«В Ливии дело идет к гуманитарной, а затем и военной интервенции»

Вопрос заключается в том, что понимать под «новым мировым порядком»

В последние дни Ливия превратилась чуть ли не ключевую страну, вокруг которой развивается ситуация с формированием «нового мирового порядка». Причем выражение «новый мировой порядок» само по себе не является однозначно отрицательным, потому что в мире может и должен быть порядок и гармония. А Россия как мировая держава должна стремиться к этому.

Вопрос заключается в том, что понимать под «новым мировым порядком»

Вопрос заключается лишь в том, что понимать под «новым мировым порядком». В этом смысле мы видим, что к этому времени сложились два совершенно разных подхода. Традиционный российский подход – это справедливость как приоритетная ценность мирового порядка. То, что происходит в Ливии, даже при самом поверхностном и беглом анализе поступающей из этой страны информации напоминает принуждение государства и его лидера к повторению приснопамятных подвигов Горбачева. Дело напрямую идет к гуманитарной, а затем и военной интервенции иностранных государств. Таким образом, переформатирование Большого Ближнего Востока, о котором я уже многократно говорил и писал, является показателем крайней неустойчивости мировой ситуации. Причем эта неустойчивость будет только усиливаться, если Россия не будет заявлять свою самостоятельную позицию по отношению к событиям в Ливии и в целом к т. н. «арабским революциям».

Что касается непосредственно ситуации в Ливии, то, вопреки всем восторженным антикаддафиевским прогнозам, она продолжает оставаться достаточно устойчивой. Как мне кажется, это является показателем того, что в современном мире лидер небольшой страны с 6-миллионным населением может противостоять давлению практически всего Запада. То есть в рамках новой мировой политики следует принимать во внимание не только стандартные весы тяжеловесности государств, когда речь идет о количестве населения или наличии ядерного оружия. На самом деле в современных условиях главным ресурсом является ясная позиция. Второй момент: мы видим, что набирает силу движение, которое может быть обозначено как «добровольный империализм», который, по сути, обозначает новую разновидность колониализма. Это проявляется в обращении к сильным мира сего с просьбой дать им возможность остаться в живых или хотя бы просто навести порядок в своей стране. Взамен чего реальный национальный суверенитет передается неоформленной группировке транснациональных сил и государств.

Речь идет не об абстрактном желании государств, а о вопросах их жизни и смерти

В этой связи опять же не совсем понятно молчание России на предмет того, принимает она этот добровольный империализм либо она предлагает другую форму глобального сосуществования. Подчеркну, что добровольный империализм зачастую не сопровождается брутальной оккупацией или захватом. Речь идет о создании условий, при которых люди уже сами обращаются к внешним силам за помощью в наведении порядка. При этом наблюдается конкуренция со стороны различных внутренних политических сил за получение «ярлыка на княжение», и это становится важным моментом в процессе переформатирования целых регионов нашей планеты.

После событий в Ливии мы должны честно сказать, что вопрос об обладании оружием массового поражения (в первую очередь ядерным оружием) для любого государства, стремящегося сохранить свой суверенитет, становится ключевым. В этой связи непонятно, что можно ответить тем государствам, которые пока еще не имеют ядерного статуса, на вопрос, как нам жить в этом мире, если у нас нет ядерного оружия. И эта проблема является следствием перехода к практике добровольного империализма. В этом плане все разговоры о том, что система ядерного нераспространения не работает, - это разговоры ни о чем. Потому что речь идет не об абстрактном желании государств, а о вопросах их жизни и смерти. Митинги, которые проходили в Пакистане, когда здесь разрабатывалось ядерное оружие и международное сообщество выступало резко против, проходили под лозунгом «Мы будем есть траву, но у нас будет атомная бомба». То есть это рассматривалось как вопрос жизни и смерти. Таким образом, мы приходим к экзистенциальной ситуации, когда сегодняшние события в мировой политике приходится рассматривать в религиозном ключе – как вопрос жизни и смерти, как вопрос «последних времен», которые требуют религиозного осмысления.