«С отрядом флотских товарищ Троцкий…»

21 августа 1940 года в Мексике скончался Лев Троцкий. Если и Троцкий, и Сталин были убеждёнными коммунистами, то в чём же тогда причина возникновения между ними разногласий, а затем и жестокой вражды? Почему троцкистов в сталинском СССР преследовали похлеще, чем иных недобитых белогвардейцев, заведомо отвергавших и коммунистическую партию, и коммунизм?

Октябрьская революция была оболгана множество раз и многими. Сегодня в общественном сознании конкурируют несколько ложных псеводоисторических концепций, мажущих грязью великий перелом русской жизни: либеральная, националистическая, монархическая…

Были, разумеется, оболганы и её вожди: Ленин, Дзержинский, Сталин и пр. О каждом из них был в своё время создан “чёрный миф”, тиражируемый теперь при помощи необъятных ресурсов Интернета. Но, пожалуй, самой демонизированной фигурой Октября, Гражданской войны и периода раннего СССР является не Ленин и даже не Розалия Землячка, а Лев Троцкий, а так называемый троцкизм, начавший оформляться в обособленное направление левой мысли уже к середине 20-х годов XX в., по сей день остаётся самым проклинаемым идейным течением внутри большевизма.

Как ни удивительно, в неприятии Троцкого сходятся даже кровные враги: либералы и левые, националисты и коммунисты, православные традиционалисты и ностальгирующие по СССР. Причём сходятся уверенно и легко: словно бы Троцкий и впрямь есть символ всего самого тёмного и отталкивающего, что было в революции и Гражданской войне. Правые видят в Троцком фанатичного ненавистника и палача исторической России, левые – еретика марксизма, работавшего на раскол Коминтерна и против СССР, православные – просто демона и сатану во плоти. Редко какой исторический деятель удостаивается столь разных, но вместе с тем сугубо негативных оценок почти от всех без исключения политических лагерей.

Однако парадокс в том, что реальная фигура Троцкого остаётся затемнена обилием мифов, продираться к ней надо сквозь напластования стереотипов и лжи. Полоща имя Троцкого в печати и на ТВ, наверное, лишь единицы даже из числа его хулителей действительно имеют ясное представление о том, кем же в действительности являлся Лев Троцкий и какие именно причины развели его с большинством соратников по руководству большевистской партии и революционной борьбе. И лишь единицы вчитывались в главные труды Троцкого (“К истории русской революции”, “Перманентная революция”, “Преданная революция”), в которых он вполне цельно сформулировал как свои теоретические взгляды, так и своё отношение к сталинскому курсу, которым, вопреки его воле, пошёл СССР.

Троцкий, как известно, был не просто профессиональным революционером. Он проповедовал перманентную революцию. Учение о ней превратилось в краеугольный камень троцкизма и со временем (пусть и в изрядно искажённой форме) проникло в другие политические теории, дав сегодня основания даже для обвинений ряда современных либеральных и феминистских течений в неотроцкизме.

В современной России перманентную революцию принято трактовать поверхностно и однобоко: как стремление к вооружённой экспансии, как готовность пожертвовать страной ради разжигания “мирового пожара”. Разумеется, это вульгарное понимание учения Троцкого, и корни такой трактовки восходят концу 20-х годов, к эпохе борьбы с его идеями, которые в силу ряда веских причин переставали вписываться в официальный партийный курс.

Перманентная революция, по мысли Троцкого, должна была представлять собой прямое развитие революции демократической, без каких-либо остановок или пауз: “Перспектива диктатуры пролетариата здесь вырастает именно из буржуазно-демократической революции…. Потому-то революция и называется перманентной (непрерывной)… Но диктатура пролетариата проявляется не после завершения демократической революции….В этом случае она была бы в России просто невозможна, ибо в отсталой стране малочисленный пролетариат не мог бы придти к власти, если бы задачи крестьянства не были разрешены на предшествующем этапе. Нет, диктатура пролетариата именно потому и представлялась вероятной и даже неизбежной на основе буржуазной революции, что не было другой силы и других путей для разрешения задач аграрной революции. Но этим самым открывалась перспектива перерастания демократической революции в социалистическую”. (Перманентная революция / Л.Д.Троцкий. – М.: Т9RUGRAM. - c.29).

В той же работе Троцкий даёт ещё более ёмкое и однозначное определение перманентной революции, вдумавшись в которое становится возможным понять и конечную суть троцкизма: “Перманентная революция не есть изолированный скачок пролетариата, а есть перестройка всей нации под руководством пролетариата. Так я представлял себе и так я истолковывал перспективы перманентной революции, начиная с 1905 года”. (Там же, с.32)

Как мы видим, в понятие “перманентная революция” Троцкий вкладывал гораздо более широкий смысл, нежели его критики. В конечном итоге перманентная революция, согласно ТроцкомуЮ – это бескомпромиссное и непрерывное преобразование всех социальных институтов и общественных сфер (экономики, хозяйства, армии, семьи, быта и т.д.) вплоть до полного перехода к коммунизму. Требование вооружённой поддержки выступлений коммунистов за рубежом (борьба против “внешней вооружённой реакции” в терминологии Троцкого) – лишь один из аспектов (не единственный, кстати, и не главный) в учении Троцкого, который наряду что с Лениным, что со Сталиным мыслил коммунизм единственной светлой альтернативой для человечества и потому даже на уровне теории отвергал возможность сколько-нибудь длительного мирного “сосуществования систем” (и итоги Холодной войны, кстати, подтвердили его правоту!).

Но если и Троцкий, и Сталин были убеждёнными коммунистами, то в чём же тогда причина возникновения между ними разногласий, а затем и жестокой вражды? Почему троцкистов в сталинском СССР преследовали похлеще, чем иных недобитых белогвардейцев, заведомо отвергавших и коммунистическую партию, и коммунизм? Только ли в личных амбициях и борьбе за власть заключалось дело?

Будучи ортодоксальным марксистом, обладая кипучей энергией, но, в отличие от Сталина, значительно хуже зная “прозу жизни”, Троцкий не был склонен считаться с обстоятельствами и не хотел ждать. Он желал немедленного воплощения всех без исключения положений марксистской доктрины, вплоть до откровенно утопических, тех, которые более трезвомыслящие коммунисты склонны были если и не дезавуировать официально, то относить к отдалённому будущему.

Только сделав такую поправку, можно понять мотивы абсурдных казалось бы упрёков Троцкого руководству раннего, ещё очень шаткого, уязвимого СССР в укреплении государственности: в сохранении института регулярной армии после окончания Гражданской войны, в создании слоя профессиональных управленцев (номенклатуры), в отказе от поспешной индустриализации без разрешения вопроса о социалистическом строительстве в деревне, в развитии стахановского движения через стимуляцию личного интереса в результатах труда, в поддержке традиционной модели семьи…

Да, подобное действительно шло вразрез с буквой коммунистического учения, видевшего конечную цель в создании бесклассового общества – без института государства, без чиновничьего аппарата, без товарно-денежных отношений и без нуклеарной семьи. Троцкий был верен именно букве коммунизма, и во всяком отступлении от неё (пусть даже совершаемом вынужденно, в сугубо тактических целях) склонен был видеть поступь контрреволюции, губящей великое дело.

Перманентная революция по Троцкому – это та самая революция, у которой “нет конца”, это революция, уходящая в бесконечность. И любое ограничение, налагаемое на революционный процесс, любая попытка ввести его в берега виделась Троцкому термидором, пусть даже этот термидор объективно работал на укрепление большевистской власти.

Вопреки расхожему мнению, Троцкий не был русоненавистником. Принципу пролетарского интернационализма он, как ни странно, следовал в чём-то неукоснительнее Ленина и других столпов большевистской мысли. По крайней мере, оформление практики позитивной дискриминации в пользу национальных меньшинств восходит в куда большей степени к выступлениям Ленина (искренне ненавидевшего именно историческую Россию и зачастую прямо клеветавшего на неё), а не к тезисам Троцкого. А все эти гуляющие по Интернету кровожадные цитаты про сыновей часовщиков, “умеющих ненавидеть всё русское”, про “кровавые бани” для русской интеллигенции, про уничтожение казачества как части русского народа, “единственно способной к самоорганизации” и прочее людоедство – ложь и фальшивка. В отличие от того же Ленина или, скажем, Бухарина, оскорблять русский народ Троцкий себе не позволял, ибо в оскорблениях по национальному признаку, в приписывании какому-либо народу заведомо негативных черт и в наложении на него коллективной вины видел явное отступление и от буквы, и от духа как классовой борьбы, так и интернационализма.

Более того, простое знакомство с историческими фактами указывает, что принцип племенного солидаризма не был для Троцкого определяющим и во внутрипартийной борьбе. Будучи этническим евреем, он довольно скоро оказался по разную сторону баррикад не только со Сталиным, но и с двумя другими статусными большевиками и членами Политбюро – Зиновьевым и Каменевым, в обывательском восприятии обычно сливающимися с Троцким в единый кагал. Среди ближайших соратников Троцкого по оппозиционным группам в ВКП(б) (“Левая оппозиция”, позже “Объединённая оппозиция”) евреи также не доминировали: Преображенский, Сапронов, Смирнов, Серебряков были русскими, Раковский – болгарином, Кавтарадзе – грузином, Смилга – латышом. Да и сами оппозиционные фракции в тот период возникали не по принципу единства крови, а по принципу единомыслия в толковании марксизма, в солидарности выбора пути к построению коммунизма.

Аппаратная борьба не была коньком Троцкого, из идейных соображений скептически относившегося к самому государственному аппарату как таковому. Опять-таки вопреки расхожим стереотипам о евреях, Троцкий в борьбе со Сталиным и с большинством в Политбюро и в ЦК не проявил ни особой изворотливости, ни таланта к интриганству. Поста председателя Реввоенсовета (как и поста наркома по военным и морским делам) его лишили довольно быстро, уже к началу 1925 г., а возглавляемые Троцким оппозиционные группы терпели неизменные поражения на партийных конференциях и съездах. Основная масса делегатов инстинктивно тяготела к организатору и практику социалистического строительства Сталину, куда лучше к тому же понявшему психологию русских масс, а не к теоретически изящным, но оторванным от реальной жизни построениям Троцкого.

Правда о Троцком заключается не в том, что он был еврейским шовинистом под маской левого радикала, воплощением ненависти к исторической России. Таким Троцкого пытаются представить правые консерваторы, но их трактовка бесконечно далека от исторической действительности и просто суть клевета. Ни еврейским шовинистом, ни патологическим ненавистником России Троцкий не был.

Историческая правда о Троцком вообще лежит в другой плоскости, вне контекста хрестоматийных правых и большинства левых трактовок. И именно этим фигура Троцкого неудобна не только националистам, но многим левым, видящим в троцкизме подкоп под левую идею.

Критикуя Сталина сначала с партийных трибун, а затем в эмиграции, Троцкий ссылался именно на букву коммунистического учения, которое, как он считал, знал в совершенстве. Мысль о том, что при строительстве нового мира без ряда практик мира старого обойтись невозможно была Троцкому органически противна. Сталинский СССР виделся ему рабочим государством, но с уродливым наростом в виде партийной бюрократии, укрепление которой создаёт условия для её последующего перерождения и реставрации капитализма.

Трудно оспорить Сталина в том, что без укрепления и консолидации партии, без превращения её в монолитный механизм никакие задачи социалистического строительства не могли быть решены. Безусловно, идеи Троцкого о возможности скачка к коммунизму без преодоления фракционного дробления даже внутри самой коммунистической партии или о замене регулярной Красной Армии территориальными формированиями милиционного типа выглядят откровенно утопическими. Но вместе с тем, оглядываясь на события перестройки и 90-х, необходимо признать, что историческим чутьём Троцкий обладал. Окрепнув уже после Сталина и окончательно заматерев, “проклятая каста” действительно стала одной из движущих сил буржуазно-криминальной революции конца XX в. и могильщиком СССР.

В истории Троцкий предстаёт ортодоксом и отчасти романтиком коммунизма, не желавшим (или не способным) видеть реальные препятствия.

Сталин – оригинальным теоретиком и выдающимся практиком, сумевшим в общих чертах утвердить в стране социалистический строй, преодолевая препятствия и сметая врагов. В том числе и самого Троцкого, отношение к которому всё более ужесточалось по мере продолжения им раскольнической деятельности в международном коммунистическом движении и особенно после испанской войны, где ориентировавшийся на троцкистские идеи ПОУМ внёс изрядный раздрай в лагерь республиканцев.

Вероятно, для большинства не вполне ясно, почему Троцкий в итоге не был реабилитирован ни в хрущёвском СССР, ни в перестройку, когда КПСС посмертно сняла опалу уже и с Бухарина, ещё одного видного противника Сталина, претендовавшего на самостоятельную роль в развитии теории социализма. Ведь как к Троцкому ни относись, жертвой политики Сталина он был несомненно – решение о его ликвидации в Мексике принял лично генеральный секретарь ВКП(б).

Как ни странно, чёрный миф о Троцком оказался выгоден большинству самих коммунистов. Будучи ортодоксальным марксистом, Троцкий в своих работах критиковал СССР именно с позиций кондового марксизма, и всякому разбирающемуся в основах левой теории при знакомстве с работами Троцкого становилось очевидно, что аргументы для критики он брал не с потолка – путь к социализму руководители СССР сплошь и рядом прокладывали действительно не так, как предначертал обожествлённый коммунистами Маркс. Более того, Троцкий достаточно рано сумел разглядеть и основную внутреннюю угрозу для нового строя, заключающуюся в постепенном перерождении слоя профессиональных управленцев. Противоядия против такой болезни, как мы знаем, в СССР найти так и не смогли.

А вот на Западе Троцкого интеллектуалы услышали. Разрекламированный у нас в 90-е годы писатель Джордж Оруэлл (находившийся под сильным воздействием троцкистских идей) даже попробовал в художественной форме смоделировать процесс внутреннего перерождения партийного аппарата – потому “Скотный двор”, в отличие от “1984”, и получился во многом произведением пророческим.

Более того, идейный багаж Троцкого был творчески осмыслен и частично воспринят западными теоретиками уже отнюдь не левого толка. Неолибералы конца XX в., продвигая политику глобализма, утверждали (как и Троцкий) жизненную необходимость победы единственно прогрессивного (с их точки зрения) строя именно что во всемирном масштабе и (применительно к обществу) на максимальную глубину, но уже не под руководством революционного пролетариата, а под диктатом сверхкрупного наднационального капитала. Поэтому, когда современные российские политологи обвиняют западных политиков в неотроцкизме, нужно понимать, что определённая почва под такими обвинениями присутствует. Некое подобие схожести внешней формы между троцкизмом и глобализмом действительно имеется, но содержание их, разумеется, принципиально различно.

Троцкий вообще оказался в итоге гораздо внимательнее прочитан и глубже понят как раз на Западе, а не в России, где его роль в организации победы большевиков в революции и Гражданской войне отрицать невозможно.

Что послужило тому причиной?

Борясь с Троцким и его наследием, но одновременно возведя поклонение марксизму в ранг обязательного государственного ритуала (и принципиально же при этом отказавшись от дальнейшего развития марксизма после смерти Сталина!), коммунистические вожди СССР попали в ловушку.

Отвечать Троцкому и троцкистам по существу, защищая проводимый курс, было для них равносильно признанию, что марксизм содержит ряд изъянов, которые приходится исправлять “на ходу”, действуя по наитию, зачастую вопреки всему тому, что гласила буква учения.

Признавать же справедливость критики Троцкого – означало соглашаться с тем, что сами они в лучшем случае недостаточно последовательные марксисты, на деле чем дальше, тем больше отдаляющиеся от декларируемой цели – бесклассового общества и коммунизма.

Неудивительно, что Троцкого и его учение в СССР предпочли предать забвению и забыть.

Являлась ли политическая победа над троцкизмом благом для страны?

Безусловно. Ибо победа Троцкого над группой Сталина в 20-е означала бы победу откровенных коммунистических утопистов над коммунистами-прагматиками. Нежелание троцкистов считаться с реалиями русской жизни, нежелание идти ей на уступки и искать синтез с высокой долей вероятности подвели бы советскую Россию к новой смуте. Но даже если Троцкому и троцкистам каким-то образом и удалось бы удержать власть до начала Второй мировой войны, то под их руководством СССР, отказавшийся от боеспособной регулярной армии и дееспособного государственного аппарата, не создавший современную промышленность, ожидал бы неминуемый крах. Тем более что и саму природу начавшейся ещё при его жизни Второй мировой Троцкий толковал ошибочно, видел её простым продолжением империалистической Первой мировой, игнорировал фактор национализма и национальной борьбы.

Как следовало из последних, предсмертных уже публикаций, чутьё и опыт подсказывали Троцкому масштаб фигуры Адольфа Гитлера (и он сквозь зубы даже допускал в его адрес комплименты), но природу нацизма он понимал узко и догматически, всего лишь как свирепую реакцию крупной буржуазии, а не как движение консолидированного Гитлером немецкого народа к доминированию, к расширению своего жизненного пространства за счёт народов других. Характер Второй мировой убедительно показал, что делать в ней ставку на классовую солидарность и разжигание классовой борьбы, игнорируя национальный аспект, – заведомая чушь, однако Троцкий в 1940 г. успел попенять французским коммунистам за патриотизм и потребовать от своих единомышленников во Франции пораженческой агитации в стиле РСДРП(б) в годы Первой мировой.

Будем справедливы, поражения СССР в приближающемся столкновении с Германией Троцкий не желал, признавая, что советским рабочим есть резон защищать, пусть и “деформированную бюрократизмом”, но всё же небуржуазную власть. Но и “Вставай, страна огромная” от него вряд ли бы прозвучало. Стихия патриотизма была Троцкому столь же чужда, что и стихия национализма. К концу 30-х годов Троцкий-политик превращался в анахронизм, в своего рода реликт эпохи империалистических войн, распада империй и пика классовой борьбы, которая затем неумолимо начала уступать место борьбе цивилизационной, этнической, национальной.

Трагедия Троцкого – это трагедия догматика-доктринёра, так и не пожелавшего признать (хотя бы даже самому себе), что жизнь сложнее любых кабинетных умопостроений, и если её ход наглядно опровергает то или иное положение сколь угодно убедительной на бумаге теории, то править необходимо именно теорию, а не пытаться ломать об колено живую жизнь в угоду входящим в противоречие с ней догмам.