Донбасс. Ожидаемое неразведение
Во всех комментариях, звучавших по поводу неразведения войск в Донбассе, удивляет только одно: само восприятие этого неразведения как некой неожиданности. То есть удивляет то, что кто-то предполагал, что разведение войск состоится.
© KM.RU, Алексей Белкин
Если кто-то в это верил, то это очень странные люди, потому что полагать, что оно состоится – не было ровно никаких оснований.
Полагать, что киевский режим отвел бы войска – это все равно что верить, будто завтра воскреснет Мазепа, да еще к тому же уведет войска с захваченных киевлянами территорий, заявив о вечном мире и дружбе с Россией: то есть каждый пункт невероятен: что Мазепа воскреснет, что решит увести войска, что поклянется дружить с Россией. То есть в поклясться может быть можно поверить, но что клятву выполнит – невероятно.
Давно всем объясняли, что тактика киевского руководства – вести переговоры, ничего не подписывая, но обвиняя контрагента в несговорчивости. Если деться будет некуда – подписать, но не выполнять. Если все же заставить начать выполнять, сделают вид, что начали, и не отведут. Если отведут – через день возвратят. И опять предложит переговоры.
Поэтому то, что они что-то подписали и что-то сказали – ровно ничего не значит. Как вели себя бандеровцы на Майдане: атаковали, когда их атаку отбивали и начинали гнать отступать, тут же заключали перемирие, перегруппировывались и его нарушали.
Это не просто стиль – это ментальная и принципиальная позиция: использовать переговоры для восстановления сил, а заключенные договоренности не соблюдать.
Конечно, здесь есть определенные корни малороссийской шляхетской торговой культуры. Но это порождено и отношением к ним, и постоянным потаканием им.
Зачем выполнять договора, если за их невыполнение не следует никакой кары? И если после твоего невыполнения договора с тобой опять садятся за стол переговоров? Договоры в принципе соблюдаются потому, что если ты его не исполняешь, тебе так или иначе делают плохо. И уже не садятся за переговоры, а делают плохо, пока ты не приползешь на коленях с просьбой договориться, а тогда уже отвечают: «переговоры возможны только о порядке капитуляции». Не «о капитуляции» и не «об условиях капитуляции», а о «порядке капитуляции»: то есть где, когда, в каких формах сдается оружие и в какие барки и лагеря селятся капитулировавшие.
Глупо, кончено, выглядит Зеленский: наговорив много слов о стремлении к миру, о том, что готов на все, лишь бы закончить войну, о своем стремлении быть президентом всех украинцев и всех со всеми помирить, он то ли решил всех обмануть и, согласившись на подписание порядка разведения войск, заранее знал, что ничего отводить не будет, то ли струсил и не отдал приказ о реализации подписанных договоренностей.
Что на самом деле – не важно. В отношении Зеленского важно другое: он принял на себя роль то ли политического импотента и болтуна, то ли откровенного дурака.
Понятно, почему импотента и почему болтуна. Понятно также, почему политического жулика.
Но вот почему еще и дурака. По известной логике Талейрана: «Это хуже, чем преступление – это ошибка». Потому что Зеленский упустил шанс стать президентом на деле. Реальная власть не в самой по себе должности – реальная власть в том, чтобы каждый знал: «не выполнишь его приказ – убьет».
То есть власть обретается не в поле правовой процедуры – власть обретается в поле демонстрации способности на жестокость и насилие.
Все предыдущие его успехи были успехами в политико-правовом поле. Все они были важны, но требовали некого реального утверждения.
Украинские нацисты дали Зеленскому великолепный шанс: они одновременно выступили против его власти и против доминирующих настроений на Украине, которые сводятся к главному: «Делайте что хотите, но прекратите эту бессмысленную войну».
В этих условиях ему нужно было сделать одно: применить силу. Не просто силу. Не полицейские меры – прямую жестокую устрашающую силу: просто приказать не отсекать и блокировать рвущихся на передовую нацистов, а приказать открыть огонь – не предупреждающий, не отсекающий, а огонь на уничтожение, с демонстративным добиванием бегущих, раненых и расстрелом сдающихся.
Потом арестовать всех, кто мешает – и Порошенко, и Коломойского, и хоть кого, объявить все это попыткой вооруженного мятежа врагов Украины, если нужно – и агентами Путина.
И под рукоплескание уставшего от гуляйпольного разгула общества заявить: «Так будет с каждым, кто встанет на моем светлом пути – пути возрождения Украины». И стало бы ясно, что бунтовать против него нельзя, слушаться его нужно, и надеяться на его волю есть основания: вот он, Убийца Дракона.
Зеленский этого не сделал и, по сути, сказал каждому: «Да меня можно не слушаться. Я никого наказывать не буду. А силой действовать - это большого ума не надо, я кровь не пролью».
Такое уже говорил некогда известный политический пусть не комик, но шут - Михаил Горбачев. Только его шутовство стоило распада страны и гибели миллионов людей в результате этого распада.
В отношении авторитета своего президентства Зеленский добился одного – всем открыто объявил, что как комиком был, так шутом и остался.
Но дело, в конечном счете, и не в этом.
Не применив силу, он продемонстрировал, что нынешняя власть на Украине, во-первых, силу применять для обеспечения своих решений и юридического порядка на территории страны не способна, во-вторых, противодействовать иным субъектам силы и воли не может. То есть что монополию на насилие утратила и поддерживать юридический порядок на территории страны не способна.
Иначе говоря, что на Украине государства на сегодня нет. И с бесноватого Белецкого завтра имеют основание начать брать пример все, кто не захочет выполнять решения власти как таковой и Зеленского конкретно.
Хотя бесноватые выглядят в этой ситуации много более адекватно, чем Зеленский и киевская власть вместе с одетыми в военную форму явно «несолдатами»: у них была своя позиция, пусть звериная, но была, и они готовы были за нее драться. То есть субъектами политики они были и остаются. У Зеленского позиция если и была, он за нее драться не посмел. Или ее не было. То есть субъектом политики он не был и не является. А значит не подтвердил и свое право на власть.
Власть, неспособная подчинять и заставлять исполнять свои решения, нелегитимна. Потому что легитимность – не в честности процедуры избрания, а в способности реализовывать свои решения и принуждать своих граждан к исполнению своих решений. Если она нелегитимна, каждый, кто обладает волей и силой, имеет право на ее уничтожение.
То есть, с одной стороны, Украина сегодня – это территория, не имеющая ни государства, ни легитимной власти.
Но с другой стороны, Украина сегодня – это страна не способная выполнять заключенные ею международные соглашения, то есть страна, выпавшая из системы международного права.
С одной стороны, с ней бессмысленно вести переговоры, потому что она выполнения достигнутых договоренностей не гарантирует и ответственности за это не несет.
С другой стороны, по ее территории бродят вооруженные отряды, льется кровь, бесконтрольно расползается оружие – и оружейным арсеналом она располагает вполне серьезным. Власти нет, государства нет, вооруженные и никем не контролируемые банды есть, огромный армейский арсенал есть.
Что в этих условиях должны делать ее соседи, тем более что ссорится она почти со всеми и ни к каким договоренностям не способна…
То, что делается в таких случаях: вводить на ее территорию свои войска, создавать оккупационную администрацию и проводить международную конференцию по решению ее будущей судьбы и установлению зон ответственности на ее территории.
И решать, какие ее территории можно считать не ее национально-историческими территориями, а так или иначе скорее относящимися к историко-культурной зоне иных стран, доставшимися ей неким спорно-коньюнктурным образом.
Еще раз: дело не в том, что войска не были выведены с оговоренных территорий. Дело в том, что Киев продемонстрировал: на Украине сегодня нет легитимной власти; на Украине сегодня нет государства; Украина сегодня выпала из поля международного права.
Не контролирует вооруженные отряды, действующие на ее территории, и не контролирует сегодня свой армейский воинский потенциал. Опасна для соседей и мировой стабильности.
