Юрий Антонов: «На пенсию мне не хочется»

Юрий Михайлович Антонов— советский и российский эстрадный певец и композитор. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации, Заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР (1983), Народный артист России (1997).

В канун Дня Победы он дал корреспонденту Музыки КМ Рамазану Рамазанову большое интервью.Сегодня мы публикуем его первую часть.

- Юрий Михайлович, вы родились в канун Великой Победы. Что вы помните из того времени, когда в стране царило ликование и гордость за страну, победившую фашизм?

- Я в ту пору не знал о фашизме ничего. Я знал, что была война. Я родился в Ташкенте, где о войне лишь знали понаслышке, а после Победы наша семья переехала жить в Белоруссию, город Молодечно. Здесь отчетливо были видны следы войны. Всюду была разруха. Ведь Белоруссия в годы войны пострадала больше всех. Но наш Молодечно, расположенный в ста километрах от Минска, к счастью, не пострадал и остался целехоньким. Слово «война» для нас, ребятишек, было непонятным. Мы жили своей, детской жизнью. Носились дни напролет по улицам, жгли костры на окраине города, в лесу, залезали в чужие огороды, крали яблоки, которые нам казались гораздо вкуснее тех, что росли в наших садах. Была такая гора Лысица, в которой были траншеи еще с войны. Мы забирались в них и играли в казаки-разбойники, пекли картошку, иногда совершали массовое восхождение на вершину этой горы. Нам казалось, что мы покорили чуть ли не Эверест (смеется). Игр и развлечений для детей, как сегодня, не было. Никаких секций и кружков. Ведь страна приходила в себя от войны, и проблемы детей были задвинуты далеко и надолго. Людям нужно было выживать. Мы были предоставлены сами себе, поэтому приходилось самим что-то придумывать, чтобы не скучать.

- Стенка на стенку шли?

- Было. Каждый дом жил своей жизнью и имел свою братию, следующий дом – свою, хотя бывало и так, что ребятня из нескольких домов объединялись в единую братию и стенкой шли на стенку на ребят с другой улицы или квартала. Но это были, скорее, не побоища, а просто забава. Хотелось быть первым и слыть грозой среди сверстников.

- Но вы согласны, что, несмотря на то, что не было обилия кружков и секций, как сегодня, послевоенное детство ребят было правильным и счастливым?

- Согласен абсолютно. Но дети были правильными и счастливыми, потому что правильными и счастливыми были их родители. Я бы не утверждал насчет их счастья, но то, что они были правильными, – совершенно точно. Говорить о счастье было невозможно: маленькие зарплаты, недоедание, носили все старое и потрепанное. Но зато счастье было в другом. В человеческих отношениях, да и в самом отношении к жизни.

- Вы родились в семье военного, а, как правило, дети военных растут в строгих и жестких условиях. Скажите, что вам запрещал отец?

- Во-первых, в семье не было военной дисциплины. Но дисциплина присутствовала, потому что в семьях военных она была автоматически, хочешь того или нет. Форма, в которой ходил отец, обязывала его слушаться. И потом. Страна была такая, что если мундир, то нужно стоять по стойке смирно. Без всякого принуждения. Это воспринималось как должное, и никакой палочной дисциплины не было. Были семейные устои, добропорядочные и нерушимые.

- А на сестру вашу младшую Жанну тоже распространялась дисциплина?

- К ней как-то не особо, все же девочка. Ей делались какие-то поблажки. Но в целом она росла, как и все послевоенные дети.

- Вы родились в Ташкенте, затем переехали в Белоруссию, а некоторое время даже жили в немецком Потсдаме, где ваш отец проходил службу в военной комендатуре города. Повзрослев, вы бывали в тех местах, где прошли некоторые периоды вашей жизни?

- В Ташкент я приезжал на гастроли, в Потсдаме не довелось бывать, а в Белоруссии бываю периодически. Недавно даже сняли телевизионный фильм обо мне и моей жизни в городе Молодечном. Сюжет таков, что я приезжаю в город, прихожу в музыкальное училище, где учился, меня встречают, ходил в тот дом, где я жил. Это был 12-квартирный дом старой постройки. Моим любимым местом в доме был сарай, где я оборудовал наблюдательный пункт или как я его называл – партизанский пост (смеется). Мы с ребятами забирались туда по лесенке и отдыхали, периодически высматривали в импровизированный бинокль окрестности в поисках предполагаемого противника. Или сооружали на деревьях и в кустах такие, знаете, дзоты из палок и листьев, откуда свисали веревки, по которым мы спускались на землю. В этих «гнездах» мы проводили собрания и разрабатывали тактику и стратегию наступательных боев. Вспоминается со смехом.

- А с кем-то из друзей детства вы общаетесь сегодня?

- Знаете, нет. Всех разбросало по свету. Кто в Белоруссии, кто на Украине, кто в Америке, кто в Израиле живет. Мне кажется, что они стесняются подойти ко мне и напомнить, что мы однокашники. Ведь я часто бываю во всех этих странах, но никто ни разу не подошел и не представился моим одноклассником или соседом по дому.

- А если бы подошли?

- Я был бы очень рад этому. Ведь интересно, спустя столько лет, предаться воспоминаниям о лучших годах жизни. А своих сокурсников по музыкальному училищу увидел бы с удовольствием. Все-таки, я склонен думать, что они стесняются, да и времени много утекло. Может быть, многих и в живых-то уже нет, черт его знает. Жизнь такая, что не поймешь, кто где есть.

- Ваша музыкальная карьера, на первый взгляд, кажется очень легкой и успешной. Вы познали популярность чуть ли не в 15 лет. Неужели все так было безоблачно, как вы рассказываете в своих интервью?

- Знаете, когда ты молодой, тогда тебе все трудности покорны. Если ты целеустремлен и хочешь всего добиться, то тут уже не до трудностей, и ты щелкаешь их, как орешки. В молодости любая трудность дает тебе шанс побороться, а это закаляет. Это уже в пожилом возрасте человеку лень воевать с трудностями и кажется, что все уже давно преодолено.

- Не уставали бороться?

- Как видите, нет. Вот сейчас дом строю огромный и, помимо музыки и концертов, занят еще и благоустройством жилища. Идея дома моя, по-моему, очень мило.

- Вы стартовали на эстраду с таких громких коллективов, как «Поющие гитары» и «Добры молодцы». Вы уходили из известных коллективов, потому что хотели быть сольным артистом?

- Во-первых, названные коллективы были последующими. Во мне всегда тлел огонек лидерства. А начинал я с того, что был руководителем хора в депо, где получал 60 рублей, по тем временам хорошие деньги для мальчишки. А ведь мне тогда было всего 14 лет. Отдавал заработанное родителям, ну и себе на лимонад оставлял пару рубликов. Помню, как взваливал на спину трофейный аккордеон, привезенный из Германии, и на попутках добирался до места работы. А это ни много ни мало - 20 км. Потом музучилище, армия, после которой меня назначили музыкальным руководителем коллектива Виктора Вуятича. И только после этого были «Поющие гитары», где я написал свой первый шлягер - «Для меня нет тебя прекрасней». Правда, спел ее не я, а Евгений Броневицкий. Но я всегда сам хотел петь, и, наверное, это и было причиной моего расставания с ВИА, пусть даже и известными.

- Вкус денег вы познали еще в детстве. Когда-либо нуждались в деньгах?

- А вы вообще знаете, что такое вкус денег? Кто-нибудь их жевал? Я познал моменты безденежья, когда не было денег, и я в них очень нуждался. Приходилось выкручиваться самому. Это был период моей работы в «Добрых молодцах». С тех пор к деньгам я отношусь аккуратно. Тем более что они мне даются не легко. Я их зарабатываю трудом. Есть категория людей, которые получают дивиденды, имея долю акций в каких-то крупных компаниях. Они не прикладывают особого труда. Я же зарабатываю их физическим трудом.

- Многие артисты говорят, что вообще не носят с собой денег и даже порой не знают, сколько стоит буханка хлеба. А вы за все расплачиваетесь сами или за вас это делают ваши помощники?

- Только сам. Я лишен вот этой вот дури, когда кто-то, у кого в кармане пять копеек, а он обзаводится штатом охраны и прислуги, будто кто-то хочет похитить его. Смешно просто. Я вот езжу безо всякой охраны и помощников и чувствую себя в безопасности. Сам покупаю, сам привожу. С одной стороны, мне это доставляет удовольствие, с другой – утомляет. Но в то же время я понимаю, что если это сделаю не я, то кто-то не сделает это так, как я. Правду говорят, что если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам.

- В бытность СССР вы были первым и единственным легальным миллионером среди артистов. У вас даже у первого из артистов была иномарка – «Вольво». Наверное, тоскуете по тем временам?

- Ну, тогда я слово такого не знал – миллионер. Но в СССР у меня сложилась уникальная ситуация. Я ведь реально зарабатывал не на концертах, которые оценивались в мизерные суммы, а на авторских отчислениях. Это были баснословные по тем временам средства – 10-15 тысяч рублей в месяц, тогда как средняя зарплата по стране равнялась 100 рублям. Но это были мои кровно заработанные деньги, хотя я натерпелся с чиновниками из ВААП. Им, видите ли, не нравилось, что Антонов зарабатывает больше председателя Союза композиторов. Но меня нельзя было наказать, ведь деньги эти были мне положены по закону. Но, даже обладая большим количеством денег, я не мог купить себе ничего. Все мои миллионы лежали мертвым грузом в Сбербанке. Тогда даже иномарку можно было приобрести только с позволения городских властей. Свою первую иномарку – темно-синюю «Вольво 244», после длительных переговоров с московскими властями, мне разрешили купить в спецавтомагазине в Южном порту в 1983 году. За авто я выложил тогда 14 тысяч рублей. Поэтому я абсолютно не тоскую по тем временам, в которых было много абсурда и несуразицы. Разве что по своему физическому состоянию, потому что я был молод, здоров и красив. Я и сегодня не считаю себя старым, но все же я - товарищ возрастной (смеется). Кроме здоровья и молодости, все остальное в том времени мне претит.

- А КГБ не проявляло к вам интереса никогда? Вы ведь впоследствии активно гастролировали за рубежом.

- Нет, почему-то я им был неинтересен. Хотя были попытки вставить мне палки в колеса. Но это было не только в отношении меня. Если кто-то высовывался выше заданного партией и правительством уровня, его относили в разряд нежелательных и неблагонадежных товарищей, и тогда ему намекали опуститься пониже. Дескать, знай свое место. Брысь на свое место (смеется).

- А в Польшу за вас поехал петь Вадим Мулерман, потому что вы стали высовываться выше заданного уровня?

- Откуда вы такие подробности знаете? Это было в период моей работы в Московском мюзик-холле. Причем, Мулерман не имел к мюзик-холлу никакого отношения, и этот факт придавал странность его поездке. Мою кандидатуру сняли в последний момент, даже не объяснив причины. А мне уже было неинтересно, я послал всех куда подальше и написал заявление об уходе, и мне его подписали. Я особо не расстроился. Ну не поехал я в Польшу. Подумаешь, не ощутил запаха польских злотых (смеется). Зато поехал в Финляндию, что было еще круче. Я ведь долгое время был в числе невыездных. Первый раз я столкнулся с этим, когда работал руководителем ансамбля Виктора Вуячича. Намечались гастроли по Болгарии и Финляндии, и вдруг мне говорят, чтобы я не торопился паковать чемоданы. Честно говоря, я никогда не рвался за границу, но тогда этот отказ прозвучал для меня оскорбительно. Потом меня не выпускали еще и еще раз. Мне это надоело, и я оформил фиктивный брак с женщиной, подал документы в ОВИР и уже был готов покинуть страну навсегда. Заодно помог ей выехать на ПМЖ с семьей, заплатив огромные деньги. Но на последнем этапе меня вдруг что-то остановило, и я отозвал документы. Наверное, родители, которые очень болезненно восприняли мое решение оставить родину и близких. Я поддался их влиянию и остался, о чем совершенно не жалею. Зато моя фиктивная жена отбыла жить в Америку.

- А вы в Финляндию, где у вас завязался роман с финской миллионершей – хозяйкой звукозаписывающей компании?

- Да, был такой случай в моей жизни. Я был почти что гражданином Финляндии. Поехать в Финляндию меня надоумила «Международная книга» - организация, которая курировала все советское искусство за рубежом. Она предложила мне записать там альбом на студии компании «Поларвокс Мьюзик», оформила мне поездку и даже посодействовала в приобретении финской валюты. Меня встретила президент компании с супругом. На банкете я как-то заметил пристальное внимание к себе со стороны этой богатой брюнетки. Она была несколько старше меня и достаточно богата. Но я не позарился на ее миллионы. Я и сам был обеспеченным музыкантом и не нуждался в деньгах. Меня эта тема вообще не волновала. Конечно, приятно, когда человек, с которым у тебя какие-то отношения, еще и обеспеченный. Но я выбрал независимость, и эти западные миллионы меня не прельщали нисколько. Финка флиртовала со мной, ничуть не стесняясь присутствия мужа. В общем, я записал альбом и уехал в СССР. Вскоре я узнаю, что президент компании стала вдовой, ее муж погиб в автокатастрофе, разбился на машине. Спустя время, меня снова пригласили в Финляндию. Как выяснилось, по настоянию этой самой дамы. Она обхаживала меня еще больше. Поселила меня в хорошую гостиницу и каждый вечер устраивала приемы и ужины со шведскими и финскими музыкантами. Я стал замечать, что она все больше начинает претендовать на меня и мое внимание. Но я человек свободолюбивый и не терплю диктата над собой, о чем я заявил этой щедрой барышне. Так завершилась моя финская история.

- Может оно и к лучшему. Иначе, не слыхать бы нам ваших ласковых и мелодичных песен.

- Думаю, да. Да и куда я без родины, без друзей и своего дома? Я ведь человек своей страны, без которой не мыслю себя. И потом, если бы я уехал в Финляндию, у меня бы не было столько кошек и собак. Потому что там просто нет бездомных животных.

- Вы были знакомы с целой плеядой мировых и голливудских звезд – Настасьей Кински, Робертом де Ниро, Джульеттой Мазини, Федерико Феллини и Аль Пачино. Что это были за знакомства?

- Да, я познакомился со всеми ими в 1980 году, на Московском кинофестивале. Днем весь актерский бомонд тусовался в кинотеатрах и Доме кино, а вечером их всех можно было встретить в ресторане гостиницы «Россия», где я слыл завсегдатаем и для меня всегда держали отдельный столик. В один из вечеров ко мне подходит знакомый и говорит, что пришла Настасья Кински, а мест свободных уже нет. Попросил меня подвинуться и усадить за мой стол актрису. А мой стол был всегда самым пышным и ломился от деликатесов. Я, естественно, согласился принять за стол Кински и ее мужа. Помню, она была одета в узбекский костюм и была очень голодна. Я стал ухаживать за ней, угощал бутербродами с черной икрой. Она была настолько благодарна мне, что неожиданно для меня взяла и поцеловала мою руку. Я просто опешил от такого жеста. Мы ведь привыкли, что обычно мужчина целует дамам ручку, но чтобы женщина… В этот же вечер меня познакомили с Робертом Де Ниро и его дочерью манекенщицей. Я даже пригласил ее на медленный танец. Я что-то говорил ей о советском кино на ломаном английском, она рассказывала мне о модном бизнесе. В общем, каждый из нас сделал вид, что прекрасно понял друг друга (смеется).

- Я слышал, что в это же время вы были увлечены некой мексиканкой и даже подумывали уехать с ней на ее родину?

- Да, страсть была. В молодости я был очень привлекателен. Наше знакомство с Сокорро произошло опять же в ресторане гостиницы «Россия», куда я с другом зашел пообедать. В самый разгар трапезы к нашему столу подошел молодой латиноамериканец и на ломаном русском сказал, что он студент ВГИКа и что со мной желает познакомиться мексиканская актриса. Я оглянулся и увидел красивую брюнетку в окружении большой компании. Говорю гонцу: «Может, это неудобно, но попроси ее, чтобы она подошла к нам». Смотрю, идет. Улыбнулась, присела за стол и стала смотреть на меня влюбленными глазами. Я не знаю испанского, она английского. Так мы все две недели, что были вместе, общались языком жестов. Да нам и не нужен был язык, мы понимали желания друг друга и без него. Это была женщина – огонь!

- Она знала, что вы известный советский певец Юрий Антонов?

- Да ничего она не знала. Просто увидела, как в ресторан вошел красивый блондин, и заключила с друзьями пари, что познакомится со мной. Иностранцы ведь непосредственные люди, и если им нравится человек, не будут этого скрывать и выглядывать из-за угла. Они не прикрывают и не маскируют свои эмоции. Если им нравится человек, они всем своим видом будут показывать это. Я тоже попал под обаяние Сокорро. Закончился фестиваль, а с ним и наш бурный роман с Сокорро. Мы переписывались с ней, она приглашала меня приехать в Мексику. Но на дворе стоял 80-й год, и выехать из страны по частному приглашению было делом непростым. Приходилось довольствоваться воспоминаниями о той встрече. А ведь все могло закончиться тем, что я бы отбыл в стольный град Мехико (смеется).

- Вы ведь имели опыт работы в кино, снялись в картине «Прежде тем, как расстаться» (начало 90-х) с телеведущим Юрием Николаевым, режиссера Александра Косарева. Вам понравилась работа?

- Очень тяжелая работа, должен вам сказать. В картине я играл музыканта. Тем более что она была с элементами экстраординарных ситуаций. Я в этом фильме шесть раз падал в море с гитарой в руках. На улице было 25 градусов жары, но вода в море была холодной. А так как я нырял в море в одежде, то, выбираясь из него после каждого дубля на берег, зуб на зуб не попадал от холода. А чтобы я не тонул, в футляр от гитары клали поролон, и я, держась за футляр, как за спасительный круг, подплывал к берегу. Там-то я и подружился с Юрой Николаевым. Он оказался приятным и очень интересным собеседником.

- Скажите, а в лихие 90-е, когда всюду царил беспредел, на ваши капиталы никто не зарился? Ведь тогда все артисты гнездились под чьей-то крышей. А Вам не предлагали укрыться под криминальной крышей?

- Я никогда не гнездился ни под какой крышей, кроме как «под крышей дома своего» (смеется). Криминальные авторитеты не то что предложить, даже не намекали о своем покровительстве, потому что уважали меня.

- Вы первый из артистов, кто восстал против пиратов, наживающихся на творчестве певцов и музыкантов. Даже встречались с украинским политиком Кучмой и тогдашним российским министром внутренних дел – Грызловым. Эти встречи возымели действо?

- С Кучмой возымели. На Украине было дано серьезное указание борьбы с пиратами. Мне даже звонили украинские эмвэдэшники и рапортовали об успехах в этом направлении. А Лукашенко закрыл завод по производству пиратских дисков в Бресте. А Россия в меньшей степени. Но эффект все равно есть. Ведь раньше у нас не было законов об охране авторского права и милиция лишь разводила руками. Это сейчас мы владеем законом и у госструктур есть мотивация.

- Я слышал, что вы, разочаровавшись в государственной каре пиратов, пошли на радикальные меры – лично посещаете аудио-рынки в разных городах и буквально крушите прилавки, продающие ваши диски?

- Ну, это бред! Как вы себе это представляете? Я буду ходить по рынкам, отслеживать пиратские диски и сметать все с прилавков? Мне больше заняться нечем что ли? Слава богу, есть закон, он и противостоит пиратской деятельности. Закон нужно применять в действии. Одно волевое решение - и пираты вымрут. Силовые ведомства знают все обо всех преступниках, а уж о пиратах и подавно. Они ведь экономические преступники и не посягают на жизнь и свободу человека, они лишь лезут ему в карман. Для меня до сих пор загадка, почему нельзя одним махом покончить с пиратством, если уже есть закон об их уничтожении. Правильно говорил герой Высоцкого: «Вор должен сидеть в тюрьме». В Америке вон почти все воры отбывают срок. Если ты залез в чужой карман, то ни один судья не возьмет на себя смелость освободить тебя от возмездия. Это у нас судьи не знают, что такое авторское право.

- Вы работали с разными поэтами-песенниками: Таничем, Дербеневым, Леонидом Фадеевым, Виктором Дюниным, Игорем Кохановским. С кем из них вам работалось сложнее всех?

- Я сам выбирал себе поэта. Понимаете, в чем дело. Для меня не столько важны его профессиональные качества, как человеческие, совместимые с профессиональными. Так как с поэтами сотрудничаешь и общаешься много, то тут одно из главных составляющих является его человеческие качества. У меня со всеми хорошие отношения, и я всех их люблю и уважаю. Я признателен им всем за те песни, которые мы создали в соавторстве.

 

Беседовал Рамазан Рамазанов