«Что такое вообще средний класс? Это конструкция, придуманная на Западе, с целью разрушить классовую концепцию марксизма»

И с точки зрения марксизма, она смысла не имеет – это чистая химера, существующая на избыточных финансовых ресурсах, поскольку туда входит и верхушка рабочего класса, и мелкая и средняя буржуазия, и обслуга верхних классов.

С точки зрения современного буржуазного государства, с его моделью финансового капитализма, средний класс – это группа людей, с типовым потребительским поведением, причем не только с точки зрения товаров и услуг, но и с позиции услуг политических. Именно под эту группу выстроена вся система тотальной рекламы и образования, направленная на максимальный рост потребления и фактический запрет на более осмысленные ценности.

Возникновение этой группы связано как раз с началом «рейганомики». Дело в том, что средний класс, с точки зрения доходов, обсуждался на Западе давно, с момента начала послевоенного роста (вспомним график зарплат в США с 1947 г., момента перехода от мобилизационной экономики к Бреттон-Вудской модели). И главным элементом этой модели было предоставление домохозяйствам собственного жилья.

Один из американских политиков того времени прямо говорил, что он не верит в антигосударственную деятельность человека, у которого есть собственное жилье. Соответственно, базой для ипотечных программ стали возвращающиеся с войны солдаты и офицеры.

Но именно в это время элита Западного проекта с его либеральной системой ценностей стала постепенно приходить к власти в США и других странах Американской системы разделения труда. А поскольку основной ресурс этой группы связан с финансовыми технологиями, которые, в общем, консервативными идеологиями не одобряются («не давай в рост брату своему»), то для финансистов было принципиально важно разрушить базовые общественные консервативные конструкции. В первую очередь, семью.

 Западный проект и возник как следствие отказа от библейской системы ценностей. Но была одна проблема, с которой справиться было не так-то просто, – это социальная стабильность. Не секрет, что закон в любом государстве работает только тогда, когда есть консенсус большей части общества по его выполнению. Если консенсуса нет, то начинаются проблемы. А главным инструментом достижения такого консенсуса всегда была воспитанная семьей тяга к консервативному подходу к жизни: нужно слушаться родителей, старших, вести себя прилично и т. д.

Но, одновременно, этот же подход, тем более основанный на библейских ценностях, создавал проблемы для господства финансистов (напомню, если «демократия – это власть демократов, то либерализм – это власть финансистов»). Тот средний класс, который начал возникать в 20-е годы прошлого века и погиб в Великую депрессию, а потом возрождался в 50-60-е годы, в США в первую очередь, обладал рядом серьезных недостатков: его было недостаточно для смены типовых моделей поведения в обществе, пребывание в нем было для значительной его части ненадежным (что проявилось в 70-е годы), но главное – его символом стало именно собственное жилье, все остальные активы были зачастую для представителей этой группы недоступны.

Появление «рейганомики» существенно изменило ситуацию. Стало возможно не просто резко увеличить численность среднего класса, но и придать ему некоторые дополнительные факторы: обязательное наличие машины в домохозяйстве (минимум – одна, максимум – по одной на каждого взрослого члена семьи), обязательное наличие отдельного жилья на семью, обязательное наличие телевизора (на первом этапе, потом – компьютера, минимум одного на семью, максимум – в каждой комнате) и т. д. Но самое главное, такой массовый средний класс, уверовавший в обязательность некоторого минимального набора, оказался серьезной альтернативой консервативным ценностям.

Для бедного человека государство не является ценностью – он ничего не имеет, ему ничего не нужно защищать. Человек богатый тоже относится к государству настороженно, свои активы он может защищать и сам. А вот представители среднего класса крайне заинтересованы в защитной роли государства, поскольку у них есть активы, которые имеет смысл защищать, но недостаточно ресурсов, чтобы делать это самостоятельно.

Именно эти люди могут стать основой для общественного консенсуса по соблюдению законодательства и социальной стабильности. Именно с этого времени, с начала 80-х, началась в базовых странах Западного ГП активная работа по разрушению семьи как основы стабильности общества. Ювенальная юстиция, гей-парады, однополые браки (напомню, в Англии, например, до 70-х годов гомосексуализм был уголовным преступлением), другие инструменты по разрушению семьи и других консервативных институтов в пользу либеральной системы ценностей. Но в базе при этом была чисто концептуальная, ценностная задача: создать общество, для которого господство элиты Западного проекта, с ее базовым институтом ссудного процента, не создавало бы внутренней напряженности.

Отмечу, что в этом моменте роль социальной составляющей экономической науки проявляется крайне остро: объяснить сложившиеся условия без понимания сути Западного ГП достаточно проблематично. Но как только такое понимание происходивших в мире социально-политических процессов возникает, становится понятно, что разрушение системы стимулирования частного спроса создает колоссальную проблему. Средний класс (в своей редакции последних десятилетий) исчезает практически полностью. Вместе с либеральными ценностями и созданными под их продвижение институтами. Беда в том, что вся система поддержки социальной стабильности в развитых странах (ну быть может, за исключением Японии) построена уже во многом на этих институтах. Да и люди-то, бывшие представители среднего класса, никуда не деваются, они превращаются в некоторое новое образование, которое можно условно назвать новыми бедными.

В отличие от обычных бедных людей, они обладают образованием (пусть и не очень применимым в условиях кризиса), пониманием своего места в обществе (которого объективно уже нет, но вытравить которое из памяти невероятно сложно), знанием законов и права. Это изначально бедный человек знает, что апеллировать к закону для него чревато, а бывшему представителю среднего класса это так просто не объяснишь.

Да, эти апелляции будут для новых бедных в большинстве своем катастрофичными, но признать это они никак не согласятся! В результате около 50 % населения не просто откажутся от консенсуса в части необходимости соблюдения законов, но и начнут люто ненавидеть государство и его элиты, лишивших их, по их мнению, неотъемлемых прав (которые принадлежали трем поколениям, т. е. других моделей в памяти живущих уже практически нет), причем с использованием законов как карательного инструмента.

При этом новые бедные довольно быстро поймут, что лишены тех возможностей, которые у них были, навечно: даже в середине прошлого века возврат в категорию среднего класса занял как минимум 20 лет (с конца 20-х до конца 40-х годов), в реальности еще больше. То есть фактически в средний класс вернулись не столько сами его представители 20-х годов (которым тогда было условно 30-40 лет), а скорее их дети (резкий рост доходов в возрасте после 50 – довольно большая редкость). В нынешней ситуации и жертв будет существенно больше, и срок восстановления реальных доходов будет бо́льшим.

Напомню, как это видно из приведенной выше картинки, что уровень зарплат конца 70-х годов так и не был превышен до 2008 г., они находятся на уровне 50-х годов. Сами новые бедные, скорее всего, к экстремистскому поведению склонны не будут (страх перед государством у них в крови, они сами поощряли все более и более жесткие меры по защите своего статуса и своих активов, будучи средним классом). Кроме того, такое поведение либералам вообще не свойственно, поскольку нужно принимать на себя серьезную ответственность.

Но вот об их детях этого уже сказать будет нельзя. И таким образом, восстановится феномен Российской империи конца XIX – начала XX в., когда подавляющая часть интеллектуальной элиты поддерживала борьбу террористов против государства.

Тогда это было связано с тем, что на фоне разрушения феодального государства и начала промышленной революции появилось большое количество специалистов-профессионалов, которые люто ненавидели сословное общество (трудно ожидать от человека, который 20-25 лет напряженно работал для достижения неких позиций в общественной и государственной иерархии, чтобы он равнодушно относился к тому, что аналогичное место занимает юнец, единственным преимуществом которого является происхождение). Для колониальных стран эта проблема решалась вывозом наиболее бойких представителей новой (не аристократической) элиты за пределы страны, в колонии. Для России такого пути не было, результат, в общем, известен.

Аналогичная ситуация будет после острой стадии кризиса во всех развитых капиталистических странах: практически все представители бывшего среднего класса (т. е. новые бедные) начнут так или иначе поддерживать антиэлиту в деле разрушения либерального государства, которое не исполнило своих (пусть и неявных) обязательств по отношению к значительной части общества. А с учетом количества переселенцев и беженцев в Евросоюзе и наличия негритянского и латинского населения в США, общее количество желающих поучаствовать в различных экстремистских проектах будет достаточным.

И многочисленные спецслужбы, которые постоянно готовят те или иные провокации, в том числе друг против друга, скорее всего, ситуацию не удержат, если вообще не будут ее усугублять. Что видно уже на примере отношения к Трампу.

Именно это разрушение системы социальной стратификации, отношений между общественными группами, каждой отдельной стратой и институтами государства и есть главная проблема посткризисного мира. Описанная выше в интервью «Комсомольской правде» в начале осени 2008 г. картина как раз показывает, как изменится ситуация для бывшего среднего класса. Но будут и другие проблемы, например, статус чиновника нижнего и среднего уровня уже не будет давать достаточного дохода для попадания в новый средний класс (который будет составлять не 50-70 % населения, а в лучшем случае процентов 15).

Будут большие проблемы с судами и другими государственными институтами, поскольку они сегодня совершенно непривычны для решения проблем между бедными.

Это потребует принципиальной перестройки всего государственного механизма, причем сегодня не очень понятно, на каких принципах он должен быть построен, вернуться к системе самоуправления XIX в., скорее всего, с современным человеком не получится.

Собственно, на эту тему можно рассуждать еще очень много, но она уже носит не столько экономический, сколько социальный характер.