ТВ «Россия»: ни слова против ювенальной юстиции

Вместо дискуссии П.Астахова с И.Белобородовым телеканал дал в эфир монолог детского омбудсмена

Сторонники ювенальной юстиции, испугавшись общественного протеста, начали активную кампанию по собственному обелению, при этом не меняя ни своей позиции, ни целей. Уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов неожиданно сделал ряд заявлений, которые полностью противоречат всему, что он говорил ранее. Но если судить по делам, его позиция в отношении ювенальной юстиции и лишения родителей их прав остается прежней.

В интервью, которое Павел Астахов дал «Известиям» 9 июня, он сказал: «Я не могу выступать сторонником или противником ювенальной юстиции. Я транслирую волю президента. Мы готовы выслушать и тех, и других». Вопросы вызывают сразу все три произнесенные им предложения.

Во-первых, уполномоченный по правам ребенка не просто может, а обязан сформулировать и озвучить свое отношение к ювенальной юстиции. И тот факт, что Астахов до сих пор этого не сделал, говорит о том, что позиция его, скорее всего, будет обществу неприятной.

Во-вторых, воля президента тут вообще ни при чем: Дмитрий Медведев не выступал по вопросам ювенальной юстиции. Если омбудсмен таким образом намекает на то, что президент отдал ему по этому поводу тайное поручение, то возникает вопрос о правомерности действий самого Павла Астахова.

И, наконец, в-третьих, выслушивать Павел Астахов готов далеко не всех. Утром того же 9 июня он выступил в программе «Доброе утро, Россия» в шестиминутном сюжете о ювенальной юстиции. В эфире транслировался разговор Астахова и ведущих, однако в программе принимал участие еще один гость – директор Института демографических исследований Игорь Белобородов. И он поведал KM.RU, как проходила запись программы:

– Зная, что федеральные телеканалы сегодня активно заряжены на апологетику ювенального «террора», с моей стороны было бы наивно ожидать беспристрастного освещения проблемы и надеяться на соблюдение принципов объективной журналистики. С самого начала я понимал, что возможны провокации, что многое вырежут, передернут, сделают черное белым и наоборот… В этом я не сомневался. Однако я знал и другое – что об этой проблеме нельзя молчать, что от этого зависят судьбы миллионов российских семей. Я не мог не пойти на передачу. Мои ожидания полностью подтвердились. Более того, помимо стандартного набора провокаций, которого, собственно, я ожидал, произошло нечто неожиданное – передача вышла в виде монолога Павла Астахова. Т. е. мою часть беседы вырезали полностью.

'''– Вам это как-то объяснили?'''

– Да, мне объяснили: «Вся съемка ушла в брак». Звук, дескать, оказался не записан. С трудом в это верится. Кроме того, вышедший в эфир монолог Павла Астахова напоминает компиляцию из ранее записанного в беседе со мной, с добавлением новых высказываний. У меня, конечно же, нет доказательств, что лично Астахов препятствовал выходу в эфир передачи с записью нашей дискуссии, которую он проиграл по всем пунктам. Следовательно, я не могу его непосредственно в этом обвинять. Однако всем очевидно, что подобный «технический брак» не происходит на пустом месте. Я считаю, что реальной причиной заявленного «брака» послужил полный проигрыш г-на Астахова в публичной дискуссии.

'''– О чем вы говорили?'''

– Астахов с самого начала заявил, что он – не сторонник ювенальной юстиции, но хотел бы услышать аргументы как ее сторонников, так и ее противников. Заранее ознакомившись с интервью и заявлениями моего оппонента, я никак не мог согласиться с нейтральностью его позиции и спросил, как же тогда стоит трактовать его же высказывания в интервью газете «Известия», которое он дал 27 января этого года.

В этом интервью, напомню, на вопрос журналиста, может ли шлепок быть основанием для изъятия из семьи, Павел Астахов ответил: «Если он обидный, болезненный – это основание не для изъятия, для контроля. Это действие – вне закона. Весь мир борется с насилием в семье. Ребенок может нести только моральное наказание». На мой вопрос г-н Астахов не смог ответить конкретно и стал уходить от прямого ответа.

Понимая, что дискуссию могут увести в сторону, я тут же попросил ответить на второй вопрос – о том, использовал ли мой оппонент сам шлепки в воспитании своих детей. Я задал этот вопрос, т. к. в упомянутом уже интервью «Известиям» Павел Астахов от ответа на похожий вопрос почему-то уклонился. Тогда было сказано следующее: «Оставлю без комментариев этот вопрос. Мы говорим не о моем личном опыте, у всех он есть – положительный или отрицательный. Но мы говорим о моей позиции как уполномоченного по правам ребенка и об идеале, к которому надо стремиться».

В общем, от ответа на мой второй вопрос (заданный, кстати, трижды, в т. ч. через ведущего) Павел Алексеевич тоже почему-то уклонился. Он стал рассказывать о каких-то страшных случаях, когда о детей тушили окурки и т. д. Не услышав никакой внятной статистики, я парировал, что пример оппонента – не более чем частный случай, он не является тенденцией. Тем самым я хотел донести мысль, что проблема не характеризуется масштабностью, а является лишь следствием общей криминализации общества. В данном случае преступления против детей, которые отнюдь не так часты, как нам рисуют сторонники ювенальной юстиции, являются отражением социального неблагополучия в определенных слоях населения.

'''– Как же он реагировал?'''

– Павел Алексеевич не придумал ничего лучшего, чем назвать меня «больным». Не претендую на точность слов, но, нервно жестикулируя, он произнес приблизительно следующее: «Человек болен. Всё, он болен». Видимо, таким образом мне пытались поставить какой-то плохой умственный диагноз. Честно говоря, я никогда не думал, что человек с такими регалиями окажется настолько несдержанным.

Еще до начала записи Павел Алексеевич успел создать несколько не очень приятных ситуаций. Удивительно, но он, как мне показалось, начал придираться ко всему, что меня окружало. Сначала он отпустил колкую шутку по поводу моей рубашки. Не ручаюсь за точность цитаты, но смысл был таков: «Я не ношу красные рубашки, как Игорь Иванович». Затем была очередная колкость в адрес принесенной мною папки с бумагами: дескать, молодой человек готовился, будет нас сейчас цифрами бить. Чуть позже г-н Астахов и вовсе меня шокировал, заявив, что желает сидеть только на том диване, который оператор выбрал для меня. Понимая провокационность происходящего, я уступил: нет проблем, садитесь, г-н омбудсмен.

'''– У него к вам были вопросы?'''

– Мне показалась очень знаковой одна его реплика. Он задал мне вопрос, сколько у меня детей. Я ответил, что в свете формируемой системы по изъятию детей у родных родителей считаю искренний ответ на этот вопрос потенциально опасным. Тут Павел Алексеевич стал с еще большей настойчивостью вторгаться в мою частную жизнь и требовать ответа на поставленный вопрос. В какой-то момент мне даже показалось, что я на допросе у следователя. Мой ответ на бесцеремонное вмешательство в жизнь моей семьи был вполне адекватным: я сказал, что Павла Алексеевича это никак не касается. И тут (в этом – вся суть ювенальной юстиции!) он безапелляционно заявил мне, что его, Павла Астахова, касаются все дети Российской Федерации! Честно говоря, прочувствовав на себе этот ювенальный прессинг, я впервые в жизни подумал, что, наверное, хорошо, что у меня нет детей.

'''– И все-таки какова позиция Павла Астахова относительно ювенальной юстиции?'''

– Он – ее однозначный сторонник. Как я понял, все его разговоры о самостоятельности и обособленности семьи – простая декларация. На самом деле он последовательно продвигает идею о том, что государство должно следить, должно контролировать. Насилие в семье – это центральная проблема, но касаться конкретной статистики по этому вопросу он не желает. Он постоянно апеллирует к Общественной палате. В ней основным сторонником ювенальной юстиции является Олег Зыков, который в своей жизни очень много сотрудничал с иностранными фондами, в т. ч. с Фондом Сороса. Т. е. Астахов апеллирует к общественным институтам, которые заведомо являются сторонниками ювенального правосудия.

'''– Насколько сторонники ювенальной юстиции сегодня сильны?'''

– Это – организации, близкие к ООН, которые всеми возможными путями заманивают на свою сторону российских чиновников разного уровня. Это Фонд народонаселения ООН, ЮНИСЕФ, Общественная палата. Это – достаточно сильное лобби, но они (особенно чиновники, занимающиеся внедрением этой системы) очень сильно боятся тех абсолютно законных, но в то же время массовых акций протеста, которые идут сегодня по всей стране. И я призываю всех, кто не согласен с ювенальной юстицией, писать протестные письма президенту и, конечно, г-ну Астахову.