Государство должно защищать права не только верующих, но и атеистов

Одинаково преступны и издевательства над Христом, и призывы к разрушению Мавзолея

Люди имеют право верить в Бога, но точно так же они имеют право в него не верить. Люди имеют право писать слово «Бог» с большой буквы, но точно так же они имеют право писать это слово с маленькой буквы.

Ни первые, ни вторые не имеют права требовать от других, чтобы те жили по их законам, но и первые, и вторые обязаны уважать то, что для других свято и значимо, обязаны соблюдать уважение в отношениях друг с другом. И, наверное, даже вера в Бога или отсутствие веры в него определяется не уверениями в приверженности этой вере, а как пониманием ее постулатов, так и соблюдением тех этических норм, которые провозглашаются от имени Бога (как бы его ни звали).

Не каждый верующий назовет сегодня все десять заповедей (если не вспоминать бывших преподавателей научного атеизма). Не каждый православный объяснит, что означает слово «православный» и что включает в себя Никейско-Константинопольский символ веры. Но православие так или иначе исповедует некую устойчивую систему. Она довольно целостная.

Важно понимать, что православие как монотеистическая религия вообще предполагает целостную картину мира. Последовательный атеизм исповедует то же самое, только без бога. Православный говорит: надо соблюдать заповеди, потому что это заповеди Господа, и чтобы не попасть в ад. Атеист говорит: надо соблюдать заповеди, потому что ты – человек, и это – нормы человеческого общежития. Наконец, и для тех, и для других существует категорический императив: «Относись к другому так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе».

Свобода совести предполагает право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. То есть она дает право обличать религиозные мифы, но не вменяет в обязанность подчинение требованиям пусть даже самой древней и традиционной религии. Потому что традиционная религия – это лишь часть истории народа: эта история не с нее начинается и не на ней заканчивается.

Религия была отброшена самим развитием истории с наступлением модерна, и если сегодня она и оживает, то лишь в силу кризиса модерна, сменяемого постмодерном с его отрицанием истины, отрицанием цельности мира, снятием запретов и обращением человека в дикаря, диктатом наглеющих и тотализирующихся меньшинств, моральным релятивизмом.

Глядя на этот распад и не имея ценностей и устоявшейся аксиологии, человек действительно может захотеть спрятаться в тени того, что объявляет ему войну, то есть в тени той или иной традиционной религии. Благостное отношение европейских элит и интеллектуалов к исламу в конце ХХ века было вызвано как раз ощущением кризиса модерна, бессилия противостоять ему и их собственной неспособности создать новый проект «сверхмодерна».

11 сентября 2001 года западный мир увидел джинна, рост и развитие которого он так долго поощрял. Цивилизованный человек не может не отрицать постмодерн. Но это вовсе не значит, что он должен отрекаться от наследия модерна и звать на помощь демонов церкви, запечатленных в офортах Франсиско Гойи.

Сегодня в реалиях цивилизованного общества, насколько оно остается цивилизованным, сталкиваются два принципа. Современное общество не может допускать оскорбления ценностей своих членов.

Безусловно, нормальному человеку сложно представить, как в XXI веке можно всерьез полагать, что мир в целом, земля и человек были созданы в силу минутного каприза некого неизвестно где обитающего субъекта. Но поскольку люди, рассуждающие таким образом, есть и их относительно немало, они имеют право на то, чтобы остальные не оскорбляли начала и образы, обладающие для них сакральной значимостью.

Можно и должно понимать, что главный персонаж христианской мифологии, Иисус, не существовал, но бесстыдно изображать его совершающим, скажем, какой-нибудь грех. Существовал он или нет в действительности – вопрос знания, науки, фактов. Но верующий на то и верующий, чтобы игнорировать названные начала: он живет в своей вере, ему кажется, что это так, и он имеет право на защиту от издевательств над тем, что ему дорого.

Только это не означает, что тот, кто не верит в его мифы и считает, что они – лишь измышление сознания, находящегося в особом возбужденном состоянии, не имеет права предохранять от этого возбужденного состояния остальных. Равно как и не значит, что он не имеет права на изложение своей точки зрения, альтернативной той, которая привычна верующему.

Поэтому издеваться над Христом или Магометом недопустимо. Но критиковать сакрализирующие их мифы, указывать на историческую недостоверность преданий о них естественно и нормально. Непозволительно и недостойно оскорблять Христа или Магомета просто потому, что это означает унижать и оскорблять людей, которые их почитают. Но точно так же непозволительно и недостойно оскорблять Ленина или Вольтера – потому что точно так же есть люди, для которых они значат больше, чем их собственная жизнь.

Можно вспомнить, что в свое время верующие уничтожали, жгли, пороли и расстреливали неверующих, а неверующие расстреливали и ссылали верующих. Это – отдельная тема. Только некогда христиане убивали мусульман, мусульмане – христиан, а представители разных ветвей христианства жгли на кострах друг друга. И все же сегодня они сотрудничают и ведут диалог.

Нельзя оскорблять чувства верующих. Но нельзя оскорблять и чувства коммунистов и социалистов. Если оскорбление чувств верующих – преступление, то преступлением являются и публичные призывы к разрушению Мавзолея.

Если в стране восстанавливаются церкви, то в стране должны быть восстановлены и снесенные памятники советской эпохи. Для кого-то значим храм Христа Спасителя, но для кого-то – памятник Дзержинскому и бассейн «Москва». Значит, нужно искать решения, которые устроят обе стороны. Потому что если их не найти, то рано или поздно сторона, которая сегодня окажется ущемленной, соберется с силами и начнет уничтожать святыни другой стороны.

Светское государство отрицает церковность как таковую. В светском государстве религия и вероисповедание не могут быть вопросами публичности, иначе так же публично будут демонстрировать себя и те, кто не разделяет эти ценности.

Право граждан на верность своей вере не означает права религиозных фанатиков на экстремизм. И если, прикрываясь православием, те или иные экзальтированные личности устраивают погромы и акции устрашения, противодействие им – защита конституционно закрепленного светского характера государства от посягательств религиозных экстремистов. Что, разумеется, не умаляет права на уважение к тем, кто действительно верит в это учение, как и роли этого учения в становлении и истории России в период «от Петра до Петра» – от митрополита до императора. Или значение для становления русского национального государства особой «Русской Троицы» – того же митрополита Петра, Сергия Радонежского и Андрея Рублева, создавших особое, «русское православие».

Верующие и атеисты могут спорить между собой и сегодня, но в вопросах практической морали они оказываются порой удивительно близки. Когда запускается механизм социального регресса, вначале с позиций атеизма идет откат к позициям религии, потом от монотеизма мы соскальзываем к язычеству и, наконец, к варварству. Сегодня общее важнее, чем различия. И одни, и другие объединены признанием единства законов мира и универсальности морали.

Верующие имеют право верить. Неверующие имеют право не верить. Каждый из них имеет право на спор. Никто из них не имеет права на оскорбления. Каждый из них имеет право на свое мировоззрение и свои святыни. Никто из них не имеет права на разрушение последних. И если государство не обеспечивает им право на защиту их ценностей, каждый из них имеет право защищать свои ценности любым доступным ему способом.