Борьба с «плагиатом» в диссертациях больше похожа на борьбу с инакомыслием
В России началась кампания за «чистоту диссертаций». Слишком много, мол, в них плагиата, и пора, дескать, навести в этом деле порядок. Кампания получила поддержку почти на самом верху: о том, что «количество липовых кандидатов и докторов наук зашкаливает за все возможные пределы», на днях гневно рассуждал премьер-министр Медведев, призвавший использовать в борьбе с этим злом разного рода компьютерные программы.
Скандал, напомним, начался еще осенью прошлого года с открытого письма выпускников Специализированного учебно-научного центра (СУНЦ) МГУ, в котором они указали на наличие в диссертации директора СУНЦ Андрея Андриянова несуществующих публикаций. Сразу после этого в министерстве образования была сформирована специальная комиссия, которая впоследствии объявила, что в Московском педагогическом государственном университете (МПГУ), где защищался Андрианов, работа по изготовлению фиктивных диссертаций была «поставлена на поток». В итоге своих постов лишились и Андрианов, и председатель диссертационного совета МПГУ Александр Данилов.
Казалось бы, дело ясное: нарушения очевидные, наказание адекватное. Но так ли это?
Как представляется, обвинения, выдвинутые комиссией Минобра против диссертационного совета МПГУ, пока выглядят достаточно сомнительно, как и мотивы, по которым они выдвинуты. Разумеется, сказать, что на самом деле имело место в случае с теми или иными диссертациями, защищенными в этом Совете, сложно, и некоторые фамилии диссертантов тоже вызывают неоднозначное отношение. Правда, не по академическим, а по другим причинам.
Однако сами обвинения, повторюсь, неубедительны. В том числе потому, что выявление несоблюдения того или иного предварительного условия защиты диссертации (например, наличия «ваковских» публикаций) хотя и является формальным нарушением, но к научному значению самой диссертации отношения не имеет. И если и говорить о тех или иных выводах по выявлению такого нарушения, то вряд ли они должны выражаться именно в аннулировании результатов зашиты. Скорее, логично было бы говорить о ее некоей отдельной оценке.
Ведь если открытие сделано, то оно не перестает быть открытием вне зависимости от того, что сделано оно было с нарушением процедуры совершения открытия, предписанной той или иной бюрократической инстанцией. А если открытия нет – то его нет тоже вне зависимости от соблюдения положений инструкции.
ВАК и министерство уже лет двенадцать ужесточают бюрократические процедуры присуждения ученых степеней, после чего вновь заявляют о массовых фальсификациях в этой области. Но тогда это означает подтверждение простого факта: значимость всех этих процедур просто ничтожна, как, следовательно, ничтожен и весь проводившийся курс.
Комиссия Минобра заявляет, что проверка выявила в списках работ диссертантов несуществующие публикации. Это утверждение сомнительно само по себе в силу прежде всего бессмысленности подобной фальсификации: это слишком легко проверяется и не имеет никакого содержательного смысла, так как риск слишком велик. Проще действительно опубликовать нужную статью. Если речь идет не о публикациях в списке журналов ВАК, то число их не столь важно, а публикация не представляет особого труда. Если речь идет о журналах этого списка, то формально их число вообще не оговорено: требуется просто, чтобы они были, а неформально до последнего времени требовалось обычно две статьи, а теперь – три-четыре. И любая кафедра, выпускающая человека на защиту, обладает возможностями обеспечить такие публикации. Не таковы сложности, чтобы стоило что-то фальсифицировать, а журналы общедоступны для проверки.
Подтверждением этих сомнений является то, что, по сообщениям прессы, фигурант данного дела Андрианов публично предъявил журналистам статьи, факт существования которых был поставлен под сомнение. То есть обвинение, получается, оказалось ложным?
Комиссия далее утверждает, что якобы представленные отзывы ведущих организаций, необходимые для защиты, оказались чуть ли не поддельными и сами организации от них отказались. Тоже звучит очень сомнительно. Отзывы либо были представлены, либо не были представлены. Если были, то на них были печати данных организаций, подписи их составителей, заведующих кафедрами, а также утверждавших их руководителей самих организаций. Если кто-то утверждает, что эти подписи подделаны, то на стол нужно положить заключения графологической экспертизы. Но о таковых ничего не известно. Более вероятна ситуация, при которой, получив в рамках развивавшегося скандала запросы от комиссии, те или иные организации, выдававшие и заверявшие отзывы, просто решили отойти в сторону, чтобы самим не попасть в число обвиняемых. И если так, то возможно, что сама комиссия, выполняя некий заказ, и предложила им официально отречься от ранее выданных заключений, сделав, так сказать, предложение, от которого они не смогли отказаться.
Следующее утверждение комиссии: в Российской государственной библиотеке (РГБ) выявилось отсутствие экземпляров данных диссертаций, которые по правилам должны там находиться. Ну да, это – нарушение правил, только научная значимость работы от этого нисколько не меняется. И экземпляр диссертации предоставляется туда уже после успешной защиты, и может там находиться или не находиться по самым разным причинам. Могли потерять. Могли просто изъять по требованию той же комиссии того же Минобра, которой нужно было составить обвинительное заключение. Диссертант тут, равно как и содержание работы, и ее научная значимость, вообще ни при чем.
Обвинения в «неоригинальности» (то есть в плагиате) – вещь более существенная. Но для реальной уверенности в том, что плагиат действительно был, недостаточно заключений полушарлатанских электронных систем, которые на проверку оказываются довольно сомнительными и работают весьма странно: то распознают написанную сто лет назад хрестоматийную работу как стопроцентно оригинальную, то объявляют плагиатом ее фрагменты, совпадающие с фрагментами работ того же автора. Подозрения в плагиате нужно проверять, кладя на стол в присутствии экспертов две работы, и плюс к этому еще сопоставлять годы и месяцы их издания, чтобы выяснить, кто у кого списывал.
Отвлекаясь от разбора доводов министерской комиссии, замечу, что странно выглядит ситуация, когда университет тут же, как по команде, отрекается от одного из своих ведущих ученых и увольняет его по навету Минобра, а вузовское сообщество испугано молчит. Все-таки это вопросы науки и научной этики, а министерство образования – не та структура, которая была бы вправе их решать. И потому, что такие вопросы не могут решаться бюрократическими структурами, и потому, что есть слишком много оснований говорить о склонности к мошенничеству и фальсификациям самого нынешнего Минобраза. Так, есть история с РГТЭУ и свидетельства фальсификации министерством данных его «мониторинга»; есть история с приказами Ливанова, оглашавшимися без его подписи за подписью его секретаря.
То есть, строго говоря, комиссию министерства можно заподозрить в фальсификации как минимум с не меньшим основанием, чем работу диссовета МПГУ. Недавно это министерство уже объявляло «список неэффективных вузов», а затем стало известно, что Администрация Президента относит к числу неэффективных его главу Ливанова.
Вся история обвинений в адрес диссовета Педуниверситета пока выглядит скорее как акт устрашения со стороны министерства к вузам и ученым. Будете, мол, высказывать недовольство – с вами будет как с РГТЭУ и данным диссоветом: «Я вам фельдфебеля в Вольтеры дам. Он в две шеренги вас построит. А пикните, так мигом успокоит». И строятся.
Кстати, к вопросу о фельдфебеле. Точнее, об одном из них, потому что в министерстве их несколько. Начавшую «дело историков» комиссию возглавляет Игорь Федюкин, который является заместителем Ливанова «по науке». При этом с наукой он практически никогда не соприкасался и занимался в основном журналистской или «экспертно»-бюрократической деятельностью в тех или иных вызывающих неоднозначное отношение структурах. В середине 1990-х он с тройками закончил историко-филологический факультет РГГУ и больше никаких квалификационных работ в России не выполнял и не защищал. В 1998 году ему выдали диплом магистра в Будапеште, а в 2009 – диплом PhD в одном из провинциальных университетов США, больше всего славящегося своей баскетбольной командой. В российской классификации PhD – это кандидат наук. Правда, получившие его за границей персонажи любят заявлять о себе в России как о «докторах». И, став таким «доктором», этот человек оказался страшно расстроен, узнав, что здесь он – вовсе не доктор наук. Как оказалось, он не знал, что в России отдельно существуют доктора и отдельно – кандидаты. И поскольку он был страшно обижен на профессоров, которые низко оценивали его знания как студента, он решил выяснить с ними со всеми отношения.
Кстати, после своего назначения заместителем министра он приехал с визитом в РГГУ, чтобы продемонстрировать свой успех и насладиться триумфом, и нагло завил, что «Россия является темным местом на мировой карте образования и науки», и что он, мол, намерен это «темное место» просветить. Ему на это ответили то, что должны были ответить, и через некоторое время РГГУ был внесен в число «неэффективных» вузов. Кстати, и диссертация Федюкина тоже, скорее всего, может не найтись в РГБ. А после определенных поисков тем, кто заинтересовался, удалось найти упоминания о целых трех научных статьях, им опубликованных, так что по правилам ВАК он и сам бы мог не получить степень кандидата исторических наук в России. Его стол к осени был завален выписанными дипломами, а он, обиженный, отказывался подписывать выданные ВАК дипломы кандидатов и докторов наук, что должен был делать по распределению обязанностей среди руководителей министерства, несколько месяцев упрямо повторяя: «Я вам тут не писарь», – пока эти обязанности не передали статс-секретарю министерства.
Мотивы претензий Федюкина к российским диссертационным советам, как и к российским ученым, прозрачны: обычный комплекс неполноценности, внутреннее ощущение собственной ущербности. И разгром крупного диссовета, и снятие степеней с российских диссертантов нужны ему просто для того, чтобы заставить обладателей российских ученых степеней и званий реже вспоминать вслух об уровне и характере его научных заслуг.
«Будете спорить – лишим степеней». Новый аргумент министерства образования и команды Ливанова – Дворковича в борьбе с несогласными. Тем более что председатель этого диссовета Данилов явно придерживался взглядов, далеких от взглядов вестернопоклонников из этой команды.
Перенос борьбы сферу административного лишения ученых званий – яркая черта российской «либеральной демократии». В СССР все же даже Сахарова не лишали докторской степени – как, кстати, и звания академика. Правда, была страна, где и такое практиковалось. Например, в гитлеровской Германии лишили членства в Академии Альберта Эйнштейна.
Но даже отвлекаясь от политической предвзятости и степени чистоплотности чиновников данного состава данного министерства, отметим, что вообще, наверное, неправильно, чтобы структура исполнительной власти имела полномочия решать подобные вопросы. И уже в силу этого ситуация, когда присваивающая ученые степени Высшая аттестационная комиссия России находится практически в прямом подчинении министерства, ненормальна и неправильна. Не дело какого бы то ни было министерства оценивать какие-либо научные заслуги и какую-либо научную значимость. Просто не его компетенция.
Оперативное бюрократическое руководство и оценка научной значимости в принципе должны быть разделены. И в этом отношении более правильна ситуация, которая была в СССР, когда Высшая аттестационная комиссия существовала автономно – как ВАК при Совете министров СССР. Или вообще придать ей статус ВАК при РАН РФ либо при президенте РФ.
Все-таки научную значимость должны оценивать ученые России, а не выпускники провинциальных университетов США. Впрочем, возглавлять российские министерства они тоже, наверное, не должны: все-таки на дворе – не времена правления Бирона.
