«Мы входим в самый тяжёлый за последние 1500 лет кризис. XXI век станет временем жесточайшей борьбы за будущее»

«Мы входим в самый тяжёлый за последние 1500 лет кризис. XXI век станет временем жесточайшей борьбы за будущее», когда целые государства, этносы, культуры будут нещадно, без сантиментов стираться ластиком Истории»

Возможность долгосрочных прогнозов мирового развития зависит от того, что прогнозируется и в какой период развития системы. Долгосрочный прогноз событий — занятие неблагодарное, к тому же, как писал Фернан Бродель, "событие — это пыль", понять события можно лишь в средне- и долгосрочной перспективе. Прогнозирование тенденций развития системы — другое дело, однако, и здесь следует различать воображение и аналитическое воображение. Последнее ограничено 25-50 годами.

Многое зависит и от того, в каком состоянии находится система. Если она в начале или тем более в середине пути, то это — одна возможность для прогнозов. Если же система близится к концу, к точке бифуркации, где у нее максимальная свобода выбора, то — возможность совсем другая. Сегодня капиталистическая система неумолимо приближается к точке бифуркации, и не надо быть пророком, чтобы предсказать конец капитализма через 40-50 лет.

А вот как это произойдет: будет ли этот строй демонтирован сверху за счет уничтожения среднего класса, или низы и середина сметут мировую верхушку, или же в разных частях мира реализуются разные варианты в духе игры "Dungeons and Dragons" (я склоняюсь к наибольшей вероятности именно такого развития событий) — вопрос открытый. Что касается социологии как дисциплины, то прогнозирование на ее основе, как и на основе политологии, становится менее адекватным, поскольку зона гражданского общества (именно последнее является главным объектом изучения социологии) сокращается, а политика вообще находится в стадии отмирания.

Общество будущего – это, скорее всего, мир высокотехнологичных неоорденско-корпоративных структур, окружённых зонами футуроархаики – кланов, племён, криминальных орд и т.п. Единого будущего не будет – будут разные его варианты, которые возникнут как результаты социальных битв XXI в. Аналогичным образом послефеодальное европейское будущее в трёх его основных вариантах – французском, немецком и английском – оформилось как конкретный исход борьбы с треугольнике «короны – сеньоры – низы».

На ближайшие 25-50 лет, при прочих равных, демографические тенденции начала XXI в. сохранятся. Скрытые и явные причины этих тенденций — логика функционирования капсистемы, социоантропологический кризис западной цивилизации и тысячелетние маятниковые тренды (XII в. до н.э. — XX в. н.э.) Старого Света.

Едва ли речь может идти о воскрешении "старого колониализма" — в истории ни воскресить, ни реставрировать ничего нельзя. Ослабление гегемонии США — процесс очевидный с 1970-х годов. Однако этот процесс развивается не по Валлерстайну, то есть не так, как это происходило в случае с Великобританией и ее мировой гегемонией. Благодаря "холодной войне" США смогли "выковать" такую систему военных союзов, которая обрела свою автономную логику. В результате утрата экономической гегемонии компенсируется иными факторами и в иной сфере. Однако и у военно-политической гегемонии на общезападной "подушке" есть предел — элементарное перенапряжение (ситуация Рима при императоре Траяне). События последних лет могут существенно ускорить военно-политическое ослабление США и оставить им в утешение "театральный милитаризм" (О.Тодд).

Приток иммигрантов и наложение экономической поляризации на расово-этнически-религиозные различия обострит социальную и политическую ситуацию в государствах Запада. Это, в свою очередь, может способствовать демонтажу в интересах коренного населения (от верхов до рабочих) демократических институтов, возникших в 1848-1968 гг. и являющихся одной из несущих конструкций капитализма.

«Властным гиперболоидом» стационарных групп может стать главным образом сильное государство, напоминающее праворадикальные западноевропейские режимы 1930-х годов и ЮАР времён апартеида одновременно, отвергающее мультикультурализм и жёстко противостоящее «змею горынычу» финансового капитала, транснациональных корпораций и наднациональным бюрократиям (типа евросоюзовской и натовской), цепными псами которых в противостоянии стационарам-середнякам и их организациям могут стать – и скорее всего так и будет – межнациональные бродячие низы.

Мы имеем дело с формированием невиданного доселе классового противоречия, замешанного не только на классе, но и на расе, нации и религии. Причём это противоречие расколет целые слои, страны и страты, включая мировую верхушку с её клубами и ложами, поскольку нынешний мировой кризис – это и кризис мировой верхушки, её форм организации и методов управления массовыми процессами.

В то же время усилившееся государство, особенно в условиях катастрофы, скорее всего будет переходной формой к иной, постгосударственной форме организации – скорее всего орденско-корпоративного типа (как в XV в. «новые монархии» Генриха VII в Англии и Людовика XI во Франции были переходными формами от феодальной организации власти к собственно государственной). Возможно, по иронии истории последней миссией, «прощальным поклоном» государства станет уничтожение рынка, который оно когда-то и породило – sic transit gloria mundi.

Мир “едет” в своё “додемократическое прошлое”, в эпоху “железной пяты” и ост-индских компаний, этих предшественниц нынешних транснациональных корпораций, только более крутых, чем эти последние. Свёртывание прогресса и есть способ создания мировой верхушкой их нового мира. Для большей части человечества этот “новый мир” обернётся новыми “тёмными веками” — не путать со Средневековьем, стартовавшим в IX в. распадом империи Карла Великого. “Тёмные века” — это время между серединой VI в. (окончательно перестала работать система римских акведуков; 476 г. как конец Римской империи — фальшивая выдумка римских первосвященников, выпячивавших таким образом свою роль) и серединой IX в.

Темновековье — это, действительно, эпоха мрака и крови, в отличие от оболганного деятелями Ренессанса и особенно Просвещения (жуликами типа Вольтера) Средневековья — светлой, вплоть до начала XIV в. эпохи; XIV-XVII вв. — новое темновековье, у которого, впрочем, был столь же зазывный, сколь фальшивый фасад — Ренессанс.

США, по-видимому, всё больше будут превращаться в большой (глобальный) и по возможности, единственный офшор. Для этого нужно вскрыть и уничтожить или экспроприировать офшоры, владельцев размещённых там средств – заставить перевести их в США. В итоге мы получим офшорную крепость «Америка» в море хаоса. Штука, однако, в том, что хаос - «чужой» – уже поселился в американском теле, он зреет в нём с 1960-х годов («бразилианизация» Америки), и по иронии истории этот «чужой», это «нечто» может прорвать плоть и появиться на свет, забрызгивая кровью господ в белых костюмах именно тогда, когда защитники крепости будут праздновать победу. Другой вопрос – чем может стать этот «чужой», это «нечто» для всего мира. Вряд ли чем-то хорошим. Но сначала он сожрёт хозяина.

XXI век станет временем жесточайшей борьбы за будущее, когда целые государства, этносы, культуры будут нещадно, без сантиментов стираться ластиком Истории. Отморозки от власти не остановятся ни перед чем. В этой борьбе выживут и победят сплочённые социальные системы, спаянные единым ценностным кодом, характеризующиеся минимальной социальной поляризацией и имеющие в себе высокий процент носителей знания, эдакие нации-корпорации. Олигархические системы в этой борьбе не выживут, их участь — стать экономическим удобрением, навозом для сильных; собственно, иного они и не заслуживают.

Задачи выживания и побед в любой стране должно решать прежде всего руководство страны. Вопрос в том, насколько умело и честно оно это делает, насколько отождествляет себя со своей страной. Наконец, насколько развит у него инстинкт самосохранения, насколько он сильнее хватательного инстинкта и страсти к красивой жизни. Если последние перевесят, то рано или поздно явится История в виде Шелоб или собственного народа и скажет с нехорошей ухмылкой: “Ты всё пела? Это дело: так поди же, попляши!” И пляска эта скорее всего будет Dance macabre — пляской смерти.

Мир, к сожалению, не таков, каким нам хотелось бы его видеть. И, наверное, лучше бы все это происходило не в наше время. Однако ответ на подобного рода сетования ясен — его дал Гендальф во "Властелине колец": "Хотел бы я, чтобы это происходило не в мое время", — сказал Фродо. "Я тоже, — ответил Гендальф. — Но это не нам решать. Мы можем решить только одно — что делать со временем, которое отпущено нам".