Тимур Кибиров
• Тимур Кибиров
Тимур Кибиров (Тимур Юрьевич Запоев) – русский поэт.
Родился в 1955 году.
Окончил Московский Областной Педагогический Институт (МОПИ) им. Н. К. Крупской.
Печатается с 1988 года.
Служит в телекомпании ТВ-6 с 2001 г.
По мнению большинства специалистов, крупнейший российский поэт девяностых годов.
Вячеслав Курицын, литературный критик: Кибиров никогда не боялся и не боится открытого лирического высказывания: прямой горячей эмоции, крика, признаний в любви. Верность своему лирическому дару он сохранял и тогда, когда это было немодно. Сейчас искренность и душевность снова популярны, и молодые поэты должны быть благодарны Тимуру, который своим примером показал им, что значит говорить от Первого Лица.
На дорожке – трясогузка.
В роще – курский соловей.
Лев Семеныч! Вы – не русский!
Лева, Лева! Ты еврей!
Я-то хоть чучмек обычный,
ты же, извини, еврей!
Что ж мы плачем неприлично
Над Россиею своей?
Над Россиею своею,
над своею дорогой,
по-над Летой, Лорелеей,
и онегинской строфой
"Л. С. Рубинштейну" (1987г.)
Нелепо сгорбившись, застыв с лицом
печальным,
овчарка какает. А лес как бы
хрустальным
сияньем напоен. И даже песнь ворон
в смарагдной глубине омытых ливнем
крон
отнюдь не кажется пророческой.
"Игорю Померанцеву. Летние размышления о судьбах
изящной словесности" (1992г.)
"Для того, чтоб узнать,
что там есть,
за полночным окном
– надо свет потушить.
Потому-то, быть может,
и не видим мы Бога,
а только свое отраженье.
Надо все потушить.Только стоит ли Он
погруженья во тьму?"
– вот такие вот пошлости
я писал лет 17 назад.
"Для того, чтоб узнать" (1982 – 1999 гг.)
В полночный час такси ловя
я вышел на Тверскую.
Там проститутку встретил я
не очень молодую.
Большущий вырез на груди.
Малюсенькая юбка.
И Музе я сказал: "Гляди!
Будь умницей, голубка!"
"Подражание Некрасову Н. А." (1999г.)
Бодливой корове бог рог не дает.
Вот так же и ты – не даешь!
Я хнычу и жалуюсь дни напролет,
я сетую: !Эх, молодежь!.."
Но, знаешь ли, то, что ты все же даешь,
никто на земле не дает –
такое веселье по жилам течет,
такое блаженство под сердцем растет,
такая музыка поет!
"Бодливой корове бог рог не дает" (2000г.)
Я тебя называю своею,
хоть моею тебе не бывать,
потому что все больше пьянею,
подливаю опять и опять.
Черной ночкой вино зеленое
нашептало мне имя твоя.
Глухо екнуло сердце хмельное.
Так прощай же, блаженство мое!
Черной ночкой по белому снегу
я уйду от тебя навсегда,
в горе горькое брошусь с разбегу,
пропаду без стыда и следа.
Провожают меня до заставы,
наливают мне на посошок,
подпевают мне пьяной оравой
и Некрасов, и Надсон, и Блок!
"Романс" (2000г.)
– Один мудрый человек однажды сказал, что любой человек, умеющий читать и писать, рано или поздно должен определиться, что ему больше нравится: читать или писать. Как рано Вы сделали свой выбор?
- Я категорически несогласен с этим. Вполне совместимые занятия. Более того, когда люди решают только писать, это кончается печально. Только читать можно, а вот только писать - это из области анекдота про чукчу.
• Играть на гитаре я не умел, а стихи были еще хуже... Чукча – это не национальность, а состояние души. К сожалению, таких чукчей у нас хватает. Прошу понять правильно. Но – никаких фамилий. Хотя, как говорил Михаил Сергеевич Горбачев: "Примеров тому немало". Мне всегда хотелось писать стихи. Я начал с 13 лет. И практически не прекращал, ну, там, перерывы были на 2 года, не больше.
- В 13 лет стихи обычно читают девушкам…
- Предполагалось, конечно, что это будут девушки, но поскольку я был юношей застенчивым… Да, потом, где-то лет в 15, девушки уже готовы были слушать, но это не производило на них сильного впечатления. Я тогда играл на бас-гитаре в школьном ансамбле. И моя репутация музыканта помогала мне в отношениях с девушками гораздо больше, чем стихи. Сейчас я понимаю, что это было справедливо. Играть на гитаре я не умел, но стихи были еще хуже. Мы играли довольно странную музыку. Это были 1970 – 72 годы. В то время для моих ровесников в Москве уже «Битлы» были историей. Я же все детство и молодость по гарнизонным городкам провел и поэтому я был супер-провинциальным молодым человеком. Сквозь все препоны советской цензуры, усугубленной цензурой политработников (к ним, кстати, относился и мой папа), до нас доходило что-то уж совсем странное. В основном, это были польские, так называемые битгруппы, которые тоже не сильно поощрялись советской властью, но не подавлялись в Москве. "Червони гитары", "Но то цо", "Скальды", например. Они действительно, были тогда довольно популярны, и мы это все пели и играли. Однажды мы с этими песнями победили в Солнечногорском районе, в Московской области, на смотре. Польский бит мы коварно назвали песнями польских партизан. Какие-то солдаты, конечно же, москвичи, показали нам "Битлов", "Ролингов", но это было так, эпизоды…
"Естердей" - пел солист – "ол май трабыл…", а дальше
я не помню уже, хоть убей.
Фа мажор, ми минор… Я не чувствовал фальши.
"Самсинг вронг…" Ре минор. Естердей.
А еще были в репертуаре песенки
"Но то цо" и "Червонных гитар".
"Нэ мув ниц", например. Пели Филька и Венька.
Я завидовал им. Я играл
на басу. Но не пел. Даже "Ша-ла-лу-ла-ла"
подпевать не доверили мне.
Но зато уж ревела моя бас-гитара,
весь ансамбль заглушая вполне.
"Солнцедар" (1994г.)
После школы я решил поступать в педагогический институт. Я парадоксальным образом совмещал в себе неумеренный романтизм, со столь же неумеренным и странным для этого возраста цинизмом. На самом деле никакого парадокса тут нет. Я был вполне циничный молодой человек и страшно не хотел идти в армию. Боялся, потому что понимал, что это такое, как выяснилось, не до конца, но, тем не менее, очень боялся… Учиться мне, в общем-то, не хотелось, о чем сейчас жалею. Но в армию не хотелось идти еще больше. "Косить" я не мог, потому что еще больше, чем учебы и армии, я боялся "психушки". Из трех зол выбирают меньшее. Мое меньшее называлось МОПИ им. Н. К. Крупской. Поэтому, понятно, почему педагогический институт. Не потому, что это плохое заведение. Просто за счет половой принадлежности юношу тут могут взять просто так. Оставался выбор между двумя институтами: имени Ленина и имени Крупской. Понятно, что я выбрал Крупской – он похуже вроде бы считается. И факультет, естественно, русский язык и литература. Итак, я поступил благополучно, к ужасу матери и сестры, которая уже училась на философском факультете МГУ и мечтала, о том, что я тоже стану философом-марксистом. Над родным деканатом я издевался три года. Почему меня не выгнали после первого семестра – остается загадкой. И в армию я-таки пошел.
Ах, Леночка, я помню кинозал,
надышанный, пропахший нашим потом.
Мы собирались, если не аврал
и не ЧП, всей частью по субботам
и воскресеньям. И сперва читал
нам лекцию полковник Пирогов
про Чили и Китай, про укрепленье
готовности, про происки врагов,
про XXV съезд, про отношенья
неуставные. Рядовой Дроздов
однажды был на сцену приглашен,
и Пирогов с иронией игривой
зачитывал письмо его. А он
стоял потупясь. "Вот как некрасиво,
как стыдно!" - Пирогов был возмущен
тем, что Дроздов про пьянку написал
и про спанье на боевом дежурстве.
И зал был возмущен, негодовал –
"Салага, а туда же!"
"Элеонора" (1988г.)
После армии я решил, что надо учиться. Гуманитарное образование! Вот то, что нужно современному литератору. В итоге я восстановился и окончил педагогический институт. Пребывание в компании Н. К. Крупской заняло у меня какие-то 10 лет. Года два назад мне позвонили оттуда и пригласили встретиться со студентами, что я благополучно и осуществил. Оказалось, что не я один такой. МОПИ окончил Войнович. Я был свидетелем комсомольской карьеры знаменитого литератора Юрия Полякова. Владимир Вишневский учился на курс старше меня. Вполне славная компания. С компаниями мне всыегда везло. Мои друзья подразделяются на два вида. У меня два школьных друга и есть приятели литераторы. В конце 80-х годов сложилась группа поэтов, совершенно разных, но объединенных такими теплыми человеческими отношениями: молодой Денис Новиков, но сейчас с ним как-то сложно сложились отношения, Гандлевский, Дмитрий Александрович Пригов, Миша Айзенберг, Лева Рубинштейн. А сейчас мой литературный, личный и самый близкий друг-поэт - к сожалению, еще не достаточно известный Юрий Гуголев.
Ё-мое, товарищ Лева,
Ё-мое и ё-твое.
Все фигово. Все фиговей
тянется житье-бытье.
Что стояло – опадает.
Выпадает, что росло.
В парке девушка рыдает,
опершися на весло.
Гипс крошится, пропадает.
Нос отбит хулиганьем.
Арматура выползает
И ржавеет под дождем.
"Л. С. Рубинштейну" (1987г.)
- В 13 лет Вы начали писать стихи, а в 30 лет впервые увидели их напечатанными. Каково чувствовать себя поэтом, которого нет?
- Нормально, это те самые пресловутые годы застоя, которые Вознесенский со свойственным ему вкусом как-то назвал "хмурыми годами", так вот, в эти пресловутые "хмурые года"
• Я лирический поэт, а не социальный... существовала целая культура непечатающихся. Никаких иллюзий по поводу печатания в советских издательствах у меня не было. Не знаю, я сейчас с трудом вспоминаю, что я себе тогда думал. И тогда и сейчас важнее было написать, чем напечатать. Я считаю, что начал печататься вовремя. К 1985 году я только вошел в ум. Уже в армии произошел некоторый внутренний кризис, который был вполне связан не только с жестокостью казарменного опыта, а просто я впервые столкнулся с реальной жизнью. Ощущения того, что этот любимый мой язык- Блока, серебряного века... - никак не соотносится с этой реальностью, и подтолкнуло меня к тому, что нужно искать какой-то другой язык. И начались эти поиски. Помогло знакомство с хорошей современной литературой, меня потряс Бродский, Венедикт Ерофеев. И годам к 30, к тому самому 1985 году я начал писать те стихи, за которые мне сейчас не стыдно.
Они сидят в обнимку на Арбате.
Она в варенках кооперативных.
Он в фирменных. И в туфлях "Саламандра".
Чуб непокорный. Бритые височки.
Он нежно плечи девичьи обнял.
А за спиной у них клубятся тучи.
Зарницы блещут. Времена застоя
марксизм животворящий извращают,
и бюрократы, взяточники, воры,
и пьяницы, и даже наркоманы,
и мафия, комчванство, долгострой…
"Любовь, комсомол и весна. Д. А. Пригову" (1987г.)
- Ваши стихи замешаны на чужих текстах: от Державина до Долматовского. Можно ли говорить о каких-то самых важных влияниях, об учителях в поэзии?
- Очень условно и весьма приблизительно. Сперва таковым был Блок, потом им стал Державин. Сейчас почти год, а может, даже больше, я не пишу, потому что явно что-то должно измениться, что - я еще не очень понимаю. Поскольку три года были связаны с Пушкиным и Баратынским, я сейчас решил немножко отойти от этого, потому что в это можно совсем погрузиться. На мой взгляд, плохо все, что просто человеком не контролируется, любая наркотическая зависимость – это плохо. Можно пить водку, радоваться этому состоянию, но ровно до тех пор, пока ты можешь пить или не пить. Пей хоть каждый день, хоть упейся, но как только ты почувствуешь, что ты уже не можешь не пить, возникает проблема. Это, я думаю, универсальный закон всех пристрастий, также и с Пушкиным.
В общем жили мы неплохо.
Но закончилась эпоха.
Шишел-мышел вышел вон!
Наступил иной эон.
В предвкушении конца
– ламца-дрица гоп цаца!
"В общем жили мы неплохо" (1998г.)
Поэты делятся на две части: одни, найдя что-то, обрабатывают это до брильянтовой крепости и блеска, но есть другие, которые постоянно меняются, постоянно сбрасывают кожу. Причем это не связано с уровнем таланта – есть гении такого типа, есть гении другого типа. Я не думаю, что это свойства личности, я отношусь ко второй категории. Как только я чувствую, что что-то начинает получаться, мне становится скучно. Хочется заняться чем-то иным. Насколько эта стратегия правильна – не знаю, но я так пишу.
- Для каждого русского поэта Вашего поколения неизбежно вставала проблема Бродского: как к нему относится, каким образом учитывать его опыт, его общественную позицию, талант, в конце концов?
- Бродский - великий поэт, о чем разговор, и именно оттого, что он великий поэт, он и разворован весь, и зачастую теми людьми, которые не признают его. Сегодня я Бродского не очень люблю, но в свое время для меня это был просто такой культурный шок! Я потратил много сил на борьбу с соблазном стать вторым Бродским. У него поэтика такая особенная, которую якобы можно легко разложить на элементы, собрать их заново, и получается вроде как у Бродского, только основное пропадает. А так его конечно не любят. Завидуют. Да и умер он не так давно, чтобы простить ему талант.
Я был в Америке. Взбирался на небоскребы.
Я разговаривал с Бродским, и он научил меня, чтобы
я не подписывал книжки наискосок, потому
что это вульгарно и претенциозно. Ему самому
этот завет дала Анна Андревна когда-то.
Я, в свою очередь, это советую тоже, ребята.
Жалко, что если и дальше пойдет все своим чередом,
вам уже некому будет поведать о том.
"NOTA BENE" (1998г.)
- Признают ли в Вас молодые писатели этакого поэта в авторитете, так сказать, патриарха отечественной словесности?
- Ну, до патриарха мне еще далеко, хотя, лет 5-6 назад, нечто подобное начиналось. Но мне эта роль не свойственна. Мне такого рода общение чрезвычайно тягостно, как общение с молодыми людьми, которые футуристически дерзят, что, как правило, скрывает отсутствие бытовой культуры, хамство. А с почтительными молодыми людьми мне тем более скучно. Учить других жизни - это не для меня, я же лирический, а не социальный поэт.
- Так уж не социальный?
- С 1985 года, нет с 1988-1987 гг. вся эта социальность перестала быть темой для поэзии. Раньше было по-другому. Раньше мне говорили, в 1985 г. умники, ну, что ты вот тратишь драгоценные силы своего таланта на какую-то ерунду… жизнь Черненко или тому подобное. Я не спорил, но у меня была твердая уверенность в собственной правоте. Да, поэзия и политика несовместимы. В большинстве случаев это действительно так. Но тогда не было политики. Политика – это борьба каких-то политических сил. Это была жизнь, от которой скрыться было невозможно. Большинство людей, населяющих страну, делали все, чтобы ничего не видеть: Брежнева, Черненко, съездов партии. Видели и не видели одновременно. Это было чрезвычайно вредно, психологически и культурно, когда люди живут с закрытыми глазами. Поэты пытались представить себя или в парижской мансарде или в чеховском имении. А на самом деле, это были люди, которые были вынуждены ходить на открытые партийные собрания. Они, то есть мы, были не виноваты. Я же тоже не из мордовских лагерей. Тогда существовала литература антисоветская, ее было очень мало, к сожалению, чаще всего она была не очень высокого качества. Существовала советская литература, ее тоже было не так много, как казалось. А основной пласт был вот такой вот иллюзорной литературы, которая как бы описывала не существующий мир. Никто в это время от писателей не требовал, чтобы они что-то воспевали. Если писатели что-то воспевали, это уже была их личная инициатива.
• У меня талант в приготовлении омлетов... Они это делали искренне, ну, были такие балбесы. Я же писал стихи не антисоветские, я просто с детским простодушием описывал все то, что видел вокруг себя. Потому что уже тогда, кроме, как писала газета "Правда", "зоологической ненависти к коммунизму", у меня было четкое ощущение, что существует особая советская цивилизация, которую не желают замечать. Оказывается, что мы как бы жили, но что наша жизнь это мусор, а человеческая жизнь мусором быть не может - она может быть мерзкой, трагичной, смешной, какой угодно, но она в любом случае достойна того, чтобы на нее посмотреть и сказать о ней.
Щелкни ж на память мне Родину эту,
всю безответную эту любовь,
музыку, музыку, музыку эту,
Зыкину эту в окошке любом!
Бестолочь, чволось, величие это:
Ленин в Разливе,
Гагарин в ракете,
Айзенберг в очереди за вином!
Жалость, и молодость, и ненависть эту:
елки скелет во дворе проходном,
к международному дню стенгазету,
памятник павшим с рукою воздетой,
утренний луч над помойным ведром!
"Художнику Семену Файбисовичу" (1988г.)
- То есть, Вы различаете советскую культуру и советскую действительность?
- Если угодно. Советская культура была по-настоящему ужасная.
- Ужаснее, чем нынешняя массовая?
- Безусловно. Вообще-то современная массовая культура преследует цели неблаговидные, но понятные по-человечески: выжать побольше денег. Это плохо, но понятно. А советская массовая культура преследовала цели политические, которые массовая культура не должна преследовать ни при каких условиях, сознательно или бессознательно. Советская жизнь – она еще была в обидном и чудовищном детстве. А сейчас началась взрослая жизнь, иногда неприятная, иногда дикая, но жизнь со взрослыми проблемами, с ощущением трагедии, которое у взрослого человека непременно должно присутствовать.
- Трагедией общества или человека?
- Ну, начнем с общества, а закончим другими трагедиями: войнами, нищетой, которые действительно есть. Ну, что я вам рассказываю…
- Как Вы относитесь к популярным нынче разговорам, что идет всеобщее одичание?
- А что дичает? А что будем замерять? Среднего советского человека и среднего сегодняшнего? Я думаю, что это приблизительно одинаково дикий уровень. Взять там, скажем, среднего колхозника 70-х годов и теперешнего. Разве что, у того в голове был какой-то порядок, это был чудовищный порядок, страшный. У теперешнего - просто такая каша, что расхлебывать будем многие десятилетия. Ну какая такая культуры была в 70-е годы, что это за расцвет такой? Выть хотелось от той культуры. Сейчас тоже хочется выть, но по-другому.
- Тогда в ля миноре, а теперь в си миноре?
- Вроде того.
Блоку жена.
Исаковскому мать.
И Долматовскому мать.
Мне как прикажешь тебя называть?
Бабушкой? Нет, ни хрена.
Чарочка – чок, да дубинушка – хрясь!
Днесь поминаем, что пили вчерась,
что учудили надысь.
Ась, да Авось, да Окстись
Что мне в тебе? Ни аза, ни шиша.
Только вот дочка твоя хороша,
не по хорошу мила.
В Блока, наверно, пошла.
"Блоку жена" (2000г.)
- А так одичание идет. Идет в первую очередь от средств массовой информации.
- ???
- Взять мою дочку. Она пока, слава Богу, нормальный ребенок, но кто ей подсовывает ДеЦла?
• Моя любимая дочурка Александра... Ни мама, ни папа, ни школа, а стоит включить телевизор… там сидят не какие-то дикари, а дикарей на экраны выпускают умненькие мальчики и девочки, культурные люди сидят в своих ночных клубах и возмущаются, в какой дикой стране мы живем. А Женю Кемеровского кто гонял? Или поэт Танич, чудесный песенник, – раньше он писал про ткачих, а сейчас – про лесоповал. Теперь по зонам ездит и воров в законе обслуживает. А вот это к вопросу о совести так называемой нашей "интеллигенции", которые так любят говорить и о духовности, и об идеалах, и обо всем прочем, а как только запахнет "бабками", начинается совсем другой разговор. Это бандитская песня, которая внедряет этим наивным постсоветским людям совершенно определенный идеал. Причем этот идеал сформировался еще при советской власти. Это была единственная, народная альтернатива вымороченным официальным идеалам. Если не член партии, то уркаган. Высоцкий это гениально почувствовал. Его блатной, нахрапистый, фиксатый парень сразу всплыл с падением официальной культуры, это было неизбежно, но то, что высоколобые мальчики и девочки стали его эксплуатировать и на этом делать "бабки"…
- Но ведь Вы работаете на телевидении?
- Работаю - это сильно сказано. Я служил на НТВ, теперь на ТВ-6, придумываю анонсы. Как раз, вчера или сегодня, были "Следствия ведут знатоки". Я не помню, как это звучало, но там как-то изящно обыгрывалось: "Кто-то? Кто именно? Кое-где?" Ну, глупости всякие. Честно говоря, я не очень люблю на эту тему говорить. А замечательно сказала моя дочка, когда у меня в очередной раз был припадок педагогического рвения и я ее стал стыдить (я с удивлением сейчас стал обнаруживать, что я чуть ли не дословно повторяю фразы своего отца, которые меня доводили просто до бешенства): "Саша, тебе уже десять лет, ты учишься в третьем классе, я в твои годы…" А она поднимает глаза: "Ага, когда тебе было десять лет, ты уже учился в пятом классе". Я не унимаюсь: "Ты понимаешь, что это твоя работа, вот мама ходит на работу, я хожу на работу. Мы устаем…" Она там тихо, тихо: "Работа, тоже мне. Фильмы смотрит"
Я лиру посвятил сюсюканью. Оно
мне кажется единственно возможной
и адекватной (хоть безумно сложной)
методой творческой. И пусть Хайям вино,
пуская Сорокин сперму и говно
поют себе усердно и истошно,
я буду петь в гордыне безнадежной
лишь слезы умиленья все равно.
Не граф Толстой и не маркиз де Сад,
князь Шаликов – вот кто мне сват и брат
(кавказец, кстати, тоже)!.. Голубочек
мой сизенький, мой миленький дружочек,
мой дурачок, Сашочек, ангелочек,
кричи: "Ура!" Мы едем в зоосад!
"Двадцать сонетов к Саше Запоевой" (1995г.)
- А что обычно едят поэты?
- Пищу. Что вы имеете в виду?
- Какое у Вас любимое блюдо?
- Любимое блюдо: хлеб с маслом, если хлеб хороший, он редко бывает хорошим, к сожалению.
- Черный, белый?
- Черный, белый, разный. Самый вкусный в Италии делают, не помню как он называется. Причем, зачастую, в каких-то римских харчевнях это жалкое подобие великого оригинала, а вот в каких-то провинциальных городках - такой ломоть хлеба с чесноком, помидорами, обжаренный обязательно на открытом огне! Удивительно вкусно! Великая кухня и великая литература.
Когда б Петрарке юная Лаура
Взяла б да неожиданно дала –
Что потеряла б, что приобрела
История твоей литературы?
Иль Беатриче, покорясь натуре,
На плечи Данту ноги б вознесла –
Какой бы этим вклад она внесла
В сокровищницу мировой культуры?
Или, в последний миг за край хитона
Ее схватив на роковой скале,
Фаон бы Сафо распластал во мгле –
Могли бы мы благодарить Фаона?
Ведь интересно? Так давай вдвоем
Мы опытным путем ответ найдем!
"Заявка на исследование" (2000г.)
- А сами Вы умеете готовить?
- Неохотно. Правда, моя дочка утверждает, что у меня талант в приготовлении омлетов.
- А Ваши любимые напитки?
- Тут мой дух страждет. Я не вовремя полюбил хорошее красное вино. Оно чересчур дорогое, чтобы сделать его таким бытовым напитком, поэтому приходится – правда с удовольствием – пить водку.
- Чем Вы занимаетесь в свободное время?
- Чтением. Последний год оно у меня довольно специфическое. Я поставил себе целью наконец-таки улучшить английский язык. Не имея способностей к каким-то регулярным занятиям, я дал себе слово, что, пока не буду без словаря читать Диккенса, Остин, я ни одной русской книги в руки не возьму. А поскольку не читать я не могу, это просто физиологическая потребность, то мой английский стал безусловно улучшаться. Последнее, что я прочитал, это как раз "Записки Пиквикского Клуба".
- А помимо чтения книг?
- Помимо чтения книг – приятная возня с дочкой, к сожалению, реже, чем хотелось бы, и общение с друзьями.
- Какое кино Вы любите смотреть?
- Феллини. Боюсь, что это уже такая архаика. А из современных - братья Коины. Последнее, что я видел, это "Большой Любовский". Вообще я далек от кино, разве что в 12 лет я был влюблен в Джину Лоллобриджиду, недолго, но страстно.
- Как Вы перемещаетесь по Москве?
- С трудом. На общественном транспорте.
- А какой тип женщин Вам нравится?
- Добрые, умные и красивые, и не очень старые желательно.
- И в заключение такой вопрос: что в своей жизни Вы могли бы назвать самым главным?
- После меня останется дочка.
