ЧЕЧНЯ: ЖИЗНЬ БЕЗ УЛЫБОК
На днях из Чечни вернулась камчатская делегация. Ее участники навестили наших ребят, оказавшихся на войне солдат-срочников и служащих различных спецподразделений, отвезли им памятные подарки, посылки, письма и приветы из родного дома. Сегодня с читателями "НКП" впечатлениями от своей поездки делится Сергей Павлов, председатель комитета по обороне и безопасности областного Совета народных депутатов. Он был одним из первых, кто предложил съездить к камчатским бойцам, поддержать, сказать, что их здесь помнят и ждут.
-19 февраля мы вылетели в Москву. Примерно сутки у нас ушли на то, чтобы оформить все необходимые для дальнейшего продвижения документы в Центральном аппарате ФСБ и в администрации президента. 20-го вылетели в Минеральные Воды, оттуда в ночь выехали двумя машинами через Чернокозово на Ханкалу...
- Что-то поразило вас в первые минуты пребывания на территории Чечни?
- Мы сразу попали в другой мир. Еще в пути ощутили: это война. Блокпосты, пропускной режим, вокруг все разрушено, разбито, дорожный щит "Чеченская республика" - как решето, расстрелян. Масса вооруженных людей. Лица у всех другие... без улыбок.
- Итак, первая ваша остановка - Ханкала?
- Да. Нас разместили в группировке министерства юстиции. Там мы выясняли, где именно находятся наши бойцы. Мамы просили нас найти сыновей, а о точном месте службы своих детей многие не знали: "где-то в Чечне".
- Наверное, поиски требовали больших усилий. Почему родственники часто не знают о том, где их ребята, что с ними, не ранены ли они?
- Письма из Чечни редко приходят, особенно на Камчатку. Во-первых, в дороге теряются. Во-вторых, я думаю, военная цензура почту очень жестко просеивает. Возможности позвонить домой у бойцов тоже нет. Немного больше везет омоновцам, они где-то раз в месяц могут минуты три поговорить с близкими.
- Ваша делегация привезла ребятам спутниковые телефоны с оплаченным временем переговоров. Наверняка, многие звонили тут же, при вас. О чем они говорили, что рассказывали родителям?
- В тех разговорах, что состоялись при мне, ребята больше не рассказывали, а спрашивали о родных, друзьях. О себе говорили, что служится им нормально, что все хорошо, спокойно. Двое парней, правда, от телефонного звонка отказались: их родители не знают, что они сейчас в Чечне, они получают весточки как будто из Подмосковья, например. Я этих ребят понимаю, они боятся, что родители не вынесут мысли о том, что их сын под пулями.
- Сколько наших вы нашли в Чечне? Всем сумели передать посылки и продукты, подарки? Еще до поездки, были ли у делегации точные сведения о том, сколько камчатцев служит на войне?
- Мы располагали очень разрозненными данными, приблизительными. По последним сведениям, собранным на Камчатке, в Чечне мы должны были найти около 60-ти наших, а их там оказался 81 человек! Точной официальной информации о количестве камчатских военнослужащих в Чечне нет.
Посылки мы передали всем. Многим - лично. Тем, кто в дни нашего приезда находился на опасных позициях, мы отправляли подарки с оказией. Некоторых навестили в госпитале. Двоих выписали при нас, а один парнишка был в тяжелом состоянии, его отправят в Москву. Повидались мы и с единственной камчат-ской женщиной, служащей в Чечне - Леной Даурцевой из батальона связи.
- Сергей Анатольевич, вы спрашивали ребят, зачем они в Чечне: защищают Родину, зарабатывают деньги? Осознают они свое место в этой войне?
- Конечно, мы разговаривали об этом. В один голос все говорили, что не уйдут с войны, пока не наведут порядок на этой территории, никто не жаловался на то, что оказался там не по своей воле. Некоторые службой зарабатывают на жизнь. При чем получают-то сегодня там копейки, даже контрактники. Один парень рассказывал, что у себя в Воронеже может заработать не больше 2-х тысяч, а на войне ему платят 6- 8 в месяц...
Самое страшное, пожалуй, то, что ни солдаты, ни командиры не могут сказать, когда весь этот ужас закончится, есть ли способ его прекратить.
- Вы побывали в Чечне впервые. Так себе ее представляли? Что поразило?
- Больше всего поразила и возмутила меня та огромная разница между официальной информацией, которую мы получаем, и реальным положением дел в Чечне.
Нам рассказывают про какое-то строительство, восстановление зданий. Ничего этого нет! Единственная стройка в Чечне - грозненская тюрьма! У меня создалось четкое впечатление о том, что кто-то зарабатывает огромные деньги на чеченской войне, а средства, выделяемые на восстановление Грозного, явно уходят куда-то не туда.
Или такой пример. Получили мы сводку за 21-е февраля - сведения о раненых и убитых. Позднее приехали в госпиталь и спросили, сколько 21-го поступило к ним раненых. Оказалось, в несколько раз больше, чем числилось в официальной информации.
Нам говорят, что мы почти победили боевиков. Это не правда. Борьба идет очень напряженная, и конца ей не видно. Все время стреляют, взрывают, убивают. В Ханкале, недалеко от того места, где мы ночевали, находится вертолетная площадка. Мы часто слышали, как поднимались наши вертолеты - летали за ранеными и убитыми... Очень опасное место - Грозный, опасно на дорогах: на каждом метре - подрывы, гибнут люди.
Убедился я и в том, что война устанавливает свои правила, переворачивает привычные догмы. Вот, например, во всех учебниках, как военный я это знаю, написано, что автоколонна должна идти по дороге со скоростью не более 40 км в час. В Чечне колонны передвигаются на бешеной скорости, не останавливаясь ни перед каким препятствием, чтобы не стать целью для фугаса... Война переворачивает все.
