созданной системы. Но чтобы это сделать, необходимо включить молодежь в систему ценностей данного общества, на уровне формирования латентных образцов поведения сделать этот субъект принимающим и разделяющим правила игры, существующей в обществе. А тогда эти правила должны быть сами сформулированы в достаточно привлекательном виде. Причем они должны быть таковы, чтобы не расходиться с правилами, по которым реально живет правящая элита.

Поскольку в современном обществе с конца 1980-х гг. формировался образ «игры без правил», нынешняя элита стоит перед проблемой, которую она вряд ли осознала в полном объеме. Она либо должна предложить новому поколению этот же образ – т. е. получить огромную социальную массу, сориентированную на несоблюдение каких-либо правил, если это ведет к успеху. Т. е., по сути, сформировать жесткого хищника, стремящегося к тому, чтобы отобрать у нее ее положение. Поскольку этот хищник будет более голоден и более энергичен, нежели она, то она обречена создавать своего могильщика и палача.

Либо же элита должна предложить молодежи некие твердые и относительно моральные правила. Но поскольку эти правила обречены расходиться с теми алгоритмами, на которых строился успех нынешней элиты, мы обречены получить одно из двух. Или молодежь, видя контрастность предлагаемых норм с реально существующими, откажется их принимать (или примет лишь внешне) – и тогда она неизбежно вновь становится в негативную позицию по отношению к декларируемым в обществе нормам. Или она их примет, но, осознавая, что господствующая элита им не соответствует, с не меньшей энергией приходит к стремлению уничтожить эту элиту как не соблюдающую принимаемые молодежью нормы.

Историческая фраза об экспроприации экспроприаторов в новой форме обретает актуальность.

Третий уровень еще более сложен. Он связан с тем, что, формируя навыки и алгоритмы поведения молодежного субъекта, элита должна формировать качества, которые будут задействованы во многом не сегодня, а в некоторой завтрашней перспективе. Но для этого элита должна обладать представлением о тех условиях, которые будут в стране через некоторое время, которые она намерена создать уже в своей социально-политической деятельности. Т. е. ей надо иметь более-менее внятный образ того общества, которое она создает. Само по себе это естественно и связано с органической функцией целеполагания, которую элита в принципе должна выполнять, чтобы быть дееспособной элитой.

Но выполнять именно эту функцию отечественная элита давно разучилась. Собственно, катастрофа конца 1980-х гг. и была связана именно с этим. Причем речь здесь идет как об общестратегических моментах, связанных с проектностью в широком смысле, – видении принципиальных контуров общества, которое страна должна получить через 20-40 лет, так и с определенной «технологической» стороной этой проектности, связанной, например, с предполагаемой структурой занятости в среднесрочной перспективе.

Но именно этого – предложить обществу контуры будущего, к которому нужно было бы стремиться, – нынешняя элита (особенно та ее часть, которая по-прежнему ограничена в своем стратегическом планировании рыночными контурами) сделать и не способна. А пока она на это неспособна – она толкает и будет толкать ту же самую молодежь к поиску и своей мечты, и своего будущего, и своего места в этом будущем.