«Снайперу нужно учитывать, например, даже то, куда тень упадет»

Константин Александрович Вакаров, отважный снайпер Великой Отечественной войны

Константин Александрович Вакаров, отважный снайпер Великой Отечественной войны, родился в Кишиневе 6 мая 1924 года в бедной многодетной семье.

Расскажите, пожалуйста, немного о том, как ваша семья жила до войны.

При румынах мы жили настолько тяжело, что даже не хочется вспоминать эти годы… Пока был жив отец то было еще более-менее, но после того как он умер мы стали откровенно бедствовать, ведь нас в семье было четверо детей: старший Николай, я, Петя и Настя. Но отец работал полотером, а это очень тяжелая работа, и видно на ней он настолько подорвал свое здоровье, что однажды сильно заболел и умер…

И после его смерти мы стали жить совсем тяжело, откровенно говоря, голодали. Фактически поднимала нас мама, но что она, простая прачка, могла заработать? Это же тяжелейший труд, но платили за него совсем немного. А ведь в ту пору даже элементарного водопровода не было, поэтому нам постоянно приходилось ходить за водой на Бычок или на водокачки, где ее можно было купить… Помню, как одна хозяйка на Садовой рассчитываясь с мамой сказала мне: «Мальчик, можешь пойти нарвать себе яблок в саду», так это для меня был настоящий праздник. Чтобы вы себе лучше представляли, как мы тогда жили, могу вам сказать, что для нас лакомством был подгоревшая корка мамалыги, которую приходилось соскребать на дне казана… А про мясо я вообще молчу, его мы ели крайне редко. Помню, у нас на базаре был один знакомый мясник еврей. И всякий раз, когда мы ходили на базар, он маму подзывал: «У меня для вас есть кусочек мяса». – «У меня еще нет денег». – «Ничего, вернете, когда сможете», потому что все знали, что наши родители были честными людьми и всегда отдавали долги. Да о чем говорить, если я помню, как мы однажды купили поллитровую бутылку подсолнечного масла, и для нас это было великой радостью… Даже новый чайник не могли купить, и все время пользовались тем, который папа привез из немецкого плена в 1-ю мировую...

Вот так мы не жили, а мучались. Как-то нас старалась поддерживать папина сестра, которая жила в Яссах, но мы все очень рано начали работать. Николай, например, еще до призыва в армию уехал в небольшой городок Биксад, это где-то в северной Трансильвании на границе с Венгрией, и устроился на работу в карьер, где добывали камень…

Так что я вам хочу сказать, что наш народ очень быстро позабыл, как мы еще совсем недавно жили. Появилась масса политиков-«патриотов», которые всеми силами тянут наш народ в то «светлое» прошлое и культивируют ненависть к коммунистам и русским людям… Но ведь эти «благодетели» сами ничего не знают о том, какая жизнь в то время была. А надо знать и помнить… Вы думаете, я им забуду нашу беспросветную жизнь и как они убили моего старшего брата?!

Вашего брата убили румыны?

По-другому это назвать никак нельзя. Коля был 1921 г.р., и в 1939 году его призвали служить в Королевскую армию. Вначале мы даже обрадовались, что его оставили служить прямо в Кишиневе, в 7-м пехотном полку, который располагался на территории нынешней Скулянки, но как оказалось зря… Однажды на стрельбище он плохо отстрелялся, насколько я помню, нам рассказывали, что из пяти патронов три промазал. И его прямо там же раздели по пояс, положили на оружейный стол, руки замкнули и били шомполами смертным боем. Вы же не знаете, но румыны когда били, то любили приговаривать что-то издевательское. Потом отвезли его в полк, но через трое суток он умер… Один из ребят, которые с ним служили, жил с нами на одной улице и рассказал все это. А мы когда Колю раздели, то он был весь синий от побоев…

Вообще в румынской армии самый большой начальник был ефрейтор. Если к кому-то приезжали родители, то вначале нужно было его умаслить, чтобы он разрешил встречу и передачу. И тот же парень с нашей улицы нам рассказывал, что когда вечером перед отбоем ефрейтор задавал вопрос: «Кто желает почистить мне ботинки?», то вскакивали все. Потому что если кто-то не вскакивал, то ефрейтор обращался к остальным: «Правильно ли он поступает?» И приказывал другим: «А всыпьте-ка ему 30 плетей»… О чем говорить, если считалось нормальным, когда за мелкие провинности заковывали в кандалы…

А моего брата забили до смерти именно потому, что он был бессарабец. Ведь «настоящие» румыны всегда презирали «немытых» молдаван, и в то время в ходу у них для нас было страшно пренебрежительное ругательство – «мырлан». Это вроде как жлоб, идиот, тупица. По своему смыслу и оскорбительности это ругательство очень близко к русскому «быдло».

Кстати, расскажите, пожалуйста, о межнациональных отношениях в Кишиневе при румынах.

Как ни старались румыны сделать так, чтобы все говорили только на румынском, но у них ничего не получалось, потому что Кишинев был многонациональным городом и между собой все говорили только на русском языке. Вот взять, например, даже нашу семью. У нас отец молдаванин, а мама русская, но в семье говорили только на русском, хотя, конечно, и молдавский язык тоже знали… Но не дай бог, если кто-то из полицейских вдруг услышит русскую речь, ведь при румынах было официально запрещено разговаривать на русском языке. Везде: в государственных учреждениях, в магазинах, и даже в киосках, которые продавали сигареты и спички обязательно висели таблички: «Vorbiti numai romineste!» - «Говорить только на румынском языке!» И не дай Господь этот запрет нарушить, полиция очень строго следила за этим.

Активно действовала и «Сигуранца» (тайная политическая полиция в королевской Румынии.) Кто-то что-то ляпнет, особенно про коммунистов, так его тут же арестовывали и нещадно били. И не только били…

Я хорошо помню, как начали поднимать голову разного рода националисты и фашисты. Как они в своей форме: черных брюках, синих рубахах со свастикой собирались на небольшой площади у тюрьмы, митинговали там и даже распевали песню о том, как они убили премьер-министра Калинеску… А возле трупов стоял часовой в белых перчатках и была табличка: «Так будет с каждым…» Но когда Советский Союз поставил румынскому правительству ультиматум освободить Бессарабию в 48 часов, то этой власти вмиг не стало.

Я как раз хотел спросить о том, каким вы запомнили 28 июня 1940 года?

Во-первых, это случилось совершенно неожиданно. Помню, вдруг, ни с того, ни с сего начали бегать мальчишки продававшие газеты и громко кричали: «Ультиматум советского министра Молотова!» И румынские власти настолько быстро уехали, что мы даже понять ничего не успели. Но наша кондитерская стояла во дворе нынешней мэрии, и я лично видел, как там сжигали столько документов, что эти кипы бумаг потом еще двое суток горели.

А много людей тогда уехало в Румынию?

Нет, совсем немногие. И ладно еще, когда уезжали богатые люди, тут понятное дело. Например, там, где сейчас находится главный вход в примэрию Кишинева, тогда находился самый лучший мясной магазин в городе, которым владели два брата - поляки Ковальские. Потом люди рассказывали, что они не стали дожидаться Красной Армии взяли по полному чемодану с деньгами и поехали в Румынию. Но уже в вечерних газетах мы прочли заметку, что сразу при выезде из города, на Скулянке, один из них убил другого и сбежал со всеми деньгами…

Но вы лично обрадовались приходу Красной Армии?

Конечно, потому что буквально сразу я почувствовал себя нормальным человеком. На нашу улицу заехали танкисты, и меня поразило, насколько уважительно они к нам относились. Мама их покормила, постирала им белье, и они в благодарность за это дали какие-то деньги. По цифрам хоть и немного, но нас поразило, что на них можно много чего купить.

Так что отношения между людьми стали совсем другими. Ведь когда с тобой уважительно разговаривают, то и ты к себе начинаешь относиться совсем по-другому. Даже само обращение – товарищ, как гордо звучало… Да и в материальном плане стало намного легче, поэтому впервые в жизни мы смогли нормально приодеться. Что вы, я почувствовал себя ЧЕЛОВЕКОМ, поэтому и стал пламенным патриотом Советской власти, хотя раньше был абсолютно далек от политики.

Как прошел год при советской власти?

Как и все хорошее пролетел почти мгновенно. Я продолжал работать все в той же кондитерской, что и при румынах, но пошла уже совсем другая жизнь. И зарплата нормальная, и вовремя, так что никакого сравнения с жизнью при румынах. И вы не думайте, что раз кондитерскую национализировали, то без хозяев все сразу развалилось. Нет, мы продолжали также напряженно работать, потому что правило «Клиент – всегда прав» осталось незыблемым. Если бы вы только знали, как мы работали и сколько у нас было самых разных предложений для клиентов. Постоянно ходили, смотрели, что нового у других, учились, перенимали. А про вкус и качество я вообще молчу...

В 1940-м году после установления Советской власти к нам из Одессы приехал комиссар, даже фамилию его помню - Мацерат. Собрали коллектив кондитерской, человек пятьдесят всего набралось: работники цеха, официанты, слесаря, продавцы, агенты, и этот Мацерат поставил вопрос: «Нужно определить судьбу вашего управляющего. Никого не бойтесь и говорите правду». И не нашлось никого, ни единого человека, кто бы хоть полслова сказал против него, потому что это был на редкость справедливый и заботливый человек.

Многие ветераны вспоминают, что в последний предвоенный год ходили упорные слухи о начале войны.

Да, такие слухи были, но лично я их просто не воспринимал всерьез. Потому что когда пошли такие разговоры, то я просто не понимал, с какими силами румыны собираются пойти против нас воевать. Ведь, когда при румынах недалеко от нашего дома стоял 30-й артиллерийский полк, то я сам видел, как пушку у них тащила полуголодная худая лошадка, а чуть раньше вообще быки таскали. Так что мне казалось несерьезным, что румыны решатся с такой «мощью» пойти против Красной Армии.

Как вы узнали о начале войны?

Когда рано утром немцы в первый раз бомбили Кишинев, то мы все были просто в шоке, настолько это оказалось неожиданно. В то воскресенье я работал, и когда потом возвращался домой, то увидел, что на углу Ленина и Пушкина там, где сейчас находится «Детский мир», вплоть до самого Собора, валялась обувь из разбомбленного магазина…

К началу войны я уже был комсомольцем, активистом, поэтому в военкомате мне поручили разносить повестки. А потом наш секретарь комсомола нам говорит: «Ребята, я вступил в коммунистический батальон и вынужден вас покинуть. Но вы же сами видите, что творится, поэтому лучше бы вам уехать в Тирасполь, в крайнем случае, в Одессу. А мы за две недели справимся с немцами и вернемся». Но вы знаете, как вышло…

Мы с приятелем посоветовались и вместе написали рапорты в военкомат, чтобы нас призвали добровольцами… Попрощался с родными, с соседями. Мама, конечно, пыталась меня отговорить, но я был непреклонен, потому что узнав вкус нормальной жизни, я бы никогда не остался в оккупации. Перекрестила меня напоследок и я ушел. Но я ведь и не думал, что ухожу из дома на долгие четыре года…

И на второе утро нас, человек двести, построили и повели в сторону Днестра. И вот только тут я начал понимать, что такое война… Сейчас мне очень трудно передать, что нам тогда пришлось увидеть в пути. Потому что немецкие самолеты не просто постоянно бомбили, а буквально по головам ходили... Причем, мы прекрасно видели, что немецкие летчики нагло смеются получая удовольствие от безнаказанного убийства мирных людей… Ведь дороги были забиты не войсками, а мирными беженцами, среди которых особенно много было евреев. Кое-как дошли до Бендерского моста, но что там творилось на берегу, словами просто не передать… Немецкие самолеты беспрерывно бомбили переправу, и столько трупов лежало вокруг, что даже сейчас страшно об этом вспоминать… Вот, кстати, там у переправы я в первый раз услышал, насколько могуч бывает русский язык, и увидел как с помощью слов можно остановить огромную массу народа... Но все-таки мы переправились через Днестр, причем днем, и расположились в Тираспольском военкомате.

Пробыли там дня три, но неприятно поразило, что в этой неразберихе до нас никому не было никакого дела. За все три дня нам выдали лишь по куску хлеба, а ведь многие из нас отправились в путь совсем налегке и почти не взяли с собой ни продуктов, ни денег…. Потом нас куда-то повели, но никто толком не знал, куда. Прошли километров пятьдесят-шестьдесят и вот только там нас стали распределять по разным частям. Так я оказался, если не ошибаюсь, в 65-м запасном стрелковом полку. Погрузили в вагоны и привезли нас аж под самый Сталинград. И нам, конечно, там понравилось, потому что тихо, никаких тебе немецких самолетов и бомбежек.

Получили обмундирование и начали готовиться, но вскоре произошел такой эпизод. До меня дошли слухи, что вышел какой-то указ, по которому уроженцев западных областей, присоединенных к СССР в 1939-40 годах, запрещалось направлять в боевые части, потому что они якобы все поголовно сдавались в плен. Но когда я узнал, что меня на фронт могут не взять, то пошел к комиссару нашего полка и сказал: «Если я не нужен, то лучше пулю себе в лоб пущу, но копать окопы не пойду». А он меня уже немного знал и дал такой совет: «Костя, такой приказ насчет западников действительно есть, но ты присмотрись к своей фамилии». И вот так я с тех пор стал Вакаровым, хотя на самом деле моя фамилия – Вакару.

Вы помните свой первый бой?

Очень смутно. Помню, что там стояла высокая кукуруза и с бугра к нам шли немцы и на ходу вели огонь. Но самое главное, что их сопровождала авиация. А я вам скажу, что когда немецкие самолеты головы не дают поднять и творят все, что хотят, то тут особенно не повоюешь…

Вы участник Сталинградской битвы.

Что мы там пережили, просто нет таких слов все это описать… По уровню ожесточенности боев со Сталинградом и рядом ничего не стоит, во всяком случае из того, что я лично видел и пережил. Ведь там, например, когда просто шел, то под ногами раздавался хруст, недаром после войны на некоторых участках с одного квадратного метра собирали по десятку килограммов пуль и осколков… И я когда потом вспоминал Сталинградские бои, то даже самому не верилось, что все это было с нами…

А как мы переправлялись в Сталинград… Мне казалось, что этой переправе не будет конца… Столько людей тогда потеряли, очень много, ведь немцы по нам сыпали и сыпали… Переправляться предстояло на каких-то старых раздолбанных лодках, но когда мы их только увидели, то всем нам, особенно тем, кто не умел плавать, стало не по себе… Ведь все они были сплошь дырявые и дырки приходилось затыкать или пилоткой или чем-то еще. Командиры нас пытались успокоить, и приказали набить плащ-палатки соломой, но это же глупость. Во-первых, они мало у кого были, а во-вторых, это Волга, а не какая-то там речушка…

А что творилось в самом Сталинграде… Каша, настоящая каша, из руин и людей… Часто бывало, что в доме на одном этаже располагались немцы, а на другом мы. Нет, картину Сталинграда, вернее то, что от него осталось, очень трудно, просто невозможно описать словами.

Может быть, какие-то конкретные истории вам особенно запомнились?

Ну, например, такая. По-моему, еще где-то поздней осенью 1942 года немцы на парашюте нам сбросили еврея. Да-да, самого настоящего пожилого раввина. Поверьте, эту историю я вам не пересказываю с чьих-то слов, а все это лично видел собственными глазами, потому что он приземлился в наше расположение.

Прямо средь бела дня, помню, мы еще удивились, что стало непривычно тихо, вдруг появился немецкий самолет и сбросил кучу листовок и кого-то на парашюте. Все к нему побежали, оказался, пожилой еврей. Лет пятидесяти, седые волосы, руки связаны, а при нем немецкое послание для нас: «Посылаем вам одного из ваших руководителей. Мы с нашими дошли до Сталинграда, а вы со своими еще неизвестно где окажетесь… Не зря говорят, что эти люди продали Иисуса Христа. Посмотрите, как они живут и как вы…», что-то в таком духе.

Вообще немцы в Сталинграде очень активно агитировали нас сдаваться в плен. Разными способами: и листовками, а по ночам даже по громкоговорителю нас уговаривали…

Например, наш старшина водку нам стал выдавать, отмеряя норму мензуркой предназначенной для выдачи махорки. Она вроде тоже как на 100 граммов рассчитана, но на самом деле жидкости там помещается меньше. До поры до времени мы и не знали, что он нас обманывает, ведь обычно питание выдавалось ночью, в темноте, но потом кто-то увидел, что этот старшина, ездовой и повар что ли играют в карты и пьют при этом водку, и видно не выдержал и сообщил куда следует. Но старшину кто-то, наверное, предупредил и он не будь дурак не стал дожидаться трибунала. Ведь на фронте суд какой? Приезжала машина. В ней за пять-шесть минут писали приговор и хорошо если в штрафную роту, а то могут и сразу «… по закону военного времени…»

И уже на следующую ночь мы услышали его голос с немецкой стороны по громкоговорителю: «Ребята, то, что нам комиссары запузыривали, это все херня! Немцы меня прекрасно встретили, хорошо покормили, а завтра сделают документы и отправят на родную Украину. Так что переходите пока не поздно. Что здесь делается, все на танках…» И таких как он было дай Боже…

Помню, еще в самом начале боев за город, иду по какой-то улице, с правой стороны все дома горят, а слева половина. Кругом пожары, а я подобрал какую-то книжку, ведь я же книг в своей жизни и не видел почти, и думал при случае почитать. А у меня в то время был близкий приятель, с которым я всегда всем делился, и доводилось даже из одного котелка есть. И вдруг я вижу, что он выходит из одного дома с мешком. «Зачем тебе эти вещи?», спрашиваю. - «Подожди, Костя, у меня мало времени». Сбросил гимнастерку и начинает при мне переодеваться в гражданское. «Вася, ты что?» - «Все, надоело, поеду к себе в Астрахань. А нужен буду, так еще раз призовут. Хочешь, идем вместе», и ушел… Честно признаюсь, у меня руки просто чесались дать по нему очередь...

В таком случае мне бы хотелось узнать о вашем отношении к знаменитому приказу №227 более известном как «Ни шагу назад!»

Мне кажется, что если бы не этот приказ, и не жесточайшие меры по его соблюдению, то мы бы, вряд ли там управились… Потому что поначалу там такая неразбериха царила, и кто там за чем следил… Хотя, конечно, из-за этого приказа и много невиновных людей пострадало. И я говорю так уверенно об этом не потому, что так думаю, а потому что и сам чуть не загремел под него.

Так что после Сталинградской битвы мы и сами удивлялись, как же мы выстояли и остались живы… Зато погибших немцев и румын было столько, что из них вилами складывали огромные поленницы… Их было столько, что встал вопрос, а куда девать их тела? Вначале их просто вилами топили в прорубях, но слава богу, что нашелся какой-то умный человек, который предупредил, что если это дело срочно не прекратить, то произойдет, как сейчас говорят экологическая катастрофа. И топить трупы фашистов в Волге запретили категорически. Тогда ими стали набивать целые овраги, а стенки подрывали.

А сколько было пленных… Я ведь, кстати, тоже внес свой посильный вклад в этом вопросе.

Расскажите, пожалуйста, об этом.

Во время Сталинградской битвы не только немцы, но и мы вели усиленную агитацию войск противника. А у меня же в документах было записано, что я владею румынским языком, и в штабе нашей дивизии посчитали, что нужно меня привлечь. Вызвали в политотдел: «Перед нами стоят две румынские дивизии, и мы хотим, чтобы вы обратились к солдатам. Пусть они проснутся и поймут, что из кольца никто не вырвется». И особенно запомнилось, что в столовой при политотделе я за все время пребывания в Сталинграде впервые нормально поел.

Какой-то капитан, который говорил по-румынски еще лучше меня, проверил, насколько хорошо я знаю язык, и дал добро. Отвезли меня на машине к передовой, и там я по громкоговорителю выступил несколько раз. Что говорил? Как меня и научили, старался обращаться к солдатам как к простым людям: «Дома вас ждут родители, жены, дети! И разве они хотят, чтобы вы погибли, воюя за Гитлера?! Сдавайтесь пока не поздно!» И часа в два ночи меня в землянке разбудили: «Ступай, там твои пришли». Пошел в штабную землянку, а там сидят трое румын. Оказались простые люди, работяги: один крестьянин, сапожник и еще кто-то. Помню, на допросе они рассказали, что на передовой так настрадались, что солдаты и офицеры сильно сблизились. Теперь офицеры даже не гнушались закуривать вместе с солдатами, что раньше в румынской армии считалось просто немыслимым.

А вам случайно не пришлось видеть случаи жестокого обращения с пленными?

Нет, я жестокого отношения к пленным не видел. Может, кто-то и хотел отомстить, и наверняка были такие случаи, но лично я такого не видел ни разу. Но вот возьмите меня, например. Вы же знаете, что румыны ни за что убили моего брата, и там под Сталинградом я вполне мог бы отомстить за него. Ведь, сколько там было пленных, тысячи и тысячи, но я как на них смотрел, то ничего кроме жалости они у меня не вызывали. Обмороженные, грязные, у некоторых тело из-за вшей прямо до крови расчесано…

Как вы можете оценить немецких солдат?

Мне пришлось воевать только против немцев и румын и я вам скажу, что среди немцев тоже были герои. Не помню уже в каком месте, по-моему, где-то на Украине, случился такой эпизод. Мы всем полком шли походным маршем, и вдруг из-под подбитого танка, который был от нас метрах в 100-150, по нам открыли бешеный огонь из пулемета. Оказывается, там лежал раненный немецкий офицер, который вместо того, чтобы сдаться в плен, видно решил выполнить свою клятву до конца. Его конечно, тут же убили, но и он успел положить дай бог…

А вот власовцев я, например, и не видел, зато венгры – это жестокий народ. Уже после войны мне довелось служить в Венгрии, так там постоянно убивали наших солдат. Что мадьяры – это жестокие люди, я знал еще с тех пор, как съездил к брату, когда он работал в карьере в Северной Трансильвании. Уже тогда мне бросилось в глаза, что это злобный народ, а уж румын они просто ненавидели и относились соответственно.

В нашей предварительной беседе вы мне сказали, что воевали снайпером.

Вначале я был простым рядовым солдатом, и только потом, когда мой командир заметил, что я хорошо стреляю, меня отправили учиться на снайпера

Расскажите, пожалуйста, поподробнее про снайперскую подготовку.

Честно говоря, я уже мало, что про это помню и боюсь вам дать неточные сведения. По-моему, где-то на Украине нас обучали, причем, совсем недолго, всего один или два месяца. Но вспоминаю свое общее впечатление, что учили очень и очень толково. Даже на такие мелочи обращали наше внимание, на какие мы бы сами никогда не догадались обратить внимание. Ведь самое главное что – маскировка, и снайперу нужно учитывать, например, даже то, куда тень упадет.

А после окончания обучения меня направили служить в снайперскую группу 34-го Гвардейского полка 13-й Гвардейской дивизии... Вначале в нашей группе было двенадцать снайперов, но через полгода осталось восемь.

Помню, тогда я потерял своего очень хорошего друга – Сашу Бикмурзина. Я даже заплакал, когда его принесли… Он был отличный снайпер, к тому времени уже две награды имел. Но ведь и у немцев снайпера тоже были будь здоров…

А вы можете сказать, сколько немцев сами убили?

Много, но точной цифры сейчас уже не вспомню. Например, я помню, что на одном участке за день уничтожил шестерых немцев и мне командир батальона, если не ошибаюсь, капитан Загит Исхаков сказал примерно так: «Эх, если бы мои солдаты стреляли как ты, то мы бы так не отступали». Но вы не подумайте, что я сам себя так расхваливаю. Даже в нашей небольшой группе были снайперы получше меня. Например, Дергалев, не помню уже, как его звали, но это был самый настоящий прирожденный снайпер. Правда, это и немудрено, ведь он был промысловый охотник откуда-то из Сибири. Помню, он нам такие фокусы показывал, как можно стрелять, что вы.

А что вы чувствовали, когда видели, что попали?

Жалко точно не было, потому что человек на передовой сильно ожесточается. Когда мы собирались нашей группой, ели, курили, о чем только не говорили, но на лицах товарищей я никогда не видел ни слез, ни жалоб, ни тем более переживаний по поводу убитых фашистов. Ведь сколько всего мы повидали… Вы думаете, после того как увидишь детские тела в выгребных ямах, станешь потом жалеть фашистов?! А как переживали солдаты, когда узнавали, что у них дома творилось. Помню, как плакал наш повар, когда получил письмо из дома, что от его родного села осталось всего четыре дома, а дети голодные и кормить их нечем… Но если идешь на дело, то тут уже ни о чем не должен думать: ни о родных, ни о чем. Сколько можешь, столько и убей!

Как вы считаете, какое качество самое важное для снайпера?

Прежде всего, разум, способность мыслить похитрее, чтобы уничтожить врага.

Насколько я понимаю, далеко не каждый человек может быть снайпером. Например, я читал, что настоящими снайперами могут стать только очень спокойные, скорее даже несколько флегматичные люди.

По своему опыту скажу, что в нашей группе служили самые разные люди: по возрасту, по темпераменту, т.е. я не могу сказать, что мы все были чем-то похожи. Нет, все разные, люди как люди.

Где вы закончили войну?

День Победы я встретил в госпитале, когда лечился после четвертого ранения. По палатам ходил лично начальник госпиталя, а два врача в белых халатах позади него несли бутыль с выпивкой и нехитрую закуску на подносе. И он нам сказал: «У меня для вас есть прекрасное сообщение - война закончилась!» Конечно, все были счастливы, но больше всего мне запомнилось, что в тот день у нас с пятого этажа выбросился один безногий… И я все думал, как же так, остался жив и сам выбросился…

Какие у вас награды за войну?

Три медали: «За отвагу», «За оборону Сталинграда» и «За победу над Германией».

А как так получилось, что вы прошли фактически всю войну, причем были результативным снайпером, имеете четыре ранения, а у вас так мало наград?

Мало наград, потому что воевал в пехоте, к тому же вначале войны и не награждали почти. Но поверьте, по поводу наград я никогда не переживал.

Расскажите, пожалуйста, поподробнее о ваших ранениях.

Как я уже сказал, всего у меня четыре ранения: два тяжелых, и два легких. Правда, когда после войны мне понадобилась справка, то в архиве нашлись подтверждения лишь на три ранения.

Хотелось бы узнать о вашем отношении к политработникам.

Лично я среди них поганых людей не встречал. Мало того, один из них просто спас меня от крупных неприятностей.

А вы сами в партию, когда вступили?

Я вступил в 1944 году, и не потому, что меня уговаривали, а потому что сам этого захотел. Я всю свою жизнь всегда сам решал, что мне делать, что говорить и с кем дружить.

А как вы относились к особистам?

Я не любил этих людей и для этого были основания. Помню, однажды я попал в группу, которой поручили взорвать мост. Мы пошли, взорвали его, но когда вернулись, выяснилось, что еще одна группа из соседнего то ли полка, то ли дивизии заявила, что взорвала его. И как нас всех начали таскать… Только меня раза четыре допрашивали прямо в окопе, и напоследок сказали: «Только гавкни кому-нибудь!» Но через пару дней все выяснилось и нам объявили благодарность.

А вам приходилось слышать про серьезные конфликты между солдатами? Могло, например, такое быть, чтобы в спину друг другу стреляли?

Конечно, на фронте случалось всякое. Люди и ссорились, и ругались, и послать могли друг друга куда подальше, но про серьезные конфликты, тем более с использованием оружия, я ни разу не слышал.

Хотелось бы узнать о бытовых условиях жизни на передовой. Как, например, кормили, одевали? Как часто удавалось помыться?

Что вам сказать, условия на передовой были просто тяжелейшие. И спали, и ели и оправлялись прямо в окопах. А кормили так: если смогут подвезти – покормят, а нет, так не обессудь. Но солдат ведь злой, если два дня не поел… Помню, на Украине как-то трое суток ничего не ели...

А как часто выдавали фронтовые «сто граммов» и пили ли вы свою норму?

Как часто выдавали, я вам уже не скажу, но я свою норму выпивал. Конечно, снайперу категорически нельзя пить, но эти сто граммов для взрослого мужчины почти не чувствовались.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Меня по Указу «о получивших три ранения и больше», демобилизовали в первом эшелоне, осенью 45-го. Мой приятель - сибиряк все уговаривал меня поехать с ним, обещал мне найти невесту, но я все-таки решил вернуться домой

Когда пришел становиться на учет в районный комитет партии, то 1-й секретарь прямо при мне позвонил в пригородный колхоз: «Выгоняйте того пьяницу, у нас есть человек, который воевал четыре года». И буквально на следующий день меня назначили председателем поселкового совета. Принял дела, хотя какие дела – одна печать. А я то прошел через всю Украину, которая особенно сильно пострадала во время оккупации, и боялся увидеть здесь нечто похожее, но нет, все относительно нормально, и даже мужчин было достаточно много. Проработал года два, а потом меня выбрали председателем колхоза «25 лет Молдавии». И представьте себе, в первый же год мы стали платить за трудодень по 18 рублей, хотя тогда обычно платили всего по 5-6, и поэтому люди были очень довольны.

Больше трех лет я руководил колхозом, а потом меня направили на учебу в Кишиневскую партшколу при ЦК КП МССР. После ее окончания меня направили в Единецкий район заведующим орготдела, но вскоре вышло постановление об усилении органов МВД политработниками. И пока здоровье позволяло, работал в органах Внутренних Дел, а потом написал рапорт. Замминистра меня пытался отговорить: «Мы в Москву уже отправили представление на полковника». – «Но вы же сами видите мое состояние», и все-таки ушел на пенсию, хотя характеристику на меня такую написали, словно на святого какого-то.

А моя жена всю жизнь проработала учительницей. (Вакарова (Хынку) Лидия Яковлевна 1927 г.р. – Отличник народного образования МССР (1960). Заслуженный учитель МССР (1965). Герой Социалистического Труда (1968). С 1945 года вплоть до выхода на пенсию (1980) работала учительницей начальных классов кишиневской средней школы №11. Как сказано в газетных статьях о ней: «… всегда отличилась творческим подходом к делу, неустанным поиском новых, наиболее эффективных путей совершенствования учебно-воспитательного процесса – прим.Н.Ч.) Воспитали с ней дочку, есть внуки и правнуки.

Войну потом часто вспоминали?

Конечно, потому что как же мы за годы войны настрадались: и голод, и холод, а сколько людей потеряли… И поэтому 9-го мая для меня не просто день Победы, а по-настоящему святой день. После войны я даже свой день рождения праздную не 6-го, а именно 9-го мая.

Интервью и лит.обработка: Н. Чобану