Операция «конфискация»

Какие именно активы государство собирается отнять у коррумпированных чиновников и будет ли эта мера эффективной

Генпрокуратура РФ предлагает ввести в российское законодательство институт конфискации in rem.

Другими словами, изымать деньги и имущество в случае, когда владелец не может доказать законность их происхождения в суде.

Соответствующий пакет поправок в Уголовно-процессуальный, Гражданский и Гражданский процессуальный кодексы уже направлен президенту Владимиру Путину и в Госдуму. Об этом в среду, 29 апреля, заявил генпрокурор Юрий Чайка, выступая в Совете Федерации с ежегодным докладом о состоянии законности и правопорядка в стране.

Напомним: введение конфискации in rem в Уголовный кодекс – одно из ключевых требований Группы стран против коррупции («Греко»). Именно эта организация Совета Европы ведет мониторинг исполнения Россией требований Конвенции ООН против коррупции. Согласно одному из пунктов конвенции, в Уголовный кодекс следует ввести новый состав преступления – «незаконное обогащение». Это позволит карать чиновников, которые не в состоянии доказать легальное происхождение своих активов.

Россия исполнять это требование не спешила. Наши чиновники утверждали, что введение такой статьи противоречит основным принципам права, поскольку сейчас обязанность доказывать вину возложена на сторону обвинения.

Тем не менее, в мае 2014 году работа над введением института конфискации in rem началась. Первоначально Генпрокуратура предложила следующий механизм. По заявлению прокурора суд принимает решение о конфискации в доход государства денег и иного имущества подозреваемого или обвиняемого, даже если эти активы не являются предметом преступления. Достаточно того, что они обнаружены у конкретного лица при расследовании преступлений, связанных с получением значительных доходов.

Вопрос о конфискации возникал, если имелись достаточные данные полагать, что средства и имущество получены без законных оснований. Генпрокуратура также предлагала механизм конфискации имущества, которое по действующим нормам не может быть изъято у подозреваемого из-за того, что он умер или скрылся от следствия и суда.

Теперь механизм выглядит несколько иначе. Прокурор вправе потребовать через суд конфискации средств, если решит, что они получены в результате сделки, противоречащей основам нравственности и правопорядка.

Что стоит за пакетом прокурорских поправок, создает ли власть эффективный механизм борьбы с коррупцией, или механизм вывода из-под ответственности лояльных коррупционеров?

– Введение такого института конфискации – очень сложная и неоднозначная тема, – отмечает бывший генеральный прокурор РФ Юрий Скуратов. – Могу сказать, что и действующее законодательство предоставляет достаточно возможностей для борьбы с преступностью. С этой точки зрения, иногда законодательные инициативы формируются, в основном, чтобы обозначить причастность к общему делу – к борьбе с коррупцией.

Ссылка на несовершенство законов, в данном случае, – прибежище тех, кто не умеет работать в рамках существующего правового поля.

Есть еще момент. При любых поправках в закон нужно учитывать базовые конституционные ценности. Я имею в виду не только презумпцию невиновности, но и то, что уголовно-правовые санкции могут применяться только за преступления, которые содержатся в Уголовном кодексе.

В данном случае изъятие имущества осуществляется в рамках уголовного процесса. Поэтому, конечно, в УК РФ должны быть приписаны преступления, за которые указанное наказание может быть применено. В свете сказанного тот факт, что Генпрокуратура не хочет менять Уголовный кодекс, лично меня настораживает.

– Что еще вызывает вопросы в инициативе Генпрокуратуры?

– Упрощенная процедура конфискации. Если у прокурора есть основания конфисковать деньги или имущество, требуется провести тщательное расследование в рамках традиционных процедур.

Наконец, еще один острый момент. Нужно учитывать, что идеальные модели правовых механизмов и судебная практика – разные вещи. В реальности новые поправки могут привести к избирательному применению законодательства. На мой взгляд, есть опасность, что они станут инструментом давления в разного рода разборках, замешанных либо на конкуренции в бизнес-сообществе, либо на политическом давлении.

– Далеко не все страны, ратифицировавшие Конвенцию ООН против коррупции, приняли нормы, согласно которым человек должен доказывать законность приобретения активов, – напоминает политолог, руководитель «Политической экспертной группы» Константин Калачев. – Другими словами, мировой опыт в данном вопросе неоднозначен. Кроме того, юридические формулировки не должны давать возможности двоякого толкования, и не должны содержать оценочных суждений.

Между тем, формулировка о возможности конфискации имущества в случае, если сделка противоречит основам нравственности – двоякое толкование допускает. Это значит, она может использоваться против тех, кто угодил в негласные «черные списки».

Я считаю, это перебор. У нас и без новых поправок тема борьбы с коррупцией донельзя политизирована. Именно поэтому мне кажется, что Генпрокуратура в данном случае перегибает палку. По сути, она дает повод к разговорам, что борьба с коррупцией превращается в инструмент разборок внутри элиты или с представителями контрэлиты, которые кому-то не угодили.

– Что в этой ситуации следует делать?

– На мой взгляд, нужно заставить те нормы борьбы с коррупцией, которые уже имеются. Необходимо, чтобы правоприменительная практика дала возможность обществу почувствовать, что коррупционер неизбежно понесет наказание.

Возьмем, например, дело бывшей чиновницы Минобороны Евгении Васильевой, которую обвиняют в хищениях на сумму три миллиарда рублей. Вроде бы, дело ясное. Однако на заседании 23 апреля прокурор попросил приговорить всех пятерых фигурантов дела «Оборонсервиса», в том числе Васильеву, к условным срокам – от четырех до восьми лет лишения свободы. Видимо, суд поддержит прокурорское обвинение, и Васильева отделается условным сроком. Спрашивается: а что в данном случае мешает бороться с коррупцией?

Общество, повторюсь, больше волнует условный срок Евгении Васильевой, чем новации в части антикоррупционного законодательства.

– На мой взгляд, смягчение формулировок в новых поправках свидетельствует о наличии во власти лобби, которое пытается защитить незаконные доходы чиновников, – уверен председатель Национального антикоррупционного комитета (НАК) Кирилл Кабанов. – Сама формулировка «прокурор вправе» имеет, на мой взгляд, коррупционную подоплеку.

Вот как, к примеру, может действовать этот коррупционный механизм. Прокурор получает данные от правоохранительных органов, что такая-то недвижимость, акции, денежные средства такого-то гражданина получены незаконно. И ничего не мешает прокурору, через посредника, выйти на контакт с этим гражданином, и поставить его перед выбором: либо прокуратура закрывает глаза, либо…

Получается, решение отдается на откуп конкретному прокурору. А такого не должно быть. Закон должен четко обязывать: есть такая-то информация – нужно провести такие-то и такие-то процедуры.