В условиях рыночной экономики коррупцию победить нельзя

Громкими делами элита отвлекает общество от борьбы за социальную справедливость

Тема борьбы с коррупцией, судя по опросам социологов Левада-центра, вышла на второе по значимости место среди тех проблем, на решении которых, по мнению граждан, должен сосредоточиться сегодня президент страны. Хотя в марте 2008 года она была только на четвертом.

Распределение тогда, пять лет назад, было следующим: на первом месте – решение задачи обеспечения экономического роста и подъема экономики; на втором – восстановление социальной справедливости, улучшение жизни простых людей; на третьем – наведение порядка в стране; на четвертом – борьба с коррупцией, усиления которой требовали порядка трети населения.

Сегодня на первом месте по-прежнему остается экономика, а вот борьба с коррупцией вышла на второе место: наиболее актуальной ее считают почти половина (46%) опрошенных. Далее идет все то же требование наведения порядка в стране и восстановления социальной справедливости, улучшения жизни простых людей.

Простое сравнение цифр (полную табличку можно посмотреть здесь) вроде как должно подтолкнуть нас к выводу о том, что за время, прошедшее после марта 2008 года (то есть, по сути, за время президентства Медведева), состояние экономики и вопросы социальной справедливости стали волновать людей заметно меньше. Этому парадоксу (а это именно парадокс, ибо ни та, ни другая проблема не решены) возможны два объяснения.

Первое. После президентских выборов 2008 года в стране произошел заметный экономический взлет, материальное положение населения заметно выросло, значительная часть проблем социальной справедливости оказалась решена, и общество сосредоточило свое внимание на том, что ранее казалось менее важным, то есть на борьбе с коррупцией. В нашей стране возможно, конечно, все, но есть серьезные сомнения в том, что после 2008 года произошел экономический прорыв, материальное положение заметно выросло и дело социальной справедливости восторжествовало. Виноват в этом кто-то или нет, но страну за это время настиг экономический кризис, и потери от него она в полной мере еще не восстановила, с чем, в общем-то, никто и не спорит.

Второе. Если по всем этим направлениям заметного улучшения положения по сравнению с началом 2008 года не произошло, но соответствующие проблемы стали восприниматься менее остро и на первый план вышла та, которая воспринималась как второстепенная, это означает, что обострилось положение именно в этой сфере. То есть люди стали обращать больше внимания на коррупцию, потому что за период правления Медведева ее стало больше и множеству людей пришлось либо давать большие взятки, либо вообще их давать, хотя раньше они этого не делали.

Тогда нужно разбираться, с чем именно это связано. Нужна специальная комиссия и расследование таких дел, как дела Билалова, Магомедовых, участие в ряде сомнительных проектов Дворковича и так далее. Среди прочего, кстати говоря, было доказано и ныне почти никем не отрицается то, что введение ЕГЭ, имея одной из своих формальных целей преодоление коррупции в вузах, наоборот, резко увеличило коррупционную емкость этого рынка.

Существует на самом деле и третье объяснение. Внимание именно на этой проблеме было специально сосредоточено либо в целях борьбы между собой тех или иных групп, либо в целях отвлечения внимания общества от более актуальных для него проблем.

И здесь нужно учитывать два момента.

Во-первых, в системах с рыночной экономикой коррупция в принципе неустранима: она от силы может быть минимизирована. Ее можно запрещать, но это примерно то же самое, что запрещать проституцию. Деньги в условиях господства рынка выполняют функцию всеобщего эквивалента и становятся, среди прочего, эквивалентом принятия тех или иных решений. Коррупцию в подобных системах можно относительно минимизировать, но минимизирует ее не столько правовая борьба, сколько ценностная система общества и наличие объединяющих общество целей и смыслов, разделяемых в том числе и чиновниками. Там, где такой ценностной основы нет, а рынок и комфорт провозглашены высшими ценностями, коррупция в любом случае и в массовых масштабах неизбежна.

Во-вторых, в системах, где коррупция неизбежна и непобедима, обвинение в коррупции всегда по большей части есть средство борьбы различных внутриэлитных групп в том числе и за перераспределение коррупционных потоков. То есть коррупционера выявляют и устраняют с должности либо для того, чтобы ослабить представляемую им группировку, либо для того, чтобы посадить на этот коррупционный «кран» своего человека.

При этом борьба с коррупцией оказывается, с одной стороны, способом отвлечения внимания от пороков существующей системы, а с другой – способом отвлечения внимания от проблем, болезненность восприятия которых подходит к опасной отметке. В первом случае системе удается объяснить дефектность своего функционирования не заложенными в ней пороками, а наличием в ней тех или иных «нечестных людей» и обосновать отсутствие необходимости ее существенного изменения тем, что для устранения пороков достаточно выявить и наказать недобросовестных чиновников. Их выявления и наказания либо действительно проводятся, либо просто имитируются, чтобы успокоить людей и продемонстрировать, что власть «бдит».

Создается ситуация, когда с коррупцией связаны почти все представители элитной верхушки общества, но признаются таковыми те, кто по тем или иным причинам стал создавать для данной системы проблемы, причем не связанные с коррупцией (ну или те, кто слишком зарвался, ставя под удар коррупционный бизнес всех остальных).

При этом сама кампания, пропаганда и публичность борьбы с коррупцией создают такой фон, на котором более насущные проблемы начинают уходить в тень. Для системы значительно проще выявить и наказать десятерых коррупционеров, чем на 10% повысить пенсию или зарплату учителям. Материально ущемленные люди остаются ущемленными, но отчасти успокоенными тем, что видят наказание представителей элиты, опосредовано воспринимаемых в качестве виновников их ущемления.

То есть борьба с коррупцией в этом отношении выступает как своеобразный заменитель гладиаторских боев в Древнем Риме: не имея хлеба, власть развлекает народ зрелищами.

Это – то, почему власти выгодна «борьба с коррупцией». Но еще выгоднее она ее элитным оппонентам, потому что каждый раз, когда встает вопрос о том, что надо бы заняться насущными проблемами общества, решение которых может оказаться невыгодным для части элитных групп, они начинают раскручивать кампанию по обвинению представителей власти в коррупционности. По сути, они просто шантажируют власть, пытаясь заставить ее не ущемлять их интересы, угрожая в противном случае ее дискредитацией. С одной стороны, они тем самым принуждают власть считаться с ними, а не с миллионами простых россиян, а с другой – отвлекают эти миллионы от отстаивания своих интересов и борьбы за свои права.

Еще раз напомню: в 2008 году главной проблемой для власти 53% считали вопросы социальной справедливости и повышения материального благосостояния граждан, и только 35% – вопросы коррупции (за два года перед этим вторая проблема вообще не воспринималась как значимая). За пять прошедших лет по первому направлению не было особых улучшений, по второму не было особых ухудшений, но они парадоксальным образом поменялись местами: первое стали считать значимым 39%, второе – 46%. И произошло это, на мой взгляд, только потому, что определенные группы (именно элитные группы, а не оппозиция!), противостоя власти, активно вытесняли из информационного пространства и общественного сознания проблему восстановления социальной справедливости и привлекали внимание общества к тому, что изначально не воспринималось им как особая проблема.

Получается такой вот парадокс: каждое новое «дело о коррупции» в нынешних условиях есть акт противодействия решению вопросов социальной справедливости и повышения материального благосостояния народа. И что с этим парадоксом делать – большой вопрос. Ясно одно: в условиях торжества «рыночной экономики» он неустраним.