Владимир Васильев: «Из-за любви к медсестре мне приходилось терпеть уколы – лишь бы она была рядом»

Эксклюзивный фоторепортаж специального корреспондента KM.RU Тамары Миодушевской. Фото Геннадия Гахова. Видео » Константина Арзанова. Программа «Частная жизнь» продолжает

Эксклюзивный фоторепортаж специального корреспондента KM.RU Тамары Миодушевской. Фото Геннадия Гахова. Видео » Константина Арзанова.

Программа «Частная жизнь» продолжает повествование о главных политических фигурах нашей страны. На этот раз героем сюжета  является Владимир Васильев - заместитель председателя Комитета Государственной Думы по труду и социальной политике.  Владимир Алексеевич родился в городе Татарск Новосибирской области, в юношестве с родителями переехал в Москву. Именно в столице произошли основные события в жизни нашего героя, которые способствовали его формированию как политика. Здесь он получил три высших образования: окончил Московский государственный педагогический институт им.В.И.Ленина, Московский открытый социальный университет и Российскую академию государственной службы при президенте РФ. Сейчас является кандидатом социологических наук. Женат, имеет двоих сыновей. В его послужном списке 13 лет работы директором школы-интерната № 45 г. Москвы. С 16 декабря 2001 года - депутат Мосгордумы Третьего созыва  В декабре 2003 года избран депутатом Государственной Думы РФ четвертого созыва от избирательного округа №200.
Член фракции «Единая Россия».

 

 

Лет в пять я вплотную познакомился с железнодорожной романтикой

 

- Владимир Васильевич, расскажите о городе, в котором вы родились, о воспоминаниях детства.

 

- Я мало могу сказать о городе, в котором я родился. Меня увезли оттуда после окончания первого класса - в семь лет. Я очень хорошо помню наш небольшой домик, который отец строил сам, своими руками. Он поставил себе задачу - построить дом в одиночку. Его отговаривали, мол, это невозможно. Он все-таки сделал: даже стропила, которые стоят на крыше, выводил один, чему удивлялись многие строители. Такой был характер напористый. А так как мой отец занимался строительством нефтепроводов, после Татарска мы переехали в Магнитогорск. Там я учился со второго класса по десятый. В семнадцать лет я приехал в Москву и больше отсюда не уезжал.

 

Из воспоминаний у меня есть местный вокзал, на который мы приходили в ремонтное депо, где стояли паровозы и тепловозы. Рабочие из бригады ремонтной очереди приглашали нас иногда в кабину попить чай. Я до сих пор помню, как они нам говорили, что у них есть волшебный мешочек: «В нем всегда, когда ни придешь, будет сахар». Мы заглядывали в этот мешочек - нам было по пять-шесть лет - там действительно каждый день был сахар и даже конфеты.  Рабочие были суровыми, с мозолистыми большими руками, добрые и неуклюже вежливые. Нас, в принципе, надо было оттуда гнать, потому что нечего делать детям в депо. Но они понимали, что мы пришли с большим интересом, а не как какие-то преступники. Они нас по-своему вводили в свой мир железнодорожной романтики.

 

Еще помню огромное болото вокруг дома, которое, как мне показалось, в одночасье вдруг высохло. Видимо, какие-то работы велись, о которых я не знал. Потом мы вдруг проснулись, а болота нет. Очень много сухой травы, мы ходили между кочками и собирали перепелиные яйца и находили гнезда других птиц. Это было так удивительно… Можно было пройти пять минут и набрать там бидончик костяники и нести радостно его домой. Когда родителей не было, то можно было жечь костер. От тебя пахло дымом, тебе говорили: «Ты что? Курил?» - но я отнекивался и так был горд тем, что меня могли в этом заподозрить.

 

А весной можно было сесть в корыто, оттолкнуться палкой от дерева, по этой полутине, полутраве проехать, представляя себя капитаном или Робинзоном Крузо, который плыл к необитаемому острову. Правда, можно было перевернуться, упасть в болото, и тогда, боясь прийти мокрым, приходилось сидеть в курятнике, где была небольшая печка, и сушить одежду. Прийти домой мокрым было смерти подобно. Это все было до семи лет.

 

Еще запомнилась зима. Уровень снега выше крыши. Между домом и сугробом метра полтора. Ты сидишь у окна, родители уходят на работу, тебя закрывают. Если большая метель, тебя не пускают в садик. Моя мама была учительницей, возвращалась примерно к часу дня. И вот все это время сидишь и смотришь на этот снег. Когда тебя выпускают из дома, ты роешь огромные пещеры в этом снегу. Он все держит, как строительный материал. И видишь папины ступеньки, которые он сделал, чтобы мы могли выйти из дома. Мама мне рассказывала: когда я был совсем маленьким, зимой меня так укутывали в разную одежду и шали, что невозможно было обхватить руками. Получался маленький колобок. Чтобы не тащить меня на руках, меня просто выкатывали, клали в санки и везли в детский сад.

 

До школы я был влюблен в девочку, которую я никогда не видел

 

- Кто был объектом вашей первой любви?

 

- У меня было две любви. Первую звали Таня Копейкина. Я ее никогда не видел. Я ее любил только за то, что мама  всегда брала ее тетрадь, показывала мне и говорила: «Вот есть же такие люди, такие дети!..» Это была чистая, аккуратная, без единой помарки тетрадь отличницы. Для меня это был образ чего-то такого светлого  и практически недостижимого. Я ее любил уже заочно, просто потому, что она такая. Второй любовью была медицинская сестра, которая с огромным удовольствием делала мне уколы, и я с огромным удовольствием их принимал. Я заболел воспалением легких перед началом первого класса. 1 сентября нужно было идти в первый класс, а я попал в больницу. Тогда мне кололи пенициллин, антибиотики, для поддержания здоровья еще и глюкозу. Она настолько мне нравилась, что я с радостью подставлял все места под уколы,  - лишь бы только она была рядом.

 

Вот, пожалуй, все, что я помню из детства. Еще фуражку с кокардой в первом классе и ремень на форме… Теплые дни лета после первого класса: мы идем, разбрасываем какие-то тетрадочки, потому что учебный год закончился. Кругом грязь, слякоть, никакого асфальта не было. Дороги, мягко говоря, сделаны из жижи. Мы разбрасываем ненужные листочки и после этого уезжаем на Урал.

 

В МГПИ я поступил случайно: с товарищем поспорил, что смогу

 

- Владимир Васильевич, вы закончили Московский государственный педагогический институт им.В.И.Ленина. Чем был обусловлен ваш выбор?

 

- Это, как и положено в такие годы, совершенно случайно. С другой стороны, наверное, неслучайно. Я поступал в МГУ на юридический факультет. Но там был громадный конкурс: 25 человек на место. Для тех, кто отслужил в армии, конкурс был ниже: 2-3 человека. Я шел туда с совершенно четкой мыслью, что если пройти не удастся, сразу пойду в армию и после нее уж точно поступлю.

 

Я не набрал баллов и к этому был готов. В аудитории я познакомился с человеком, который пришел в институт после Морфлота и поступал на дефектологический факультет МГПИ имени Ленина. Я его спросил, что это за направление - «Логопедия». Он сказал, что это профессия будущего, что мужчины там будут очень хорошо устраиваться, потому что не так много их работает по такой специальности. Я примерно знал, что такое учительская работа, но до конца не задумывался, с какими трудностями придется столкнуться. Можно сказать, что я поступил в вуз на спор, - просто пришел, подал документы и сдал экзамены. Я поспорил с товарищем, что смогу поступить. Когда первого сентября мне пришло извещение, что я зачислен, то я задумался, зачем мне идти в армию, и пошел в институт.

 

Я был очень доволен, потому что из двухсот человек курса молодых людей было двадцать максимум. Сто восемьдесят красавиц вокруг тебя. Ты просто центр внимания, практически пуп земли. Учеба на данном факультете была не так сложна, как в технических вузах. Было и свободное время, и возможность познавать жизнь в различных ее проявлениях.

 

Я умею окружать себя терпеливыми людьми

 

- Был ли кто-то у вас самым любимым педагогом?

 

- Были известные педагоги. К примеру, профессор Лебединский, который был знаменитым невропатологом. По его учебнику учились многие поколения студентов. Это человек, прошедший войну, человек удивительной судьбы и характера. После контузии у него был специфический взгляд: он все время смотрел наверх. Казалось, что он говорит не с тобой. Он мог подойти и поверх тебя сказать: «Ну что, у тебя закурить-то не найдется?» И ты, не понимая, то ли это к тебе, то ли к Господу Богу, говоришь: «Да в общем-то, есть…». - «Давай закурим».  К сожалению, его постигла трагическая судьба. Он все время боялся погибнуть от автомобиля.  В конечном итоге так и произошло. На повороте дороги проезжала машина с длинными металлическими прутьями - материалами для стройки. Стоя на пешеходном переходе, профессор получил удар и погиб.

 

- В советские времена были очень популярны «характеристики».  Какую характеристику вы могли бы дать себе?

 

- Интересное дело… Чтобы я себя оценивал???... Хороший, мне так кажется. Но другие, может, так не думают. А вообще характеристика была такая: исполнителен, корректен, иногда вспыльчив, но отходчив. Вероятнее всего, я хороший семьянин, что бы там не говорили про меня соседи или жена, я все-таки уже отметил серебряную свадьбу и иду дальше. У меня двое детей, уже есть внук. Если жена меня все эти годы терпит, то, видимо, она терпеливая. А я умею окружать себя терпеливыми людьми. Я достаточно заводной.

 

На горных лыжах я ездил на манер самоубийц

 

- Спортом занимаетесь?

 

- Я перепробовал почти все виды спорта. У меня никогда не было стремления быть в этом деле первым. Болезненного самолюбия обязательно стать лидером в спорте, переплюнуть всех, у меня нет. К примеру, люди играют в футбол. На одном матче вышло шесть мужиков – шесть депутатов, вроде, два милиционера еще было. Этим понятно – им всегда все нужно доказывать, что они первые после депутатов. Казалось бы, зачем так яро играть?! Ну, побегали, ударили по мечу… Нет, обязательно хруст ног должен быть.  Я так не буду. Я не хочу. Азарт должен быть нормально-здоровым.

 

Для меня близки «земные» виды спорта, такие как большой теннис, настольный теннис, в который мы научились играть, когда пришло время… Горные лыжи… Я считал, что я получил этот опыт в детстве на Урале. Потом оказалось, что я обольщался по этому поводу. На самом деле я ездил на манер самоубийц: мы вставали на них и по прямой неслись без всяких отклонений, вихляний корпусом. Когда я впервые встал на настоящие горные лыжи, я думал, что спокойно заберусь на гору и так же съеду, как в детстве. Я сразу упал, но понял, что надо как-то доехать до низа. Так как вес у меня тогда уже был не только политический, но и физический, картина была впечатляющая. Потом мне рассказывали, что были реплики снизу: «Это что летит-то там у нас?» А это был я…

 

Я знал только одно: что я остановлюсь при помощи одного-единственного известного мне приема. Неважно, какая будет скорость, когда я доеду до низа, но я смогу притормозить.  Но когда они увидели мои глаза, мое лицо, несущуюся на скорости 120-киллограмовую гирьку… Это была паника. Я, конечно, остановился, но снес все заборы и преграждения. После этого я понял, что нужно немного поучиться.

 

Наверное, у меня в характере есть стремление познавать новое. Знать нужно все. «Учиться, учиться и еще раз учиться» - для меня не просто лозунг, а призыв к действию, и не важно, к чему это относится: к лыжам, теннису или к получению реальных научных знаний.