Запад понял, что уничтожить Россию можно только изнутри
В гостях у KM.RU автор и эксперт проекта «Культура как национальная безопасность», историк, журналист, общественный деятель Лариса Михайлова.
Участие Ларисы в проекте для нас особенно ценно, так как она была среди деятелей культуры, подвергшихся направленным на переформатирование сознания под видом обучения «атакам» западных фондов еще в 90е годы прошлого века.
Участнице семинаров фонда Сороса, изучившей «на себе» технологии и методы стирания культурной матрицы, Ларисе не только удалось сохранить идентичность и традиционное для России понимание культуры, но и создать методы противодействия и сопротивления культурной агрессии Запада.
Сегодня мы просим Ларису поделиться с нами ее уникальными знаниями.
- Лариса, давайте начнем с самого начала. Расскажите нашим читателям, как и почему вы попали в сферу культуры, а именно - в музейное дело.
- Я окончила исторический факультет Куйбышевского Государственного Университета и по распределению пришла в Куйбышевский филиал Центрального музея Ленина. На дворе шел 1990-й год.
А через год был разрушен Советский Союз. И коллектив нашего музея попал под первый слом системы. Ведь музей Ленина, по сути, являлся «храмом», местом поклонения культу страны советов и ее вождю.
Мы пытались спасти уникальную экспозицию, посвященную революционному движению. Многие экспонаты датировались концом XIX века. Это была вещественная память о большом историческом периоде. И да, это была идеология. Но тогда у работников музея ничего не вышло – экспозицию реконструировали.
Сами музейные здания стали частью Самарского областного историко-краеведческого музея им. П. В. Алабина, постепенно вся экспозиция была перестроена. В залах расположились выставки по природе и истории Самарского края. Это неплохо, такие музеи тоже нужны.
Здесь важна сама ситуация – тогда я впервые столкнулась с противоположными точками зрения на исторический процесс, когда новая власть уничтожала память о предыдущей.
- «Сперва нужно место расчистить»…
- А на пустое место можно привнести любое содержание, даже разрушительное. Как раз об этом речь дальше.
Примерно в середине девяностых в нашем музее появились эмиссары института Джорджа Сороса «Открытое общество». В те годы эти структуры инициировали и финансировали программы в области образования, культуры и искусства, здравоохранения, гражданских инициатив для развития идей и механизмов так называемого открытого общества. Такие программы сетью накрыли всю Россию.
Внешне все выглядело очень достойно: эксперты «Открытого общества» пришли к директору музея и предложили поучаствовать в конкурсе на получение грантов. Музею для выживания были крайне необходимы деньги, и мы попробовали написать несколько заявок. Но выиграть нам не удалось.
Тогда к нам снова пришли соросовцы и предложили провести семинар по обучению, как же правильно писать заявки на гранты. Тренеры были великолепные, с тех пор я с легкостью могу написать какой угодно SMART-проект.
Правда, в течение всего семинара тренеры настойчиво, многократно повторяли, что выиграть могут только те темы, которые будут раскрывать идеи толерантности, гендерной свободы, нетрадиционных отношений. А самое важное - проект должен быть построен по принципу «здесь и сейчас».
Уже тогда я подумала, что что-то здесь не так. Главная задача музея - сохранять и рассказывать об исторической памяти, по сути «здесь и вчера, здесь и сегодня, здесь и завтра». Вектор радикально противоположный.
- Могли бы вы привести нам пример такого проекта «Здесь и сейчас»?
- Конечно. Как раз вскоре после завершения этого семинара в наш музей приехала выставка-победитель одного из конкурсов фонда. Она называлась «Я и другой».
Она потрясла меня своей вопиющей антихудожественностью. В ней не было ни одного подлинного экспоната, не было ни начала, ни конца экспозиции. В зале стояли бумажные стойки, каждая из которых была озаглавлена каким-то видом «другого» – гей, инвалид, негр. Безликие фигуры без рук и ног, без лиц и пола. Плоские болванки.
Рядом лежали ручки и карандаши, и промоутеры выставки предлагали ее посетителям самостоятельно создать экспонаты - то есть написать их личное мнение по поводу каждой темы. Было запрещено использовать слово «инвалид, гей, негр». Написать, что они чувствуют, какие ассоциации у них возникают - здесь и сейчас. Люди писали на стикерах и клеили их на бумажные стойки, на эти фигурки.
Постепенно выставка визуально заполнилась, но ни в ее оформлении, ни в содержании не добавилось никакой ценности. Ни слова об истории взаимодействия нашего общества с инвалидами, иноземцами, его развития. Ведь эти темы существует в народном фольклоре, в историческом контексте, в развитии гуманистического мировоззрения.
Когда сотрудники музея создавали традиционные выставки, мы старались увидеть тему с точки зрения исторической преемственности, с позиции современности мы перерабатывали ее художественно, но всегда связывали ее с прошлым и будущим. Смотря тогда на стойки с цветными стикерами, я убедилась, что в этих проектах нет содержания, а их единственный «результат» - отвлечь работников музея от их прямого служения, собирания, сохранения и передачи памяти прошлого через предметы.
Посетители же музея не обязаны отличать подделку, для наших посетителей всё, что выставлено в музее, априори имеет художественную и культурную ценность!
- Но это только выставка. Останется экспозиция. Делались ли какие-либо наступательные шаги в эту сторону?
Да, через пару лет к нам приехали московские специалисты, выпускники Открытого Британского университета. Они получили грант на написание новой концепции нашего музея. Пройдут годы, и подобный «менеджмент культуры» разрушит Политехнический музей в Москве, внесет в стены сакрального для россиян Театра на Таганке разрушительные смыслы - глумление над ветеранами ВОВ, порнографию на сцене и другое...
Но это будет потом. А тогда мы много обсуждали предложенную концепцию, безуспешно пытаясь найти в ней что-то дельное. Пространственно-временной континуум не был соблюден. Преемственностью пренебрегли.
Поражала чехарда исторических эпох, а между ними и вовсе не было связи. «Здесь и сейчас» появлялись новые смыслы. В каждом зале предполагалась большая интерактивная зона – в ущерб контакту посетителей с реальными, подлинными историческими экспонатами. Презентация новой концепции вызвала у всех сотрудников отторжение и сопротивление, научно-методический совет выступил против нее.
- «Но дело его живет»…
- И не говорите! Тогда я впервые в ультимативно-отрицательной форме услышала слово «фестиваль». Фестиваль вместо постоянных экспозиций, например, фестивали активно вытесняют репертуарные театры с их площадок. Раньше фестивали были в новинку. Нам тоже предлагали провести подобный фестивальный проект по всему Самарскому региону. Давали $500 000. Сегодняшние «Пикники Афиши» мне напоминают тот проект бессмысленной развлекательностью.
И тогда я впервые в экспертной среде, на заседании научно-методического совета, сформулировала аргументы против. Я сказала, что подобный фестиваль на полгода отвлечет всех ключевых сотрудников музея от настоящей музейной деятельности – собирания, хранения и описания подлинных экспонатов. Концепция была написана, но музей так и не реализовал ее.
- Могли бы вы привести пример музейного мероприятия, которое отвечало бы истинным целям музея?
- В 1999 году наш музей участвовал в выставке «ИНТЕРМУЗЕЙ-1999». Мы привезли мини-экспозицию «Самарская красавица». Через современный образ на примере подлинных фотографий самарских женщин 19 и 20 веков мы показали, откуда взялась уникальная самарская красота – из смешения разных народов на границе Европы и Азии. Наша экспозиция выиграла первый приз.
- Вас лично пытались переучить – хочется сказать, перевербовать, обратить в свою либеральную веру?
- Конечно. Деятели «Открытого общества» широким бреднем забирали перспективных и активных молодых сотрудников и бесплатно обучали.
Расскажу вам о самом явном. Он касался уже не просто идеи, а ее исполнения, ее подачи. Семинар назывался «Визуальная интерпретация культурного мероприятия». Обучение проходило в Красноярске, в Музейном Центре на Стрелке.
Тренеры из Москвы, к слову ученики Владимира Познера, учили нас «правильной» толерантной интерпретации важного для города события средствами видео. Главная идея здесь была – оторвать символы и исторические явления от их реального исторического контекста, значения, смысла и содержания.
В тот год исполнялось сто лет со дня постройки уникального красноярского железнодорожного моста через Енисей. Освещение этого события и стало заданием.
- Это была действительно уникальная постройка. В 1900 году мост (между прочим, наряду со знаменитой Эйфелевой башней) был удостоен Гран-при и золотой медали Всемирной выставки в Париже — «За архитектурное совершенство и великолепное техническое исполнение». Позднее ученые ЮНЕСКО назовут его «вершиной человеческой инженерной мысли».
- Да, есть заслуженный повод для гордости. И через сто лет по инженерным требованиям мост необходимо было разобрать и заменить по причине «усталости металла».
И вот участников семинара разделили на три команды и предложили снять видеофильм об этом событии. Тренеры тут же подсказывали, что нужно показать все «здесь и сейчас», будто это мы сами этот мост разрушим и построим вновь.
Правда, наша команда к подобным советам решила не прислушиваться. Мы рассказали об истории моста, взяли его фотографии, показали, что будет на этом месте дальше. Странно, но во время монтажа у нас постоянно ломался Adobe Premier. Тем не менее, нам удалось доделать и сдать нашу работу в срок.
- Наступил день премьеры…
- Мне хорошо запомнился фильм первой команды. Ребята напечатали большую фотографию моста. Снимали, как они резали ее на части. Как раскрашивали фломастерами. Потом поменяли фрагменты местами, кое-где анимируя детали. В итоге как бы заново переложили мост. И все, конец. По сути они сняли бессмысленный фильм о том, как они же сами снимали мультфильм.
- Вопрос, при чем здесь мост, видимо, риторический…
- А зачем анимировать то, что в этом не нуждается? Знаете, на телеканале «Дождь» был запущен совместный проект канала с Третьяковской галереей. Там брались известные полотна и анимировались некоторые детали. Дергались головы героев, шевелились подолы платьев персонажей, дрожали цветы.
- Сложно назвать это творение «Дождя» художественным.
- С внешней стороны. А изнутри оно несет самый разрушительный смысл – «нет ничего вечного и стоящего, любой шедевр можно подправить, изменить». Обесценить.
Никак не могу разобраться, неужели никто в Третьяковской галерее не понимает этого? Если и популяризировать для молодежи искусство, то нужно показывать его в его подлинном виде.
- Как и не бумажные кусочки моста – это мы возвращаемся в Красноярск. Анимация, конечно, могла бы оживить материал, но уж никак не заменить реальную историю. А что сделала другая команда?
- Вторая команда попыталась в своем фильме совместить и историческую перспективу, и метод «здесь и сейчас», и, признаюсь, я уже совсем не помню их работу. Она получилась совершенно безликой. Когда же наступило время нашей работы, со сцены объявили, что якобы оборудование не готово, лента повреждена.
- Кина не будет.
- Я убеждена, что технически все было исправно. Просто показывать нашу работу было идеологически вредно. Она шла в разрез со всем, что нам пытались внушить. Я вернулась с того семинара убежденным борцом против соросовской культурной экспансии. Тогда в музее продолжала активно обсуждаться новая концепция, и я стала, будучи директором по связям с общественностью, ее самым ярым противником.
- Работники музеев не понимали, что бесплатный сыр – только в мышеловке?
- Сорос распространялся по принципу сети. Сначала они находили и «цепляли» на приманку инновационности, новизны руководство музеев, специалистов, влияющих на принятие решений. Они уже самостоятельно транслировали «правильный взгляд» остальным, обеспечивая музеи грантами.
Помню, всех топ-менеджеров культуры из нашей области пригласили на семинар глубокого погружения в Тольятти. Ведущим был Сергей Зуев. И целых пять дней нам внушали, что культурная политика – это не передача и осмысление культурного опыта прошлого, не изучения цивилизационных кодов.
Нет, секрет в том, что мы якобы сами можем программировать и внедрять через государственную и общественную систему любые культурные коды. А если нужно перепрограмировать уже имеющееся, то это делается с помощью долгосрочных программ, состоящих их череды смарт-проектов.
То, что делает в Москве Капков, это именно такая технология перегрограммирования культурной политики территории. Обращаюсь в причастным, Капков не дурак! Он технолог, обученный и сильный.
Кстати, на тот семинаре нам показали только что вышедший в США фильм «Хвост виляет собакой».
- О, очень показательная лента. Рекомендуем ее всем читателям и зрителям КМ.RU. Там прекрасно показаны технологии информационной войны.
- Не только технологии. Но и цинизм, низость и жестокость, двуличие и смертельную опасность.
- Вас ведь обучали конкретным технологиям стирания и перепрограммирования культурных кодов?
- Безусловно! Покажу вам один любопытный документ – «Дилеммы культурной политики». Это матрица. По ней была проведена так называемая «Пермская культурная революция». К сожалению, чем меньше исторический пласт в регионе, тем легче внедрить в сознание людей то, что желаемо.
- Какие странные шкалы в этой матрице… На два полюса разнесены понятия, которые должны были бы быть неразрывны. Беру самые последние: на что должны идти деньги – на инфраструктуру или на деятельность? Или вот управленцев противопоставляют артистам…
- Сегодня это осуществляется в полной мере. Идут реконструкции, после проведения которых прежняя деятельность учреждений культуры будет невозможна. За примерами далеко ходить не придется: в Политехническом музее после реконструкции места для хранилищ фондов не предусмотрено. Или же ставятся управленцы, эффективно умеющие лишь разрушать традиционные формы культуры и заменять их псевдосмыслами.
Вся эта матрица – манипуляция, с помощью которой очень легко ввести в заблуждение и руководителей региона, и даже отчасти культурную общественность. Выбирайте, чему должна отдавать приоритет культурная политика – культурному наследию или современному искусству?
- Выбор очевиден – иначе получишь обвинения в отсталости, теперь вот новая страшилка появляется «коммунистической реставрации».
- Выбор по данной технологии – ловушка, это выбор без выбора. Возьмем предыдущий вопрос матрицы «В какой степени политика страны в области культуры должна поддерживать культурное многообразие?». В России всегда существовало многообразие культур, но через эту матрицу нам внушают противоположное.
А главный ужас подобного программирования – что выделяемые деньги пойдут согласно матрице на проекты, которые будут отрывать культуру от ее корней, потому что через матрицу внушается, что традиции – это скучно. И при этом умалчивается, что все новаторские формы возникали только при опоре на традиции.
Сегодня культура обязана быть «модной», чтобы о ней писали даже за границей! Вот поэтому и по стенам Пермского Заксобрания поползли «красные черти». На такое, конечно, молодежь подтянется посмотреть. Это и страшно.
- Показательно о своих красных человечках сказал их создатель, дизайнер Андрей Люблинский. Он заметил, что, так как подобный арт-объект – это результат игры в «арт-конструктор», главный его секрет в том, что человечки не содержат в себе какой-либо конкретной идеи, а легко наполняются почти любым желаемым смыслом самого зрителя.
- Очень ценное высказывание между прочим. «Любым желаемым смыслом» - и, поверьте, желаемым смыслом его наполнят, увы, не посетители экспозиции. Но есть ли при этом какая-то художественная ценность в этом арт-объекте? Доказывают ли красные черти уникальность пермяков? Ну разве что с точки зрения, что разразился скандал и о них написали в газетах!
Но при этом остается за гранью обсуждения, что подобная акция – это издевка над государственным учреждением, и одновременно унижение православия, и выпад против советского прошлого (почему вдруг красный цвет?).
Подобная акция подсознательно стирает границы, что можно, а что – нет, и разрушает традицию – у чертей в нашем фольклоре конкретное место, и оно никак не связывается с Заксобранием или Пермской филармонией.
- Сама попытка провести так называемую Пермскую культурную революцию доказывает, что обучение эмиссарами из-за рубежа нашло своих адресатов.
- Увы. В результате обучения появились культурные организаторы нового типа. Их главным умением было – программирование культурной политики регионов, территорий, культурный событий.
Они были убеждены, что у культурного кода может быть большой разброс, а значит, уже пошел процесс внедрения нового культурного кода. И сегодня обученные молодые перспективные деятели заняли свои посты в управлении.
Даже в государственной политике было объявлено, что культура – это услуга, культура – это товар, и никак не сохранения традиций и ценностей. А лишь культура становится товаром, очень легко обрушить всю традицию. Развлекающие компоненты не обязаны развивать.
- Противостояние набирает обороты?
- Информационная война не останавливалась ни на день. Когда я подключилась в проекту «Культура как национальная безопасность», я с горечью увидела, сколько людей уже стало жертвами этой войны, сколько музеев и театров уже разрушено.
Деятели культуры видят вторжение, пытаются ему противостоять, но у них нет ни методологии, ни должной организации. Они со штыками идут против пулеметов – против обкатанных технологий, которые насаждались два десятка лет.
У них нет государственной поддержки, которая была бы заметна в общественном пространстве.
Вы слышали теорию, по которой захватить Россию извне невозможно?
- По крайней мере до наших дней это ни одной силе не удавалось.
- Россия была и будет государством-освободителем. Нам удается отбросить врага не только с наших территорий, но и освободить соседние народы, оказавшиеся под игом. И это наконец-то поняли наши идеологические противники.
Они пытаются разрушить страну изнутри, а культура – фундамент в государстве, она передает историю, память о том, кто мы, какие мы, какими были наши предки, через что мы прошли, чего достигли и чего достичь еще сможем.
Я с болью смотрю на творящееся на Украине. Всего за двадцать лет удалось промыть мозги так, что многие молодые ребята в упор не замечают правду.
- В Киеве совсем близко к майдану стоит арка-радуга «Дружба народов». Под ней к небу поднимают орден дружбы русский и украинский рабочий. А рядом барельеф, рассказывающий о воссоединении Украины и России. А не так далеко (правда, лишь с 1993 года) есть улица Филиппа Орлика – деятеля, желающего отдать Украину под власть Швеции и бегающего по Европе с протянутой рукой в поисках «спонсора» - для евромайдана, если говорить современными понятиями. Исторические факты – под интерпретацией. Страна гибнет.
- Украина оккупирована Западом. Министры-иностранцы тому даже излишний пример. И Россия не так далеко от Украины, как нам кажется. Скачущие на майдане и макаревичи с ахеджаками - невежи, но одновременно это и несчастные люди, которые повелись на пропаганду, хотят открыть врагу двери собственного дома. Безумцы. Они пытаются вести за собой бандерлогов-пушечное мясо. И если в Украине их уже отправляют на смерть, не значит, что в России они так и будут изливаться желчью на страницах Интернета. Технологии одинаковые, и сценарий тоже един.
Однако воссоединение Крыма с Россией, назначения В. Мединского, В. Толстого, а главное – патриотическая подъем у миллионов россиян дают надежду, что наша Русская цивилизация сможет и в этот раз освободиться от ига, теперь пост-модернистского либерального. Сможет освободить не только саму себя, но и старушку-Европу.
Сейчас нам нужно, как еще на Руси говорили, подняться всем миром. Научиться распознавать разрушающие технологии. При свете тени не живут.
- Надеемся, и наш проект выполнит эту важную задачу.
