Танцующая в темноте

Дания-Швеция-Франция-Великобритания-Норвегия-Исландия-Нидерланды-Финляндия. 2000. 139 минут.

Автор сценария Ларс фон Трир

Режиссер Ларс фон Трир

Операторы Робби Мюллер и Ларс фон Трир

Главный художник Карл Юлиусон

Художник Питер Грант

Композитор Бьёрк при участии Марка Белла

Использованы песни из мюзикла «Звуки музыки» Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна II

Хореограф Винсент Пэтерсон

В ролях: Бьёрк, Катрин Денёв, Дэвид Морс, Петер Стормаре, Винсент Пэтерсон, Жан-Марк Барр, Джоэл Грей, Кара Сеймур, Стеллан Скарсгорд, Зелько Иванек, Удо Кир.

Премии: главный приз «Золотая пальмовая ветвь» и премия за лучшую женскую роль на МКФ в Канне.

Мелодрама с элементами мюзикла.

Оценка: 7 (из 10)

Хотя Ларс фон Трир еще на фестивале в Канне призывал прессу не раскрывать секрета, что же случится с главной героиней «Танцующей в темноте», мало кто заранее сомневается в трагическом исходе этой истории чешки-иммигрантки в Америке. В конце концов, сюжеты греческих трагедий или шекспировских пьес известны всем, тем не менее это не опровергает возможность испытать ощущение катарсиса, внимая в очередной раз происходящее с Медеей, Антигоной или Гамлетом. Кстати, у самого фон Трира случилась еще в 1988 году весьма необычная экранизация (на основе сценария его великого соотечественника Карла Теодора Дрейера) «Медеи» Еврипида, развертывающаяся на фоне дикой и неукротимой скандинавской природы, насквозь пронизанная северными ветрами, но обжигающая роковыми страстями безмерно уязвленной Медеи, которая с холодной решимостью мстит своему мужу Язону, расправляясь с собственными детьми при помощи виселицы, стоящей одиноко на продуваемом холме.

В Сельме, героине «Танцующей в темноте», нет этого невозмутимого бесстрашия, у нее подкашиваются ноги по пути на казнь, а потом происходит истерика, что как раз и должно спровоцировать дополнительные потоки слез в зрительном зале, который и до этого просто обязан был проникнуться сочувствием к молодой женщине, по воле автора трижды (а это уже перебор!) жертвующей во имя своего сына и отказывающейся от собственной жизни. Вспомним, что и в первой трировской мелодраме «Рассекая волны» жена героя-инвалида реагирует с явно преувеличенной неадекватностью на его болезнь, превращаясь в местную проститутку, без всякого сомнения рассчитывающую на искупление тяжких страданий и являя собой пример современной «святой блудницы».

Однако ни библейский пафос, ни упование на древнегреческую мифологию не спасают ленты «Рассекая волны» и «Танцующая в темноте» от несоразмерности поведения обеих героинь, которые никак не могут быть достойными жертвами Рока и одновременно воздаятельницами Высшего Суда среди людей, поскольку сами не существуют внеположно от обыденной жизни и все-таки принадлежат конкретному времени, а не Вечности. И пусть автор помещает их на отдаленный остров в Шотландии или в чуждую среду не своей страны, дополнительно (и опять же усиленно) подчеркивая своеобразную блаженность, чуть ли не олигофренность этих чудачек не от мира сего, остраняя действие условными моментами (что очевиднее в «Танцующей в темноте»), он все равно не в состоянии добиться эффекта полного отчуждения, которого как-то легко достигал в ранней «трилогии Е» («Элемент преступления»-«Эпидемия»-«Европа») и уже не без усилий - в «Королевстве».

Последний же раз это редкое искусство отключения от сиюминутной реальности поразило в самой умной работе режиссера - «Идиоты», где только одна-единственная из добровольных участников игры в идиотоманию, почти весь фильм скромно проторчавшая в сторонке, смогла с абсолютным самоотречением изобразить сумасшествие перед собственными родными и таким образом стать «идеальной девушкой с золотым сердцем», которой воистину ничего не надо. Ведь Ларс фон Трир, только снимая «Танцующую в темноте», признался, что три его последних произведения были вдохновлены старой сказкой, прочитанной еще в десятилетнем возрасте и рассказывающей о девушке, которая все раздала другим людям и решила, что это даже к лучшему. Но и Бесс («Рассекая волны»), и Сельма («Танцующая в темноте»), в отличие от Карин («Идиоты»), уже потерявшей сына и вообще ничего не ждущей от жизни, так или иначе связаны с действительностью, в том числе супружескими или родственными узами, а значит, неизбежно имеют неосуществленные желания, хотя и направленные не лично на себя. Спасение своего мужа или сына ценой принесения себя в жертву - это тоже определенного рода корысть, если не личная, то семейная выгода. И проявление некоторой зависимости от стремления продлить жизнь близкого человека, оставить после себя потомство (любопытно, что Сельма на вопрос о том, почему же она оставила ребенка, зная, что он все равно будет страдать наследственной болезнью потери зрения, отвечает: «Я хотела подержать его на руках»). А вот Карин из «Идиотов» трагически свободна ото всего - и уже поэтому оказывается способной добровольно забыть о собственном разуме. Это поступок, равняющий ею с трировской же Медеей, готовой отказаться не столько от своих детей и личного счастья, сколько от нарушенного равновесия всего прежнего мира, словно вырванного из корней и унесенного ветром на четыре стороны света.

Можно вспомнить по контрасту, как некая девушка-медиум из «Эпидемии» (снята непосредственно перед «Медеей»), загипнотизированная своим лощеным спутником, не только прозревает кошмары внутри сочиненного фильма в фильме, но и вызывает на себя в реальном мире эту смертоносную чуму, словно демонстрируя опасность бездумного заигрывания с Роком (что позднее найдет развитие и в «Королевстве»). Сам Ларс фон Трир отнюдь не внял даже этим с черным юмором преподанным угрозам и искушает прежде всего героинь своих мелодрам («Рассекая волны» и «Танцующая в темноте») неотвратимой смертью, за которую им якобы воздастся - по крайней мере, зрительскими слезами.

Правда, на его последней ленте трудно отделаться от ощущения, что автор, теперь чуть ли не кичащийся своей личной клаустрофобией, давно (со времени «Европы») избавился от боязни замкнутого, элитарного искусства, рассчитанного на узкий круг ценителей прекрасного, и все чаще склонен откровенно манипулировать с ожиданиями публики, превращаясь в шарлатана, вводящего в транс тех, кто заранее склонен поддаться этому влиянию. Мое же индивидуальное волнение перед встречей с «Танцующей в темноте», подкрепленное искусным саспенсом оригинального отсутствия экранного действа в музыкальном прологе, в результате оказалось намного сильнее, чем все перипетии изначально слезовыжимающего сюжета. А смерть через повешение не потрясает так, как это было незабываемо сделано в «Коротком фильме об убийстве» Кшиштофа Кесьлёвского. И Бьёрк в своих клипах представляется куда более трагичной фигурой, голос которой вот-вот может сорваться от отчаяния, нежели в трировском фильме, где она, как ни сопротивлялась, осталась всего лишь марионеткой в руках опытного кукловода.