Цена, отданная за Победу, и есть ценность Победы

Мы победили не потому, что хотели и умели убивать, а потому, что умели — и нам было за что — умирать

День Победы, 9 Мая, не только наиболее популярный и признаваемый праздник в стране, но и один из последних интегрирующих и наиболее значимых для современного российского общества. И в целом – для практически всего спектра идейно-политических течений.

По данным ВЦИОМ, опубликованным им к 65-й годовщине Победы, в России (в этом году подобный опрос им не проводился) общим праздником для всех 9 Мая признает 91% населения, а праздником только для ветеранов – 8%. 2% затруднялись с ответом. Причем о личном праздновании его говорили 85% опрошенных, не намеревались его праздновать 11%. Т. е. есть и такие, для кого лично это – все же не праздник. Хотя активно свою позицию они сегодня не проявляют: утверждения о том, что «лучше было бы, если бы победил Гитлер», были относительно модны на рубеже 1980-90-х гг., (правда, в 2005 году с подобной статьей выступил А.Минкин), равно как и утверждения: «Что празднуем? Разве это – победа? Завалили немцев трупами – и все», но с тех пор вызывают слишком большое неприятие, чтобы носители этих взглядов выступали с ними публично.

Теперь последние формулируют свои тезисы осторожнее и тоньше, например: «Да, мы победили, это – великая дата. Но какой ценой? Вот в чем вопрос...». И этот «вопрос о цене» разворачивается так, что в нем все равно сквозит как минимум сомнение в значимости Победы. «Эхо Москвы» даже ведет особую рубрику «Цена Победы», содержание которой постоянно своим подтекстом имеет вопрос о том, «нужны ли победы такой ценой».

При этом те или иные публицисты, выдающие себя за историков, с одной стороны, постоянно пытаются даже не доказать (доказательств у них нет), а утвердить в сознании положение о том, что общие потери составили не 27 млн человек, а не то 40, не то 50, не то еще больше. С другой – противопоставить эти 27 млн потерям Германии и вывести это как на приписываемое ими Советской армии неумение воевать, так на тот же вопрос «неприемлемости цены».

На самом деле боевые потери Советской армии и вермахта в целом сопоставимы и близки: примерно 9 млн человек – с нашей стороны и 8-8,5 – со стороны Германии. Остальные погибшие – это в первую очередь мирное население, сознательно уничтожавшееся Германией, а также уничтоженные и уморенные нечеловеческим отношением пленные. Что принципиально отличалось от поведения советских войск на территории Германии, кормивших местное население и решавших его повседневные проблемы.

Понятно и то, что наибольшая часть потерь Красной армии пришлась на начальный период войны. Этому дают разные объяснения, носящие явный обвинительный характер по отношению к СССР и его высшему руководству. На самом деле это связано во многом с сугубо объективными причинами. Если перед началом Второй мировой войны армия насчитывала порядка 800 000 человек, то к июню 1941 года ее численность была доведена до 6 млн. Ее стремительно и успешно увеличивали ввиду понимания неизбежности войны с Германией, но этот успех имел обратную сторону: основная часть ее оказалась состоящей практически из новобранцев, которых не успевали обучать в достаточной мере. А многие уже обученные на старой технике бойцы не успевали переучиваться для владения активно поступавшей в 1941 году в части новой. И механик, виртуозно управлявший и владевший танками БТ, выводил из строя механизм Т-34, пытаясь применить к нему старые навыки, или просто не мог качественно управлять новыми танками.

Только бесчестно было бы забывать, что с самых первых дней войны Красная армия ответила Германии не развалом и бегством, а мощными контрударами, вынуждая вермахт отступать и в некоторых местах прорываясь на заграничную территорию. А в дневниках немецких генералов появлялись записи, подобные записи Гальдера: «Наши вконец перемешавшиеся дивизии прилагают отчаянные усилия, чтобы воспрепятствовать русским соединениям». И в результате, пусть и высокой ценой, но РККА практически сорвала график наступления вермахта, в конечном счете создав основу для будущей победы.

Но дело даже и не в этом. Да, мы, СССР, понесли огромные потери. И заплатили за свою Победу (и, кстати, за спасение человечества) огромную цену.

Только тем, кому это не нравится, не столько не нравится цена, сколько не нравится Победа. И то, что основной и доминирующий вклад в нее внес СССР, а не его западные союзники. И их акцентировка вопроса цены – это вопрос и способ эту Победу принизить. И попытка утвердить логику, согласно которой высокая цена за Победу снижает ценность последней или вообще ее обесценивает.

Но в серьезной войне всегда побеждает тот, кто в большей степени готов платить за победу своей жизнью. Т. е. готов умирать. А не тот, кто больше готов убивать. Больше готов убивать убийца или наемник. Но как только для него вопрос заходит о том, чтобы быть готовым умирать, он начинает щадить свою жизнь и в результате отдавать свой успех.

Человек тем и отличается от животного, что ему есть за что умирать, кроме своего (и своих потомков) биологического существования. И он в конечном счете меряется тем, как и за что он отдает свою жизнь, одновременно осознавая ее ценность. Жизнь ценна и огромна в своем значении и ценности. Но она – все же не самое главное: человек имеет еще что-то, за что может эту ценность отдать.

Если этого нет, если биологическая жизнь важнее всего, – ни свои идеалы, ни свою честь, ни свою Родину защищать вообще не нужно. Лучший способ избежать потерь в войне – сразу капитулировать. Если Свобода не стоит жизни – можно жить рабом. Если ее не стоит честь – можно жить подлецом. Если ее не стоит Родина – можно стать предателем.

Цена, отданная за Победу, – это и есть ценность Победы: «А нам сейчас нужна одна Победа – одна на всех, мы за ценой не постоим».

Если предположить, что за Победу не пришлось бы платить (враг был бы разбит в течение месяца, на чужой территории и без потерь), – вряд ли эта Победа значила бы столько, сколько она значит сегодня. Это была бы победа над противником, оказавшимся много слабее тебя, и Победа, которая была бы значима политически, но не духовно-нравственно.

МЫ победили, несмотря на то, что враг в определенные моменты был сильнее нас. МЫ победили, несмотря на то, что он был силен настолько, что доходил до Москвы и до Волги. МЫ победили не потому, что Победа была нам автоматически уготована судьбой, а потому, что сумели переломить ход событий.

Мы победили не потому, что хотели и умели убивать, а потому, что умели (и нам было за что) умирать.

Всегда в войне сильнее та страна и то общество, в котором людям есть что защищать ценой своей жизни, а не то, которое стремится убивать и поощрять. Т. е. то общество, ценности которого сильнее и больше биологического существования.

Те, кто скептически задают вопрос: «Да, победили, но какой ценой?», говорят так потому, что чувствуют: это – не их Победа. Этот вопрос, по сути, показывает, что они такую цену платить бы не стали. Они бы либо сразу капитулировали, либо, спасая свою биологическую жизнь, предали, перешли на сторону врага, служили ему и убивали тех, кто встал тогда на пути фашизма.

Т. е. убивали бы НАС.

Т. е. тот, кто считает, что цена Победы была слишком велика и полагает ее непомерной, сам отрекается от этой Победы. И за ним нет смысла признавать право быть ее наследником, равно как признавать его право на этот великий День – 9 МАЯ.

А НАША Победа тем величественнее и выше, ценнее, чем большая цена была за нее заплачена.