Гроздья пуль подобны фейерверку/фейерверк

Япония. 1997. 103 минуты.

Автор сценария Такэси Китано

Художник Норисиро Исода

Композитор Джо Хисаиси

Оценка - 8,5 (из 10).

Премии: Главный приз на МКФ в Венеции-97.

Экзистенциальная криминальная мелодрама.

Этот фильм завоевал на кинофестивале в Венеции премию "Золотой Лев", чего не случалось с японцами почти 40 лет, начиная с 1958 года, хотя именно на Венецианской Мостре в 1951 году всему Западу был открыт японский кинематограф, когда «Расёмон» Акиры Куросавы с Тосиро Мифунэ в главной роли получил международное признание. Так что за три с половиной месяца до кончины Мифунэ и ровно за год до смерти Куросавы (на фестивале 1998 года в Венеции провели уже поминальную ретроспективу великого японского мастера) явление Такэси Китано широкому миру - пусть он и был замечен как режиссер еще в начале 90-х - оказалось пророчески знаменательным. Этот 50-летний творец с имиджем "нового отрешенного" (уже не самурая, а якудзы) смог как бы в опустевшем пространстве кинематографии Японии представить ее во всем прежнем блеске и величии далеко за пределами кварталов Токио и пляжей Окинавы. Может быть, действительно верно замечание Кэндзи Мидзогути, что истинный режиссер начинается лишь в возрасте после пятидесяти.

Как и в раннем "Жестоком полицейском", в седьмой работе Hana-Bi (название лучше всего перевести при помощи поэтического образа: "Гроздья пуль подобны фейерверку") герой Китано, сыгранный самим режиссером, пребывает на зыбкой территории между криминальным миром и профессиональной деятельностью полицейского. Он рискует чуть ли не ежедневно оказаться по другую сторону закона, быть повязанным отнюдь не служебным кодексом блюстителя порядка, а существенно трансформированными в нынешних кланах якудза средневековыми самурайскими заветами бусидо. Однако парадоксальное проявление свободы очередного антигероя Такэси Китано заключается в том, что он (подобно преступникам Адзуме и Муракаве в исполнении Китано соответственно в лентах "Точка кипения" и "Сонатина") имеет исключительное право на сознательный выбор своего ухода из жизни, фактически предпочитая самоубийство.

Кстати, последняя картина режиссера, признававшегося в пристрастии к классической японской литературе, например, Тикамацу, даже по своему многозначному названию может быть соотнесена с его известным произведением "Самоубийство влюбленных на Острове Небесных Сетей", еще в 1969 году экранизированным Масахиро Синодой. В "Гроздьях пуль...", несмотря на наличие кровавых драк и жестоких перестрелок, порой показанных в замедленном темпе и без звуков выстрелов, все начинает напоминать некую философскую притчу, мудрую балладу о добровольном и умиротворяющем переходе в мир иной, за пределы бытия.

Европейские критики не случайно сопоставили этот фильм Такэси Китано с дважды экранизированной (Кэйскэ Киноситой в 1958 году и Сёхэем Имамурой в 1983-м) "Легендой о Нараяме" - признанным романом Ситиро Икадзавы. Самоубийство бывшего полицейского Ниси и его смертельно больной жены Миюки происходит на берегу моря и принципиально за кадром, а в пространстве экрана как бы ничего не меняется, словно не имеет никакого значения - были герои на этом свете или не жили вообще. Они и до этого момента существовали чаще в немоте и в каком-то отрешенном состоянии, будто находясь уже по ту сторону жизни, в трансцендентном мире. Экзистенциальный и дзен-буддийский пласт повествования, которое и помимо этого уже лишено линейного развития сюжета, превращает (в том числе благодаря очень странным живописным картинам, порой сюрреалистически выглядящим, ярко красочным и по-японски внимательным к мельчайшим деталям быта и пейзажа) вроде бы криминальную мелодраму, что-то типа японской "Калины красной", - в трогательную и удивительно простую историю вечного и неизменного круговорота Бытия.

Такэси Китано, сам побывавший на краю бездны после несчастного случая - аварии мотоцикла - в 1994 году, когда ему исполнилось 47 лет, затем впервые во время вынужденного домашнего пребывания вдруг занялся живописью. Она словно приблизила его к скрытым тайнам единого мироздания, где нет границы между животным и растительным миром, да и жизнь от смерти неотделима, разве что маленьким дефисом в словосочетании Hana-Bi, то есть цветок-огонь. Судя по эволюции творчества Китано, он проделывает, как и поздний Куросава ("Сны"), метафизический путь от внешней экспрессии к углубленной внутренней сосредоточенности, от слов - к образам, от звуков - к молчанию. А главное, от жанра - к стилю, от остраненного реализма - к бытийному, который был свойствен в равной степени часто далекому от современности Кэндзи Мидзогути и певцу сегодняшнего быта Ясудзиро Одзу. Такэси Китано, напрасно казавшийся поначалу американизированным или европеизированным (кем только его не называли - японским Клинтом Иствудом, Жан-Пьером Мельвилем, Джоном Ву, Квентином Тарантино и даже братьями Коэнами, но в одном лице), на самом деле прекрасно вписывается в вековые японские традиции, даже когда опровергает их.