Успешное реформирование – это не уступки давлению, а наступление

Испанский опыт согласия, выраженный в «Пакте Монклоа», - тому доказательство

Испанский опыт согласия и его центральный компонент, «Пакт Монклоа», вместе с его «актом забвения» весьма интересны и дают пример того, как можно прийти от фашистской диктатуры к социальному демократическому государству без сколь-либо заметных потрясений. В свое время было модно анализировать, насколько применим этот опыт к СССР/России и почему здесь никакого согласия достичь не удалось, а удалось после падения КПСС только создать и усугубить раскол.

Это отдельная и очень интересная тема. Хотя главное отличие, наверное, заключается в том, что в СССР просто не было фашистской диктатуры и не было раскола, который нужно было бы преодолевать, а переход был осуществлен от одной формы демократического устройства к другой, и от общества без глубоких конфликтов к обществу многократно расколотому. Хотя и в Испании, и в СССР формально имел место переход от однопартийной системы к многопартийной. Это, в общем-то, подтверждает простой тезис: само по себе количество партий не имеет отношения ни к демократии, ни к согласию.

Сегодня со времени разрушения однопартийной советской системы прошло четверть века. Созданное взамен ее не оказалось лучше ни на йоту, и вновь поднимается тема – нельзя ли в современной России пойти испанским путем и постараться достичь согласия.

Возникает соблазн поиронизировать на тему о нынешнем испанском практически банкротстве и о выделении ей партнерами по Евросоюзу миллиардов евро. Т. е. внешне все вообще выглядит так: в Испании – согласие и финансовое банкротство, в России – как будто раскол, зато гигантские золотовалютные резервы. Тогда возникает вопрос: что лучше – согласие с банкротством или раскол при мешках с золотом?..

Но, конечно, это некорректная постановка вопроса. Во-первых, потому, что сегодняшнее испанское банкротство мало связано с достигнутым более четверти века назад политическим согласием, а тогда Испания экономически развивалась как раз успешно. Во-вторых, потому, что утверждения о расколе в России и масштабном противостоянии власти и оппозиции более чем спорны. Недовольство экзальтированного политического актива властью – это далеко не раскол, даже с учетом того, что нынешняя российская власть не может вызывать симпатий и во многих случаях действует просто малоэффективно.

Что, собственно, было в Испании к середине 1970-х гг.? Фашистская диктатура, хотя к этому времени уже довольно смягченная. Вообще испанский фашизм отличался от классического, немецкого и итальянского, значительно меньшим накалом и предельной деидеологизацией. Фашистская партия («Фаланга») играла не ведущую, а подсобную роль: стать правящей партией ей не дал сам Франко. Одновременно не было ведущей роли армии: была диктатура военного, а не военных.

После экономического подъема 1960-х гг. уровень жизни вырос, она в целом оживилась, и одновременно частично либерализовался режим: начали действовать полулегальные «рабочие комиссии» на предприятиях, альтернативные официозным профсоюзам, общественные объединения непартийного характера.

При этом общество было чрезвычайно деполитизировано, но одновременно существовал глубокий политический раскол между «Испанией» и «Анти-Испанией» – официальной властью и мощной нелегальной оппозицией, имевшей поддержку в первую очередь растущего рабочего движения и социальных низов.

Идеология фашизма не накалена и не пользуется реальной активной поддержкой. Предприниматели тяготятся отсталостью производства и хотят более интенсивных международных экономических связей. Чиновничество во многом прагматизировано и индифферентно к самой идее фашизма и хочет прагматики и технократизма. Армия хочет новой техники и поэтому, с одной стороны, желает увеличения финансирования, с другой – развития военно-технического сотрудничества с НАТО.

Все держится на Франко. Он стар, и всем ясно, что нужен наследник. Сам Франко, понимая, что у этого наследника будут проблемы с легитимностью, и изначально основывая свой политический режим на традиционализме, решает апеллировать к последнему и провозглашает наследником принца Хуана-Карлоса. Генерал умирает – король вступает на престол.

Положение у него проблемное: его никогда не воспринимали как реального политического лидера страны, личной массовой опоры у него нет, как и популярности. Вокруг рушатся последние на тот момент фашистские режимы – Португалия и Греции. Сама идея монархии воспринимается в мире как анахронизм – от силы по факту принимаются старые конституционные монархии. Еще СССР в стратегическом наступлении, США – в обороне. СССР разгромил их во Вьетнаме, они было отыгрались в Чили, но СССР наступает по широкому фронту. В его руки практически переходит Юго-Восточная Азия и одна за другой бывшие колонии Португалии, Ангола и Мозамбик; т. е. за ним, включая арабских союзников, – больше половины Африки. В самой Испании после подъема – новый экономический спад…

А по соседству, на Пиренеях, летом 1975 года возникает прокоммунистическое правительство Васко Гонсалвиша. Оно, правда, осенью падет, но для того, чтобы передать власть социалистам. Компартия Испании готовит всеобщую забастовку. Социалистическая рабочая партия Испании вообще склоняется к использованию вооруженных методов борьбы...

Подавить недовольство нет ни сил, ни идей. Ничего не делать – значит просто ждать взрыва. Тянуть время, лавировать и отделываться уступками общественным настроениям, вести «модернизацию и либерализацию»? Понятно, что этим можно только разжечь аппетиты недовольных, проявить слабость и подтолкнуть к дезертирству собственных сторонников.

В отличие от старых некогда вернувшихся на престол родственников, о которых были сказаны известные слова в XIX веке, король Хуан-Карлос из династии Бурбонов все понял и многому научился. И прежде всего понял, что нельзя ни стоять на месте, ни отступать под давлением. И начал наступать: стал инициировать, проводить и поддерживать леводемократическую политику. Существует вообще версия, что, будучи в тени Франко, он, как многие аристократичные интеллектуалы, успел увлечься марксистскими идеями.

У Карлоса – два влиятельных сторонника, выступающих за перемены. Пользуясь королевскими прерогативами, он добивается назначения Фернандеса-Миранды председателем кортесов и совета королевства, и теперь, опираясь на него и умеренных франкистов, назначает Адольфо Суареса председателем правительства. И уже Суарес, опираясь на еще более умеренных, идет на переговоры с коммунистами и социалистами и заключает пакт согласия: перемирие на время выработки демократической конституции.

Коммунистическая и Социалистическая рабочая партии были легализованы, допущены до участия в выборах и включены во все структуры совместного строительства новой Испании. Пакт содержал много важных составных частей, но не во всем был исполнен правительством и вызвал определенные расхождения между коммунистами, требовавшими создания структур контроля за его исполнением, и «рабочими социалистами», считавшими, что для этого будет достаточно их парламентского влияния.

Центральным символическим моментом достижения согласия была невозможная, казалось бы, ситуация: коммунисты и фашисты публично пожали друг другу руки и вместе сделали Испанию одной из наиболее демократических и социально защищенных стран мира. Не стоит абсолютизировать, но есть вопрос для анализа.

Центральным политическим моментом стал т. н. «акт забвения». На политические претензии прошлого был наложен запрет: ни бывшие подпольщики, ни бывшие каравшие их функционеры не обвинялись, не привлекались к ответственности, и на них не оказывалось информационно-психологическое и моральное давление. Правда, те, кто начинал процесс, большей частью оказались не прощены своими же сторонами и покинули политическую арену. Фернандес-Миранда, сделавший Суареса премьером, не простил ему союза с левыми и ушел в отставку. Коррильо, от имени компартии пошедший на союз с Суаресом, впоследствии был изгнан коммунистами со своего поста. Тем же, в общем-то, в 1982 году закончил и Суарес: его же Партия центра и устранила его с политической сцены. Причем и коммунисты, и суаресовские центристы, определившие успех согласия, утратили ведущие позиции в испанской политике: лидерами политической жизни стали «рабочие социалисты» и бывшие фашисты.

Но Испания преуспела и в 1990-е гг. вообще была одной из наиболее благополучных стран Европы. В этом отношении сегодняшний кризис – это уже вопрос иного анализа иного времени.

Но все же что главное в испанском опыте? Сам по себе он вообще и очень интересен, и драматичен, и там есть что изучать. Но главное в нем то, что, находясь в крайне невыгодной ситуации, власть не стала уступать требованиям противника и поддаваться ему, а стала сама наращивать темпы преобразований, взяв у оппозиции то разумное, что у нее было (а компартия Испании и испанская Социалистическая рабочая партия интеллектуально и по степени массовости влияния заметно отличались от наших «болотных» активистов), и сама возглавила движение создания новой Испании. Король, коммунисты, социалисты и фашисты шли вместе. Но возглавила движение и определила его темп и контроль за ним королевская власть.

Успешное реформирование – это не уступки давлению, тем более если речь идет не о давлении масс, а о давлении неврастеников. Успешное реформирование – это наступление: по своему плану и в рамках своего темпа.

Получилось почти по Андерсону: «Когда коммунисты и фашисты пожмут друг другу руки, а король выучит марксизм».