Внутренняя агрессия и друг Медведева судья Арановский

Сергей Черняховский: «Заявление Арановского на деле есть заявление Медведева, который обижен отставкой и своей специфической новой должностью» 

Второй скандал последней недели – выступление друга Дмитрия Медведева судьи Конституционного суда Константина Арановского.

Фото с сайта polit.ru

Суть позиции – вполне стандартна для носителей «ментальности перестройки и реформ»: Советская власть – незаконная власть, Советский Союз – незаконное и преступное государство, виновное в «репрессиях и прочих ужасах» известной эпохи, Сталин – тиран (точнее, деспот) и палач, Российская Федерация – государство, созданное вопреки и против Советского Союза, которое «заменяет на своей территории государство, незаконно однажды созданное», основанное на незаконном разгоне «законного Учредительного Собрания» (которое на самом деле само разошлось, не имея возможности продолжать работу ввиду отсутствия кворума и больше никогда не смогло собраться даже на территории, контролировавшейся его представителями)… - и права на правоприемство СССР не несущее.

Ровно ничего нового Арановский не сказал, лишь повторив утомившие страну положения, многократно повторявшиеся чередой людей, подобных диссидентам, членам общества «Мемориал», Сахаровым, Солженицыным, Новодворской, редакцией «Эха Москвы», ну, и прочими из их ряда.

Дело сейчас не в том, чтобы опровергать эти тезисы – они стране давно надоели и кроме брезгливости не вызывают у нее иного отношения.

И дело не в том, чтобы оправдывать и реабилитировать Сталина: хороший он или плохой, отношение к нему у большинства граждан сформировалось, и люди, скорее, предпочитают Сталина с репрессиями, чем Горбачева с разгромом страны или вышеназванных персонажей с их бесконечной демагогией и ложью. И считают, скорее, национальным героем страны его, а не Ельцина, Солженицына либо Сахарова.

Дело вообще совсем в ином. Во-первых, в том, что это не просто некая экзотическая позиция эпатажного юриста, то ли бронирующего себе идеологическое место во вполне определенном сегменте политического ландшафта, то ли пытающегося застраховать себя от ротации при переходе к следующему, предполагаемому к сокращению, составу Конституционного суда таким образом, чтобы его выведение из этого состава могло трактоваться как наказание за эпатажно-скандальную точку зрения.

То, что сказал Арановский – это вполне четкое, хотя и многословно изложенное, отражение определенного мнения и определенной самоидентификации узнаваемой социально-политической группы, определенной субкультуры. Базовым внутрипсихологическим стержнем их восприятия мира является хроническое недовольство, посыл: «Жить противно», сплетающиеся воедино мизантропия, желчность и сверхсамомнение. Это общее начало – в советское время образовало культуру диссидентства, провозгласившего свое право судить и осуждать все.

Своей заслугой они видели разрушение СССР, хотя его в большей степени разрушили совсем иные люди, но и ту же постсоветски-ельцинскую Россию они все так же судили и осуждали. Они были всегда недовольны, но все же Россия 1990-х была временем их простора, вольности и для многих – благоденствия. Временем их душевного комфорта, когда можно было исключительно ерничать, одновременно оправдывая реальные ужасы 90-х большей частью ментально-сконструированными ужасами предыдущей эпохи. За что можно было получать реальное вознаграждение от групп, поделивших власть и собственность: за легитимацию осуществленного передела и обеспечившей его узурпации.

В 2000-е они вольность и комфортность своего положения несколько утратили, но сохранились. Причем сохранились в нескольких видах.

Первый – те, кто идентифицировал себя с 90-ми как со временем, которое они считали своей политической победой над советским периодом, ненавидимым в первую очередь в силу своей тогдашней жизненной неспешности и глубоко усвоенной желчности.

Второй – те, для кого 90-е стали временем успеха, в частности, карьерного, за счет замещения в тех или иных сферах людей прежней генерации, впитавших в силу этого образы и штампы своей эпохи, но сложно вписывающихся в новые дискурс и образную систему: вроде бы привыкли говорить, что «СССР был кровавым ужасом», а тут оказывается, что успехи были впечатляющими, да и в ГУЛАГЕ сидели не то что далеко не все – а скорее почти все и не сидели. Сложно перестраиваться.

Третья группа, возможно, самая несчастная – это те, кто в свои 14–17-24 года сформировался на образах и риторике 1988-1995 годов. И кто 90-е вспоминает чуть ли не как счастливое время молодости. А тут шаг за шагом выясняется, что то тут лгали архитекторы перестройки, то тут обманывали идеологи «реформ», то тут разваливали экономику ее демократические менеджеры, одновременно обеспечивая себе возможности пожизненно летать на личных самолетах. Хочется закрыть глаза – и открыть, увидев себя юным и в 1992 году. Или хотя бы в 2010, когда показалось, что «все возвращается».

Для этих групп, что не удивительно, личная самоидентификация связана именно с 90-ми. Все, что было раньше – для них негативно, потому что иначе невозможно оправдать весь ужас и преступления 1990–х гг. Все более позднее для них неприемлемо, потому что пусть мягко, но весь их мир разрушило.

Их Родина – не полуторатысячелетняя и не тысячелетняя Россия и не победоносный Советский Союз, солнце на гербе которое светило двум третям человечества. Их Родина действительно - Российская Федерация времени Гусинского, Березовского, Новодворской и Ельцина. Скорее всего, к самим этим именам у них никакого пиетета и нет, но к общему конструируемому комфортному образу – конечно, есть: «Как сладко жили! А тут пришли какие-то полковники – и все испортили»…

И для них, конечно, никакой преемственности с СССР, да и с 9-м мая, просто не может быть – это для них чужое, злое и враждебное.

Но эта триединая группа, обладающая определенной частью организационно-корпоративной, но, во всяком случае, ментальной сплоченностью, помнит о себе, ощущает свою отодвинутость от пульса жизни и созревает для того, чтобы обрести свою политическую субъектность. Ее полевые агитаторы и профессиональные идеологи либо активисты дискредитированы и маргинализированы, выведены из реальной политической дискуссии, хотя пытаются о себе напоминать. Но она состоит не из них – она шире и в значительной степени интегрирована в элиту. Тут речь скорее даже не о «системных либералах», а о молчаливых «системных девяностниках», подчас подтягивающих во власть друг друга.

Им не нужна Россия – преемница СССР. Им нужна Россия – продолжающая 90-е годы, и им рассчитывать на допуск в межнациональную элиту Запада. В своей определенной сплоченности они сами – некая полускрытая церковь, субкультура и секта, но с претензией на власть и влияние, чуть ли не большее, чем у РПЦ. У них не меньшая претензия на высшую истину и присвоение себе права говорить от ее имени. И своя претензия определять нормы жизни, мысли и каноны поведения всего общества.

Только когда некие общие правила и оценки провозглашает протоиерей Смирнов, он пытается на всех распространить образцы поведения, вытекающие из некой так или иначе апробированной временем трехтысячелетней традиции, то есть чем-то подтвержденной и представляющей некий идеал. Когда подобные оценки декларирует судья Арановский, он пытается сделать для всех обязательными оценки и идентификацию своей группы, основанные на пристрастиях, комплексах и комфортной жизни их касты в постсовесткий период. За Смирновым стоит тысячелетнее Время, увы, не видящее Будущего. Но за Арановским стоит мимолетное безвременье, брезгующее прошлым и не задумывающееся о будущем.

Оба – некий знак агрессии в обществе. Только в первом случае речь идет об агрессии некого призыва к некой спорной идеальности Высшего, во втором речь идет об агрессии призыва к некому абсолюту низменного.

Но есть и иной момент. Никто не скрывает и не оспаривает близость Арановского к Медведеву, который и дал ему один из высших статусов страны: статус судья Конституционного суда. То есть лица, имеющего право признавать антиконституционными действия и правительства, и парламента, и президента. И участвующего в процедуре отрешения президента от должности.

С любой мыслимой точки зрения подобной резонансности выступление человека такого статуса недопустимо и невозможно без ведома того, кто ему этот пост дал. Дело даже не в том, что это выступление оскорбляет миллионы людей, считающих своей Родиной по-прежнему СССР – представителей этой квазицеркви подобные вещи естественны как элемент некой их черной мессы.

Дело в том, что вся смысловая направленность и все содержание, и идеологическое и историко-идентификационное предельно противоречит официальным оценкам и подходам в этом вопросе. И личной позиции президента Путина.

То есть это не особое мнение судьи. И не личная политическая позиция высокопоставленного чиновника. Хотя после таких заявлений чиновник должен подавать в отставку ввиду конфликта интересов, а судья просто не имеет права на вмешательство в политику и на политические оценки.

Это определенный вызов существующей официальной линии и позиции главы государства. Но если ты занимаешь один из высших постов в государстве и привел тебя на этот пост твой друг, также занимающй высокое место в этой иерархии, ты не станешь бросать вызов президенту, как минимум не согласовав это с другом. Хотя бы потому, что бросая этот вызов, ты делаешь ответственным за него и своего друга, на котором лежит неизбежная ответственность за тебя и твою лояльность.

И поскольку вряд ли высказанные Арановским мысли и идентификация сложились только в ходе известного процесса, хотя раньше он эти постулаты не декларировал, значит, раньше его что-то удерживало. То есть раньше запрет на возможную дискредитацию своим поведением своего друга действовал.

А теперь действовать перестал. Либо – даже больше – поступило разрешение: «Действуй». То есть, раньше друга это могло подвести, и ему было что терять, а теперь он решил, что сейчас уже терять нечего: при сложившейся комбинации он позиции утратил и нужно искать новые. Новые – это в самостоятельном политическом позиционировании в политическом поле. А для этого замерять, насколько близкий ему сегмент может откликнуться на подобную позицию, заявленную не от имени маргиналов с той или иной радиостанции, а от части высшей политической элиты.

То есть заявление Арановского на деле есть заявление Медведева. Который обижен отставкой и своей специфической новой должностью и бросает понятный, но пока пробный вызов Путину. Потому что без согласия Медведева такое заявление сделано быть не могло. Причем сделано оно таким образом, чтобы имени экс-премьера под ним не стояло, но всем, кому это нужно понять, было понятно, кто и к кому обращается.

Если так (если это все же так), то это значит, что Медведев, с одной стороны, посылает знак Путину – либо умерь мою обиду, либо берегись. С другой стороны, обращается ко всем тем, кто толкал его на выступление против Путина еще в 2011 году: «Вы долго ждали. Время пришло. Готовьтесь. Поднимайтесь». И проверяет: найдет ли его призыв к элитному мятежу отклик у всех тех, кто, как и он, считает своей родиной не СССР, и не объявляющую о своем преемстве ним Россию Путина и 2000-2010-ых, не Победу 45-ого года, а капитуляцию 91-ого.

И в этом отношении это не только вызов Медведева Путину. Это вызов России капитулировавшей – брошенный России победившей.

Это вызов, который 1991 год бросает 1945-ому году.

Получается, что есть две России: Россия капитуляции и Россия Победы.

И Россия капитулировавшая начинает агрессию и войну против СССР, то есть России победившей, желая их победу объявить поражением.