Объединение мира превратилось в грустный праздник
Ровно семьдесят лет назад представителями пятидесяти государств был подписан Устав Организации Объединенных Наций.
Во что выродилась с тех пор ООН, созданная державами-победительницами для недопущения войн?
Почему главная переговорная площадка мира уже не воспринимается никем всерьез, а ее деятельность вызывает усмешки?
Есть ли у ООН будущее?
Ответы на эти вопросы и просты, и сложны одновременно.
70 лет ООН – грустный праздник, который с удовольствием празднуют только ее сотрудники. Полномочия организации давно размыты, реальных результатов ее работы нет – хотя на бумаге все отлично.
Впрочем, отсутствие прорывов в борьбе с глобальными напастями и в миротворческих операциях на земле не отменяют верность долгу и профессионализм участников этих операций. Просто былой флер, витавший вокруг ООН, давно рассеялся, и мы понимаем, что это всего лишь одна из многих переговорных площадок. Только дорогостоящая.
Со временем глобальный замысел «отцов-основателей» ООН существенно сузился. Конечно, отчасти речь шла о доминировании держав – победительниц во Второй мировой войне, которые были буквально вынуждены навязать свою волю всему остальному миру, в большинстве своем вообще не воевавшему. Но благонамеренные речи о придании вновь поделенному миру законченного вида, в котором больше не должно быть никаких войн, не должны были никого обманывать. А вот необходимость минимизировать разногласия, используя единственный возможный тогда дипломатический вариант – площадку для переговоров – да, была.
Площадки разные нужны. В этом нас уверяет традиционная дипломатия. Мы, как и весь мир, до сих пор упорно держимся за принципы традиционной дипломатии, которые были определены еще при Александре I, тогда – гаранте безопасности в Европе. Мы знаем, что конструктивный диалог возможен только за столом переговоров, желательно на многосторонних конференциях, которые уже двести лет, с 1815 года – основа выработки того, что мы полагаем международным правом.
В этом плане ООН представлялась как универсальное средство, позволявшее любому ее члену просто высказаться, донести свое мнение, даже если это мнение никто не собирался слушать. Дробление империй только поспособствовало самому принципу: теперь действительно любой мог сказать, что он думает, – и за это ему ничего не было. При этом само существование Совета Безопасности и право вето в нем определяли границы дискуссий, загоняя их в рамки, в том числе временные.
Другое дело, какова была суть окончательных решений. Резолюции ООН по Ближнему Востоку принимались пачками, но еще ни одна их них не воспринималась всерьез. Миротворческие контингенты отправлялись в сотни стран, но их полномочия всегда были ограничены до полной небоеспособности. Доминирование нескольких стран в том или ином регионе не давало даже самым распрекрасным резолюциям сделать что-либо продуктивное.
Да, трагически погибший второй генеральный секретарь ООН Даг Хаммершельд говорил, что ООН нужна не для того, чтобы втащить человечество в рай, а чтобы удержать его от ада. Если сделать поправку на время председательства Хаммершельда, когда над миром витала угроза атомной войны, то и удержала, может быть. Но это не заслуга ООН, а заслуга доктрины сдерживания, которая никакого отношения к принципам ООН не имела, а была инициативой стран – обладательниц ядерного оружия.
А Хаммершельд – поклонник нацистов, друг Гиммлера – после своей трагической гибели стал олицетворением борьбы за мир в третьем мире – на той самой территории, где ООН и была обязана развернуться. Ведь именно там шла настоящая горячая война между двумя системами, олицетворяя общепонятную холодную войну.
Бесконечные академические дискуссии о сути нынешней ситуации (однополярный мир, двуполярный, многополярный и т. д.) имеют мало отношения даже к академической науке, хотя десятки людей пишут трактаты и защищают диссертации на эти темы. Мир разбился на детали, что тот венецианский витраж, и ни одна из них не вступает в прямое взаимодействие с другой. Они могут только отражать световые лучи, посылаемые другим осколком. И массивный аппарат ООН за всем этим перемещением внимания и смыслов уследить не может, да и не собирается, поскольку это не его забота.
Да, работа ООН превратилась в рутину разбирательств, которые не приносят стратегического результата. Но ведь ООН изначально рассматривалась государствами-победителями только как переговорная площадка, а практические вопросы предполагалось решать за кулисами. Возможно, это была неверная посылка, поскольку холодная война практически ликвидировала инструменты непосредственного общения между великими державами, и ООН долгое время функционировала не как площадка для переговоров, а как поле битвы идеологических риторик.
И теперь мы удивляемся, что это механизм не работает? Так он и не мог работать в обстановке идеологического противостояния, а теперь не может работать, потому что механизма переговоров просто не существует. ООН рассматривалась как инструмент коллективного действия, но природа международных отношений такова, что консолидации коллективного практически никогда невозможно достичь.
И потому трибуну ООН очень быстро стали воспринимать просто как возможность для самовыражения или фиксации позиции, а никак не для внеблокового объединения. То есть изначально объединенная некими интересами группа стран могла вступать в блок – и отстаивать свои общие интересы, а вот переходить из блока в блок не получалось в силу идеологической окраски происходившего. Либо там, либо тут, причем навсегда и по любому вопросу.
Уступка в пользу идеологии сейчас сменилась по-разному понимаемыми национальными интересами, которые иногда заметно выползают за собственные границы стран. Но принцип тот же. Практически никогда ООН не удавалось находить согласие по судьбоносным моментам истории, включая и чрезвычайно опасные для мира. Этот механизм постепенно стал развращаться, он превращался в рутинную форму отстаивания своих национальных интересов на глазах у многих людей, а также в метод закулисных соглашений.
Еще раз: как площадка это чрезвычайно важно. Как место, здание, в котором можно о чем-то договориться на скорую руку в кулуарах. Но превращать это в фетиш международной политики бессмысленно. Чего стоят одни выборы генерального секретаря, которые превратились в политкорректный фарс. Чуть ли не с 70-х годов было принято избирать генеральными секретарями слабых политиков, принадлежащих к национальным или религиозным меньшинствам своих стран. Кофи Аннан, Бутрос Гали, Пан Ги Мун.
Сейчас практически в ультимативной форме ставится вопрос о том, что следующим генеральным секретарем должна быть женщина. И бог с ними, с обсуждаемыми кандидатурами, но это не имеет никакого отношения к реальной политической жизни, к конфликтам, которые надо решать, к проблемам высшего порядка, если воспринимать ООН как «высший разум», который всех спасет.
Не спасет. Это всего лишь еще одна площадка закулисной дипломатии, в которой масса времени, сил и средств уделяется дипломатии публичной. Это затратно и финансово, и морально, иногда немного эффективно, но мы все понимаем, что реальная дипломатия уже давно переместилась в сферу совсем других переговоров (это если представить, что она вообще существовала когда-либо в стенах ООН).
Никто не будет отменять ООН как переговорную площадку. Ее будут холить и лелеять, ее будут любить и ей будут радоваться. Но мы все прекрасно понимаем, что сейчас ООН – только фасад, за которым скрывается работа множества совсем других площадок: может, помельче, может, и совсем невидимых, но куда более продуктивных. Но сам факт ее наличия может быть важнее той степени недоверия к ООН, которая сформировалась в последние десятилетия.
ООН в этом не виновата. Просто изменился мир.
