Новое тоталитарное

В России в качестве ключевых адептов тоталитарного выступают люди, громко заявляющие о приверженности идеалам западного мира

Что такое тоталитаризм сегодня? Это случайное выпадение из поля зрения доклада Amnesty International о зверствах батальона «Айдар». Не спор с приведенными фактами, не анализ: не было ничего такого. Щелк, тишина.

1

Одной из самых известных работ о природе тоталитаризма сегодня считается «Банальность зла» Ханны Арендт. В книге описаны «простые люди», «исполнявшие приказы», идеальная нацистская бюрократия. И сегодня, говоря о тоталитаризме, обычно ссылаются на общепринятую трактовку, одной из ключевых аспектов которой является труд, проделанный Арендт.

Трактовка эта такова: есть Центр, отдающий приказы и формирующий философию и методы борьбы с инакомыслием, есть проводники воли Центра, менеджеры и дирижеры ужаса, а есть исполнители, просто делающие свою работу. Вся эта машина служит для утверждения господства государства во всех сферах человеческой жизни (в том числе и интимных).

Где-то пытают евреев, а я ем фисташковое мороженое и смотрю на осенний берлинский закат, пианист в глубине зала играет что-то слишком фривольное для этой погоды. Время предаться размышлениям о феномене музыки, зажатой в тиски большого города.

Никто не слышит хруста сломанных пальцев.

Тоталитаризм старого типа требует не только скучающих над последней ложкой мороженого приличных и хорошо одетых горожан, но и массовки, которая смотрит на них снизу вверх и пытается дорасти из своего колбасного бюргерства.

До евреев ли тут.

Но со времен фисташкового мороженого сменилось несколько поколений, и тоталитаризм претерпел содержательные изменения.

2

Сегодня в России, имеющей о хрусте ломаемых пальцев известное представление, в качестве ключевых адептов тоталитарного выступают люди, громче всех заявляющие о своей приверженности к идеалам западного мира.

Они освоили и сделали в своей повседневной жизни ключевым побочный и второстепенный метод тоталитаризма – умолчание, создание искусственных пустот, которые можно расширять до любых пределов. В эти пустоты умещается все, и добровольный отказ здесь может быть применим вообще к любому факту.

Самый яркий пример – отказ отечественных либералов даже обсуждать саму возможность вины Киева в крушении «Боинга». Нельзя. Нельзя говорить об этом, и я не уверен, можно ли им об этом думать. «Охранители» позволяли себе сомневаться – ополченцы ли сбили, из «Бука» ли, был ли самолет? Люди, которые в России отвечают за «защиту демократии» и «западные ценности», все разом, как по команде, на вопрос «А может быть, это Киев сбил? Киеву ведь уже приходилось атаковать гражданские самолеты?», глухо молчали.

Нельзя. Табу.

Мне кажется, что нам следует понять, как именно работает эта механика добровольного умалчивания, и отказаться от некоторых устаревших иллюзий, мешающих понять природу нового тоталитаризма.

Главная ошибка состоит в поиске «англичанки», которая «гадит», Госдепа, масонского заговора и иных субъектов, отдающих приказы. Центра больше нет. Приказ коллективному, роевому, похожему на высокоорганизованных насекомых объекту отдает он сам.

Приведу два примера, связанных с одной из последних громких историй. Международная правозащитная организация Amnesty International опубликовала в начале осени короткий и страшный доклад о зверствах батальона «Айдар», одного из вооруженных бандформирований Киева. Эти банды, превращающиеся в маленькие частные армии, к сентябрю стали представлять угрозу уже и для Порошенко: каратели терпели в Донбассе поражение за поражением и периодически угрожали Киеву и регулярной армии партизанщиной.

Чтобы остановить вчерашних героев Майдана, и понадобился доклад о батальоне «Айдар».

Западные и киевские СМИ писали об этом документе достаточно подробно, несколько дней тема была в центре внимания, и не заметить ее можно было только специально. Более того, никакого «приказа» из «Госдепа» (или еще откуда-то) явно не было: представить «Айдар» в крайне невыгодном свете – очевидная стратегическая игра в пользу Киева, так что логика «позвонили хозяева» тут не работает.

Но два самых авторитетных в среде российской либеральной публики издания – The New Times и «Новая газета» – поддержавшие и Майдан, и Порошенко, и батальоны, и карательные операции в Новороссии – не сговариваясь, новость о батальоне «Айдар» проигнорировали.

На сайте The New Times новости о докладе международной правозащитной организации почему-то индексируются плохо, упоминаний о зверствах не найти.

Новость, возможно, есть. Просто мы о ней ничего не узнаем. Вот печатный номер, в котором мог бы быть текст о докладе.

«Новая газета» промолчать совсем не смогла, однако сделала все, чтобы ввести читателя в заблуждение. Заголовок новости о зверствах батальона «Айдар» звучит так: «Amnesty International призывает Украину расследовать военные преступления». Точка. Какие «военные преступления», думает читатель? А главное – чьи? Неужели батальона «Айдар»? Нет.

«Новая газета» показывает читателю, как написать новость о карательной операции, если тебе нельзя писать новость о карательной операции.

В тексте нет упоминания батальона. Что есть? Есть «Украина», есть «лица», есть «командиры», есть «гражданские лидеры». Что за «лица», что за «командиры». У командира батальона «Айдар» есть фамилия, но назвать эту фамилию – нельзя.

Какие-то «лица». Неужели вооруженные Киевом батальоны?

При этом заголовок новости не совсем соответствует содержанию, но это уже – неизбежное следствие того страха, который охватывает некоторых «лиц» при словосочетании «батальон «Айдар». То есть непрофессионализм тут, конечно, идеологический: громкое «нельзя» в голове мешает думать.

Диктовал ли кто-нибудь сотрудникам изданий свою злую волю? Нет. «Айдар» – не та тема, ради которой стоило бы лишний раз рассылать инструкции. А значит, мы имеем дело с самоорганизацией. Точнее – с итогом долгой работы по тоталитарной блокировке отдельных тем у целой среды. Поищите – упрекнул ли кто-нибудь «Новую газету» или The New Times в очевидном игнорировании принципиально важного факта войны в Новороссии? Читатели, которые то и дело выступают за «объективность СМИ», «свободу слова» и «журналистику правды», позволили ли себе усомниться в том, что новость об «Айдаре» не должна была появиться вовсе?

Нет. Тишина и темнота. Никакого «Айдара» просто не было, журналисты рассматриваемых изданий могут спать спокойно – «чужие» их давно не читают, а «свои» не смеют и подумать о том, что в представленной новостной картине что-то не так.

Все так. Нельзя говорить о зверствах батальона «Айдар», так решила тусовка. Без приказа, по наитию, спинным мозгом почувствовав, как опасно даже думать о том, что с зимы сторонники «свободы», «европейского выбора» и «демократии» поддерживали бандитов, карателей и убийц.

СМИ США, к слову, пишут о том, кто воспитал боевиков ИГИЛ, очень похожих на бойцов киевских батальонов, так что тотальное молчание – все-таки исключительно российский феномен, который объясняется тем, что либеральная тусовка долго отстраивалась как безлидерная секта, и финал этого строительства мы наблюдаем прямо сейчас.

Батальон «Айдар» и табу на малейшее упоминание Киева как возможного виновника катастрофы малайзийского «Боинга» – не единственные, но лишь самые яркие примеры тотального контроля информационной повестки внутри среды. На самом деле список запретов, табу, умолчаний, искажений, откровенной лжи довольно велик и варьируется от издания к изданию. Где-то нельзя – ни при каких условиях, ни под каким видом – положительно отзываться о Путине, даже если положительная характеристика исходит от Барака Обамы или Ангелы Меркель. Обама и Меркель подвергаются цензуре с той же легкостью, что и доклад Amnesty International. Существуют СМИ, которые никогда не пишут о победах и успехах России. Исключение было сделано, пожалуй, для Олимпиады в Сочи, в остальном же – если читать либеральные издания внимательно – в стране тотальная беспросветная безнадега.

3

Тот факт, что, выходя на улицу, журналисты видят работающие магазины, дороги, сограждан («быдло», разумеется – по Украине мы помним, как близок путь от «лугандона» до прямого попадания артиллерийского снаряда в жилой дом), ничуть их не удивляет.

Если в 90-е благодаря внутривидовой борьбе (скажем, Березовского с Гусинским) либеральные медиа и «просвещенная публика» хоть как-то соотносили себя с реальностью, то сегодня никакой нужды в этом нет. Все, кто мог уйти, давно уже ушел, а со своими можно и не стесняться.

Хорошо, скажет читатель, а зачем обращать внимание на маргиналов? Зачем сражаться с теми, о ком всем все давно понятно? К чему ходить на ветряные мельницы?

На большевиков в 1913-м тоже мало кто обращал внимание: всего через двадцать лет многие из тех, кто в год трехсотлетия дома Романовых отмахивались от этих смешных чудиков, будут обсуждать маргинальность большевиков между поверками в лагерном бараке.

Если доживут, конечно.

У Евгения Шварца в пьесе «Дракон» есть удивительная жалобная книга: с ней сверяется победитель чудовища Ланцелот. Так описывает книгу главный герой: «К ней никто не прикасается, но страница за страницей прибавляется к написанным прежним, прибавляется каждый день. Кто пишет? Мир! Записаны, записаны все преступления преступников, все несчастья страдающих напрасно».

Наша Черная книга нужна нам потому, что тоталитаризм рано или поздно решит взять власть, и пусть сегодня новое чудовище выглядит смешным птенцом, завтра оно поднимется в воздух и выжжет все вокруг.

К этому нужно быть готовыми. Нужно помнить о том, что те, кто завтра снова выйдут под белыми флагами и будут рассказывать о свободах, светлых лицах и счастье без тирании, десятилетиями занимались воспитанием в себе существ, заставивших забыть написать о батальоне «Айдар», который они до этого не без удовольствия поддержали.

Без приказа и не по работе. Из чистого удовольствия. Нате, ватнички, мало мы вас убивали.

Боюсь предполагать, о чем они заставят себя забыть, пока будут идти к власти, и о чем вспомнят, если вдруг к ней придут.

В работе «О насилии» Ханна Арендт писала о том, для чего нужен новый тоталитаризм, который начинается с запрета на возможность думать: «Там, где насилие перестает получать поддержку со стороны власти и не сдерживается властью, происходит хорошо известная смена мест в отношении цели и средств. Средства разрушения теперь начинают определять цель, вследствие чего целью оказывается разрушение всяческой власти... Террор – это форма правления, устанавливаемая тогда, когда насилие, разрушив всяческую власть, сохраняет за собой полный контроль».